Мари-Бернадетт Дюпюи - Возлюбленная кюре Страница 17

Его грубая природа, не терпящая никаких моральных ограничений, возобладала. Обхватив ее за шею, он заставил любовницу подняться. Молодая женщина запрокинула голову, принимая его властный, крепкий поцелуй. Задыхаясь от вожделения, он попытался уложить ее прямо на каменный пол.

– Ролан, только не здесь! – взмолилась Матильда.

– А где же? На улице дождь и холодно. Что мы теперь будем делать? А когда придет зима?

– Я не знаю, – в растерянности пробормотала она.

– Я с ума сойду без тебя, без твоего тела, без твоей улыбки! – простонал он, привлекая ее к себе.

Опьяненная страстью, молодая женщина закрыла глаза. Она понимала, что еще одна ступень, ведущая к погибели, пройдена, однако боялась отказать любовнику, чтобы не потерять его. Шарваз получил то, что хотел, не думая о месте, где они находятся. Его сумрачная, извращенная душа так стремилась забыться в наслаждении!

Это драматическое воссоединение увлекло кюре и Матильду в водоворот чувственности. Любовники с трудом переносили часы разлуки и страдали от невозможности встречаться, когда им этого хотелось. Они стремились наверстать потерянное время, доказать друг другу необоримую силу своей любви.

Жертвой всех этих терзаний стала Анни. Помимо ежедневных хлопот – уборки, приготовления пищи и стирки, – ей приходилось теперь исполнять обязанности почтальона. Начались многократные – и ежедневные! – прогулки от пресбитерия к дому доктора де Салиньяка и обратно.

Поначалу она не видела в этом ничего дурного. Для буржуа было в порядке вещей отправить служанку к другу с запиской или с просьбой одолжить книгу. Но ее господин писал почему-то только супруге доктора, которая, в свою очередь, слала записки только отцу Ролану.

Служанка, до этого плохо знавшая городок, теперь с закрытыми глазами могла найти мэрию, школу, место у реки, где было принято стирать белье, монастырскую школу для девочек… Она по-прежнему быстро уставала, а потому позволяла себе остановиться и перекинуться с кем-нибудь парой фраз. Слова «Здравствуйте!» и «Всего доброго!» служили наградой за ее усилия.

Часто она встречала ризничего, который был рад поболтать и угостить ее – и, конечно же, кюре – овощами со своего огорода.

– Суп ваш будет еще вкуснее, мадам Анни! Скоро заморозки, так что, думаю, уж лучше я раздам овощи соседям, чем они пропадут!

Она благодарила старика, растроганная его добротой.

За последнюю неделю Шарваз дважды отправлял ее в Мартон, и это при том, что путь туда и обратно составлял порядка пяти километров.

– Господин кюре совсем не жалеет моих ног! – пожаловалась она Алсиду Ренару, которого встретила на обратной дороге. – Когда мой сын об этом узнает…

– Бедная мадам Анни! Пока вы ходили по такой-то погоде, отец Ролан принимал гостей. Супругу доктора… – добавил он, неодобрительно качая головой. – И ушла она нескоро.

– Знали бы вы, Алсид, что она является чуть ли не каждый день, даже когда я дома! Мне приходится самой таскать дрова наверх, а они такие тяжелые… И на чердак лазать, чтобы белье развесить да снять… А еще я вам скажу: они запираются в спальне! О чем можно так долго толковать, ума не приложу. Неприлично это, когда кюре и дама из приличного дома встречаются и переписываются тайком. Но мне пора бежать, а то кюре меня отругает!

– Не нашего это ума дело, – пробормотал ризничий, удаляясь.

Это было утром 27 октября. Из окна отец Ролан наблюдал за их беседой, испытывая смутную тревогу. «О чем они могут толковать? – задавался он вопросом. – Наверное, как это заведено у прислуги, Анни жалуется, что я ограничиваю ее в вине и заставляю выходить из дома в плохую погоду!»

Он отошел от окна и принялся прохаживаться по комнате. Анни попросила позволения съездить в Ангулем на День Всех Святых. Он с добродушной миной согласился, думая только о том, как славно будет провести целый день без этой мегеры. А с каким укором она на него смотрит, стоит Матильде войти в дом… «Мы сможем спокойно побыть наедине, если только доктор Колен найдет, чем заняться», – подумал он.

Доктор ничуть им не мешал. Октябрьские затяжные дожди и слякоть исправно снабжали его пациентами, и он с утра до вечера разъезжал по окрестностям.

Одолев внешнюю лестницу и совсем выбившись из сил, Анни застала хозяина с мечтательной улыбкой меряющим комнату шагами.

– Поставлю греться рагу со свининой, мсье. Вот незадача! Огонь-то почти потух! – язвительным тоном сообщила она. – Могли бы подкинуть поленце.

– Могли бы подумать об этом, Анни, прежде чем отправляться к Алсиду Ренару перемывать кости соседям!

Под насмешливым взглядом Шарваза вдова Менье сердито передернула плечами, сняла шаль и принялась за работу. Однако господин кюре заблуждался, полагая, что она ни о чем не догадывается. С недавних пор у Анни появились кое-какие подозрения, а вскоре нашелся и способ узнать, что они с мадам де Салиньяк поделывают в спальне…

В первый день ноября, в семь утра, едва облака окрасились в розовые рассветные тона, Анни Менье отправилась на почтовую станцию в Ла-Бранд. Наконец-то она увидится с сыном Эрнестом и дочкой Эльвиной! Она ждала этого дня с огромным нетерпением, но когда он настал, то поймала себя на мысли, что настроение отнюдь не праздничное.

Возмущение и гнев несли ее вперед как на крыльях. В Ангулеме, в лоне семьи, она сможет наконец рассказать все, что камнем лежало на сердце и чем она не могла поделиться со своими знакомыми в Сен-Жермен.

Мальпост задерживался. Анни поджидала его прибытия, нахмурив брови и качая головой в такт своим мыслям. «Если бы я только знала!» – повторяла она про себя.

Ветер переносил с места на место кучи желтой опавшей листвы – зрелище, которое окончательно ее расстроило.

– Скоро зима! – прошептала она, вздыхая. – Надеюсь, на Рождество я буду с детьми, а не в Сен-Жермен, в компании этого святотатца!

Она успела продрогнуть, а потому испытала чувство облегчения, когда на дороге показался тяжелый экипаж мальпоста. Кучер сразу ее узнал.

– Ну что, милая дама, нравится вам в Сен-Жермен? – крикнул он со своего высокого сиденья.

– Не очень, – ответила Анни.

Форейтор помог ей подняться в экипаж, и мальпост двинулся дальше. Лошадям в такую холодную, ветреную погоду тоже приходилось несладко, и они шли рысью. Поэтому поездка показалась Анни, единственной в этот день пассажирке, чуть ли не бесконечной.

И вот с холма в местечке Сент-Катрин открылся чудесный вид на Ангулем – старинный город, расположившийся на пологой возвышенности между двумя реками, с высокими колокольнями и бессчетным множеством крыш.

Эрнест встретил мать с распростертыми объятиями, но сразу заметил, что она бледна и в расстроенных чувствах.

– Матушка, что случилось? Ты не заболела? Если так, не стоило утруждать себя долгой дорогой!

– Я не больна, не волнуйся, просто расстроена. А теперь дайте я вас расцелую, и все пройдет!

Эльвина, красивая молодая женщина, растроганно смотрела на мать. Рядом был и ее муж, Патри́с Герен.

– Мамочка, милая, Эрнест прав, ты выглядишь больной, – сказала она. – Расскажи, что тебя беспокоит, но прежде присядь. К твоему приезду я испекла пирог с яблоками, а Патрис купил бутылочку вен-кюи.

Все сели за стол, и каждый член семьи пытался развлечь Анни анекдотами и новостями квартала, заставить ее улыбнуться.

– Не стоит волноваться на мой счет, дорогие дети! Дорога не показалась мне приятной, но я так рада оказаться дома, с вами, что не хочется вспоминать о плохом. Знали бы вы, как славно снова очутиться в компании любящих тебя родных! Как приятно снова вас всех увидеть!

– Мамочка, рассказывай! – попросил Эрнест. – Не может быть, чтобы это было что-то серьезное.

– В Сен-Жермен бог знает что творится, и мне это не по душе! – выпалила Анни, в то время как щеки ее окрасились багровым румянцем. – И некому было открыть душу! Всю дорогу я думала, как приеду и все вам расскажу, а теперь и не знаю, стоит ли…

Эльвина ласково погладила мать по плечу.

– Я согласна с Эрнестом. Это не может быть что-то уж очень серьезное.

– Не знаю, что вы называете серьезным, дети! – вспылила несчастная мать семейства, которую тайна по-настоящему тяготила. – Но если я не расскажу все по порядку, вы ничего не поймете.

– Мы тебя внимательно слушаем, матушка, и никуда не торопимся. Рассказывай! – подбодрил ее Эрнест.

– Все дело в кюре, Ролане Шарвазе. Господи, только подумать, что он носит сутану и служит обедню! Он обманывает своих прихожан, а заодно думал обвести вокруг пальца и меня. Эльвина, ты помнишь мадам де Салиньяк, жену доктора из Сен-Жермен?

– Помню. Молодая красивая дама. Она приезжала в Ангулем в конце июля.

– Так вот, представьте, последние десять дней я только и делала, что носила записки от кюре к этой мадам де Салиньяк. Не раз и не два, а по нескольку раз в день, в любую погоду! Разве это не странно? Я же не сводня какая-нибудь… Не дело для порядочной женщины – быть на посылках. И слышали бы вы кюре, когда он давал мне очередную записку! – И она как могла изобразила сперва голос мужчины, а потом и молодой служанки: – «Анни, быстренько отнесите это мадам де Салиньяк!» А в доме доктора меня встречает служанка и оставляет мариноваться на пороге: «Подождите здесь, сейчас я принесу ответ!»