Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1 Страница 94

Я повернулся, чтобы посмотреть на него. Он вопросительно поднял брови и улыбнулся:

— О чем ты беспокоишься? — спросил он самым естественным тоном, какой только можно было себе представить. У него, должно быть, были железные нервы.

Я сказал резко:

— Элфрида показала мне письмо Тони.

— Да? — спросил Скотт дружелюбно. — Наконец-то этот скелет выпал из шкафа! Я давно предлагал Эмили показать тебе письмо, но она не хотела и слышать об этом, и из уважения к ней я не стал настаивать. Она, по-видимому, думала, что это может тебя взволновать. Я не знаю почему. Ты ведь понимаешь, что Тони нас смертельно ненавидел, и я был убежден, что его версия не произведет на тебя особого впечатления. Надеюсь, что я не ошибся.

Я ответил не сразу. Я был слишком восхищен тем, как он повернул этот разговор. Но, вероятно, за многие годы он приготовил ответ. Ведь я мог в любой момент узнать об этом письме.

Я решил, что еще не время для вздохов облегчения.

Наступило молчание. Затем я спросил:

— Что ты сделал с письмом?

— Ничего особенного, — ответил Скотт, как будто речь шла об обычной статье в «Нью-Йорк таймс». — Так же как и попытка Элфриды отомстить, оно удивило меня своей наивностью.

— Да?

— Да, уверяю тебя! Слушай, Корнелиус, я не ребенок и знаю, как устроен мир. Ты и мой отец боролись за власть. Такие вещи очень часто случаются в большом бизнесе. Ты победил. Почти наверняка мой отец совершил ту же ошибку, какую многие делали в прошлом: он тебя недооценил. Вот невезение. Неудача, папа, но ты сам виноват — надо быть попроворнее. Итак, что делает мой отец, чтобы сохранить свое состояние? Он едет в Англию. У него есть прекрасный шанс вернуться обратно с триумфом, но делает ли он все возможное для этого? Нет, не делает. Он упускает все свои шансы, так как не может расстаться с бутылкой. Он умирает. Это действительно тяжело, но алкоголики, как правило, долго не задерживаются на этом свете. Ты жив и здоров, управляешь банком на Уиллоу-стрит I. Стоит ли требовать от тебя, чтобы ты был святым? Нет, не стоит. Святые не занимают место старшего партнера на Уиллоу-стрит I. Ты сильный, опасный и беспринципный деспот, и каждый, кто работает с тобой и не знает этого, должен быть в некотором роде умственно отсталым. Я не такой. Я… могу я продолжать? Я не хочу надоедать тебе, излагая эти прописные истины, но, возможно, в данной ситуации…

— Продолжай. — Я не мог больше стоять. Силы покинули меня, когда наконец я почувствовал облегчение. Я поспешно сел в кресло старшего партнера. — Ты сказал, что ты не умственно отсталый…

— Я не умственно отсталый. Я упрям, ты это прекрасно знаешь, я честолюбив и хочу достигнуть вершин банковского дела — ты это тоже очень хорошо знаешь, — и буду использовать любую возможность для достижения своей цели — сейчас тебе это должно быть совершенно ясно. Почему я должен это отрицать? И почему ты должен волноваться, когда ты полностью контролируешь мою карьеру у Ван Зейлов?

— В самом деле почему, — я едва понимал, что говорил. Облегчение, испытанное мною, было настолько сильным, что я даже подумал в смятении, как бы не расплакаться.

— Итак, я спрашиваю тебя, — продолжил Скотт, — зачем раздувать историю из-за этого проклятого письма? Возможно, Тони нравилось представлять тебя неким графом Дракулой в современном платье, но, честно говоря, я за это не дам и ломаного гроша. Меня не интересовало, кем ты мог быть — современным Дракулой, и не интересовало, кем ты должен быть — золотоволосым ангелом с венчиком и крыльями. Меня интересовало, кто ты на самом деле. А знаешь, Корнелиус, почему?

— Скажи мне. — Ко мне быстро возвращались силы. Я даже ухитрился улыбнуться Скотту.

— Мне было интересно, кто ты на самом деле, потому что ты мой босс и у тебя ключи от моего будущего, и поверь мне, Корнелиус, я заинтересован только в будущем. Почему я должен мучиться мыслями о том, что могло или не могло бы случиться в прошлом? Какой мне от этого толк? Ты учил меня быть прагматиком-победителем, Корнелиус!

Я рассмеялся. Он смеялся тоже, и внезапно я почувствовал себя вновь очень счастливым, как будто потерял горшок золота, но, наконец, после долгих мучительных поисков нашел его. Мое одиночество и моя печаль сразу исчезли. Я желал только одного — чтобы мы сидели дома, играли в шахматы и болтали о вечности, как обычно.

— Итак, я создал тебя по моему образу и подобию, не так ли, Скотт? — сказал я с юмором. — Сильный, опасный и беспринципный, — разве не такие слова ты использовал?

— Правильно!

— Это пугает меня! Я не уверен, что это мне нравится!

— Это тебе нравится! Ты и не представляешь меня иным!

Мы снова засмеялись, и все страхи показались такими неразумными, такими неуместными и не имеющими отношения к нашей взаимной привязанности. Мне пришло на ум, что в Англии я был сильно сбит с толку, почти что сошел с ума. Скотт был по-прежнему мой мальчик, не имеющий ничего общего со Стивом, и прошлое оставалось закрыто, как и должно было быть.

— Разумеется, я должен был избавиться от тебя! — сказал я, думая, как нелепо звучит эта фраза, если ее произнести вслух.

— Послушай, это все очень усложнило бы дело, — сказал Скотт, искренне, — я не могу признать, что я был бы очень обижен, но, как я уже сказал, я победитель и не думаю, что у меня возникнут сложности, если я займу соответствующую должность где-нибудь еще.

— Черт возьми, я не позволю моему лучшему сотруднику уйти!

— Слава Богу! На секунду ты заставил меня поволноваться. Я думал, ты собирался разрубить меня на куски и скормить голубям во внутреннем дворике.

— Я не сделал бы этого! Я слишком люблю этих птиц! Слушай, Скотт, кстати о птичках… как имя того парня, который писал о малой птахе, летящей из тьмы к яркому свету?

— Беда.

— Приходи сегодня вечером на Пятую авеню и расскажи мне о нем. Я закажу кока-колы и смахну пыль с твоих любимых шахмат.

Скотт сказал, что с нетерпением ждет этого.

Позже, когда я остался один, я некоторое время сидел за столом, машинально рисуя чертиков на промокательной бумаге, а сам хладнокровно обдумывал ситуацию. Моя последняя мысль перед тем, как я вызвал секретаршу, была: да, я должен ему верить, но не буду этого делать.

Глава пятая

Я не виделся с Эмили до весны следующего года. Обычно она присоединялась к нам в День благодарения, но в этом году из-за незначительного нездоровья она осталась в Веллетрии, и, хотя я еще раз послал ей приглашение на Пасху, она сказала, что ей поручили устроить большой праздничный вечер в местном приюте для сирот. Ее старшая дочь Роза закончила этим летом Веллесли и помогала Эмили в благотворительной работе. Между тем Лори, которая искренне призналась, что благотворительная работа ей чертовски надоела, проводила время в безделье, заканчивая повышенный курс кулинарии вблизи Цинциннати. Она хотела жить отдельно, но Эмили, и, по-моему, вполне разумно, не согласилась на это, пока Лори нет еще и двадцати одного года. За молодыми девушками надо присматривать, особенно за такими, как Лори, которые носят тесные свитеры и над своей кроватью вешают портрет киногероя Марлона Брандо.