Даниэла Стил - Ты меня не забывай Страница 18

– Но что мне там делать? Там больше никого нет. Ни дедушки, ни родителей. И если эти люди могут сделать это со мной здесь, то им ничего не стоит совершить это и во Франции. Почему бы мне не найти уединенное место здесь, в провинции, может быть, неподалеку от Рима? Если никто не будет знать, где я, то нет никакой разницы.

Но теперь Бернардо уже сердито посмотрел на нее.

– Не начинай играть в старые игры. Убирайся, черт подери! Сейчас же! Поезжай куда-нибудь. Куда угодно. Но только не в предместье Рима, не в Милан и не во Флоренцию. Убирайся к черту на рога!

– Что ты предлагаешь? Нью-Йорк? – произнесла она с сарказмом. Потом вдруг замолчала, размышляя, а Бернардо наблюдал за ней, надеясь и моля бога. Она молча кивнула в знак согласия, трезво посмотрела на него, а затем медленно встала с постели и пошла к телефону.

– Что ты делаешь?

Ее взгляд говорил, что ее не победили, что она не сдалась. Что еще остается надежда. Она не исчезнет на год. Она не позволит им прогнать ее из родного дома, отлучить от работы. Но она уедет. На некоторое время. Если это можно будет устроить. В ее глазах снова заблестел огонь, когда она взяла трубку.

Глава 8

Высокая стройная блондинка с челкой, закрывающей один глаз, сидела в маленькой ярко-желтой комнате, печатая на машинке. У ее ног спал маленький коричневый кокер-спаниель, а вокруг было множество книг, цветов в горшках и горы бумаг. Семь или восемь пустых кофейных чашек, проверенные собакой, лежали перевернутыми, а на окне был приклеен плакат с видом Сан-Франциско. Она называла его своим видом. По всей видимости, это был кабинет писательницы. Вставленные в рамки обложки ее последних пяти книг косо висели на противоположной стене среди так же криво развешанных фотографий яхты у причала в Монте-Карло, двух детей на пляже в Гонолулу, президента, принца и ребенка. Все они имели отношение к ее публикациям, любовникам или друзьям, за исключением ребенка, который был ее собственным. Дата на фотографии говорила о том, что она сделана пять лет назад.

Спаниель лениво пошевелился, наслаждаясь теплом нью-йоркской квартиры, и женщина за пишущей машинкой вытянула босые ноги и наклонилась погладить собаку.

– Подожди, Эшли. Я почти закончила. – Она схватила черную ручку и сделала несколько поспешных исправлений длинной изящной рукой без колец. В ее голосе явно слышался южный акцент жительницы Саванны. Этот голос напоминал о плантациях и званых вечерах, элегантных гостиных южан. Это был голос представительницы знатного рода. Леди. – Черт возьми! – Она вновь схватила ручку, вычеркнула половину страницы и стала неистово шарить по полу в поисках двух страниц, написанных час назад. Они где-то лежали: отпечатанные, переделанные и исправленные. Она переделывала книгу.

В тридцать лет ее фигура оставалась такой же, как в девятнадцать, когда она приехала в Нью-Йорк, чтобы стать манекенщицей, вопреки яростным протестам семьи. Она продержалась на этой работе год, ненавидя ее, но не признаваясь в этом никому, кроме своей любимой соседки по комнате, приехавшей из Рима, чтобы изучать американский дизайн. Как и Наташа, Изабелла приехала в Нью-Йорк на год. Но Наташа взяла в колледже академический отпуск на год, чтобы попытаться пожить самостоятельно. Это было совсем не то, чего хотели для нее родители. Выходцы из богатой южной аристократической семьи, но почти обнищавшие, они хотели, чтобы она окончила школу и вышла замуж: за милого мальчика-южанина, чего вовсе не желала Наташа.

Единственное, чего ей хотелось в девятнадцать лет, – это вырваться с юга, попасть в Нью-Йорк, зарабатывать деньги и быть свободной.

Она действительно сделала деньги, работая манекенщицей, а затем журналисткой, не связанной с определенной редакцией. Она даже некоторое время была свободной. Пока не встретила Джона Уолкера, театрального критика, и не вышла за него замуж. Через год у них родился ребенок, а еще через год они развелись. Все, что у нее осталось, – это великолепная фигура, потрясающая внешность, талант писательницы и пятнадцатимесячный ребенок. А пять лет спустя она написала пять романов и два киносценария и стала звездой в литературном мире.

Она переехала в большую, удобную кооперативную квартиру на Парк-авеню, устроила сына в частную школу, наняла экономку, выгодно вложила деньги. Добавив успех к своей красоте, Наташа добилась всего.

– Миссис Уолкер? – раздался тихий стук в дверь.

– Не сейчас, Хэтти. Я работаю. – Наташа отбросила упавшие на глаза длинные светлые волосы и снова принялась рыться в ворохе бумаг.

– Вам звонят. Думаю, это важно.

– Уверена, что нет.

– Но сказали, что звонят из Рима.

Дверь распахнулась прежде, чем Хэтти успела добавить хоть слово. В уговорах больше не было необходимости. Наташа как была босиком быстро пробежала по ярко-желтому полу через кухню к телефону. Узкие джинсы плотно облегали ее длинные стройные ноги и соблазнительно обрисовывали бедра, а мужская рубашка была завязана узлом под небольшой грудью.

– Почему ты не сказала, что звонят из Рима? – Она укоризненно посмотрела на негритянку с мягкими вьющимися седыми волосами, а потом быстро улыбнулась ей. – Не волнуйся. Я знаю, какой несносной бываю, когда работаю. Только не входи туда. Никаких чистых кофейных чашек, ни поливки цветов, ничего. Мне нужен беспорядок. – Хэтти притворно нахмурилась, слушая знакомую тираду, и исчезла в направлении спален, пройдя через светлый, залитый солнцем холл, а Наташа схватила телефонную трубку. – Алло?

– Синьора Наташа Уолкер?

– Да.

– Вам звонят из Рима. Минутку, пожалуйста.

Наташа сидела очень тихо и ждала. Она не разговаривала с Изабеллой с тех пор, как узнала о постигшем ее несчастье. Она собиралась лететь в Рим на похороны. Но Изабелла не захотела. Она попросила ее подождать. Наташа писала и ждала, но впервые за одиннадцать лет их дружбы не получала ни ответов, ни известий. Прошло четыре месяца после убийства Амадео, и она еще никогда не чувствовала себя настолько отрезанной от подруги с того дня, когда Изабелла покинула квартиру, в которой они прожили целый год, и вернулась в Рим. Тогда она тоже не писала в течение первых нескольких месяцев, но из-за того, что была слишком занята дизайном, а потом по уши влюбилась. Ах, как она была влюблена! Наташа до сих пор помнила строчки ее писем: «…и он великолепен… и я люблю его… какой красивый… такой высокий блондин, и я буду работать на него в «Сан Грегорио», занимаясь настоящей высокой модой…» Радость и возбуждение не проходили все эти годы. Для этой пары медовый месяц длился вечно. И вдруг его не стало. Наташа окаменела от ужаса, когда услышала сообщение в шестичасовом выпуске новостей.

– Синьора Уолкер?

– Да-да, я слушаю.

– Соединяю.

– Наташа? – Голос Изабеллы был необычно подавленным.

– Почему, черт возьми, ты не отвечала на мои письма?

– Я… не знаю, Наташа… Я не знала, что писать.

Наташа нахмурилась, а затем сказала:

– Я беспокоилась за тебя. С тобой все в порядке? – Озабоченность в ее голосе долетела за пять тысяч миль, растрогав Изабеллу, которая смахнула слезы с глаз и чуть ли не улыбнулась.

– Полагаю, да. Мне надо попросить тебя об одолжении. – У них так было всегда. Они могли начать с того, на чем расстались, не разговаривать друг с другом по шесть месяцев, а потом снова вести себя как сестры, встретившись или заговорив по телефону. Это был один из тех редких случаев дружбы, на которую всегда можно положиться и которая никогда не остывала.

– Говори, в чем дело, – сказала Наташа.

Изабелла кратко объяснила, что произошло с Алессандро в тот день, или, вернее, не случилось.

– Я больше не вынесу этого. Я не могу рисковать им.

Подумав о собственном сыне, Наташа задрожала от этого рассказа.

– Никто не в силах вынести подобное. Ты хочешь отправить его ко мне? – Между их сыновьями была разница всего в четыре месяца, и Наташе вовсе не помешал бы еще один ребенок. – Джесон будет в восторге, – добавила она. – Он постоянно упрекает меня за то, что у него нет брата. А они совсем как братья. – Год назад, когда они все вместе поехали кататься на лыжах в Сант-Мориц, мальчики удивили всех и самих себя, отрезав друг у друга волосы. – Я серьезно, Изабелла. Я считаю, тебе следует увезти его из Рима.

– Я согласна. – Последовала короткая пауза. – А как ты смотришь на то, чтобы снова заиметь соседку по комнате? – Она ждала, не зная, что скажет Наташа, но ответ прозвучал мгновенно. Он выражался в долгом восторженном визге маленькой девочки-южанки. Изабелла неожиданно поняла, что смеется.

– Я была бы в восторге. Ты серьезно?

– Даже очень. Мы с Бернардо пришли к выводу, что другого выхода нет. Только на некоторое время. Не навсегда, конечно. И, Наташа, – она замолчала, размышляя, как объяснить, что она не просто уезжает, – это может оказаться неприятным. Мне придется скрываться. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, где я.