Владимир Водяницкий - Записки натуралиста Страница 11

Несколько позже к нам пришел Владимир Петрович Воробьев, имевший хорошую зоологическую подготовку: по окончании Кубанского пединститута он три года работал ассистентом у выдающегося зоолога профессора Э. М. Мейера, который много лет был сотрудником Неаполитанской зоологической станции. С необыкновенной энергией принялся Воробьев за изучение бентоса бухты и фауны полихет. Его большие работы, к сожалению, остались неопубликованными: по какой-то причине они не вышли из набора, а рукописи во время войны погибли. Недюжинные способности Воробьева и приобретенный им опыт хорошо проявились позднее, когда он уже работал в Керчинском институте рыбного хозяйства. Здесь он провел ряд важных работ и среди них великолепное исследование бентоса Азовского моря, за которое получил степень доктора биологических наук.

В качестве гидрохимика и санитарного биолога на станции работал Евгений Ананьевич Потеряев. Санитарный врач и микробиолог, он быстро зажил нашими гидробиологическими интересами. Потеряев обладал большим административным опытом и в дальнейшем заменил меня на посту директора.

По-видимому, описываемый период деятельности Новороссийской биологической станции благоприятно сказался на творческом росте ее сотрудников. Из их числа вышло много будущих докторов биологических наук, работавших до войны в черноморских научных учреждениях. Некоторые из них были даже приглашены на руководящие должности в Севастополе, Батуми, Керчи. Были и такие, как Н. В. Морозова-Водяницкая. Она не занимала никаких высоких постов, однако оказала большое влияние на развитие исследований фитобентоса и фитопланктона.

Библиотечный фонд в Новороссийске 20-х годов был довольно скромный. Это, естественно, не могло не отражаться на уровне подготовки специалистов. Но сотрудникам нашей станции большую услугу оказал опыт самостоятельной работы. Важную роль в становлении их как ученых сыграли дружба и коллективизм.

Между тем в Совете обследования и изучения Кубанского края назревали реформы. Его преобразовали в более специализированное учреждение технолого-агрономического направления, и некоторые его подразделения должны были перейти в подчинение других ведомств. В это же время происходил общий пересмотр сети научных учреждений. К нашему удивлению, Новороссийскую биологическую станцию отнесли к высшей категории, в которую по всему Союзу включили только 70 учреждений. В 1929 г. наша станция перешла в подчинение Главнауки. Все мы воспрянули морально: этим решением как бы официально признавалась значимость деятельности станции. Главнаука поддержала станцию и материально, увеличив ее штат и выделив средства для постройки моторного судна.

Мои работы по ихтиопланктону дали некоторые интересные результаты, и я решил выступить с докладом на Первом Всесоюзном зоологическом съезде в Киеве (1930). Съезд явился крупным научным событием. На нем собрались не только корифеи зоологии, которыми гордилась советская наука, но и талантливая молодежь, представлявшая все отрасли зоологии — теоретические и прикладные. Собравшиеся выслушали ряд блестящих докладов и сообщений. Н. К. Кольцов говорил о хромосоме как гигантской молекуле, в структуре которой заложены наследственные зачатки; А. Н. Северцов и И. И. Шмальгаузен излагали дискуссионные вопросы теории эволюции; Ю. А. Филипченко провозглашал новейшие достижения в теории наследственности и изменчивости; Д. Н. Кашкаров сообщил о новом развитии аналитической экологии. Очень насыщена была и работа многочисленных секций.

Я привез на Съезд только что вышедший выпуск работ Новороссийской биологической станции. До некоторой степени он являлся итогом наших исследований по экологии водорослей, по ихтиопланктону и озеру Абрау. В статьях Нины Васильевны были детально описаны сезонные явления в жизни водорослей и различия их сообществ в разных местах обитания, а также характеризовались наиболее распространенные виды водорослей как показатели степени загрязнения вод. В моей работе по ихтиопланктону впервые приводились определитель и описание пелагических яиц и личинок рыб Черного моря.

В сборнике также имелась моя статья о происхождении фауны рыб Черного моря. В ней я пытался показать, что отбор вселявшихся из Средиземного моря видов рыб происходил не только под влиянием условий солености и температуры, но в значительной степени в зависимости от экологии личиночных стадий, в частности от их вертикального распределения и миграций. Возможно, что это был первый случай, когда в отечественной литературе вопросы состава фауны рыб морского бассейна рассматривались с позиций экологии личиночных стадий развития и когда была показана важность их изучения для суждения о биологии видов в целом. Икра, личинки и мальки рыб были хорошо известны нашим ихтиологам в рыбоводстве и на пресных водах, но для морской фауны рыб они почти не принимались в расчет (в этом мне пришлось убедиться несколько позже, когда один из крупнейших ихтиологов того времени, профессор В. К. Солдатов, публично упрекнул меня в том, что я ввожу добрых людей в заблуждение; он заявил, что данным моим верить нельзя, так как никто никогда не сможет различать морских рыб по икринкам!).

Я доложил съезду о результатах исследований ихтиопланктона и фауны рыб Черного моря. На заседании председательствовал И. И. Пузанов, отнесшийся с большим вниманием к моему сообщению. Так же хорошо приняли его Д. К. Третьяков, тогда профессор Одесского университета, впоследствии украинский академик, и другие видные ихтиологи. Именно на съезде ихтиопланктон Черного моря впервые вызвал широкий интерес. Вскоре он прочно вошел в систему рыбохозяйственных исследований на южных морях как один из основных методов изучения экологии рыб.

Упомянутый сборник работ быстро получил довольно широкую известность как среди ботаников, так и среди зоологов. Его расценили как появление двух важных направлений в изучении Черного моря — экологии рыб и водорослей. Исследование озера Абрау с его реликтовой фауной также заинтересовало гидробиологов-пресноводников. Эта работа оказалась впоследствии полезной даже с практической стороны, когда начали заселять пресные водоемы кормовыми беспозвоночными.

Мы получили много одобрительных писем и, в частности, от Сергея Алексеевича Зернова. И если раньше нас поддерживали как бы авансом, то теперь многие поверили в то, что наша молодая станция оправдывает возлагаемые на нее надежды.

Н. М. Книпович сообщил, что он широко использует наши работы в своей новой книге по гидрологии и биологии Черного моря, которая явится завершением результатов черноморской научно-промысловой экспедиции. Все это было чрезвычайно важно для станции: появилась точка опоры для дальнейшего развития нашей работы. Сборник сыграл определенную роль и в нашем служебном положении.

Однажды, выйдя на яхте из Новороссийской бухты, я встретился с судном Севастопольской биологической станции «Академик А. Ковалевский». На корабле находились Василий Никитич Никитин, профессор Иван Иванович Пузанов и несколько сотрудников станции. Пришвартовавшись и поднявшись на палубу, я узнал, что севастопольцы держат курс в Батуми, где В. Н. Никитин вместе с С. М. Малятским должны были организовать Грузинскую рыбохозяйственную и биологическую станцию.

Наша встреча в море оказалась до некоторой степени символической. Заезжавший к нам раньше С. М. Малятский говорил, что обсуждается вопрос о приглашении Нины Васильевны и меня на Севастопольскую биологическую станцию. Поэтому я не удивился, когда Василий Никитич по поручению С. А. Зернова (нового директора Зоологического института, в ведении которого находилась Севастопольская станция) предложил обсудить возможности нашего перехода. Вскоре мы получили официальное постановление Президиума Академии наук СССР о приглашении Нины Васильевны и меня на работу на Севастопольскую биологическую станцию.

До этого нам уже несколько раз предлагали перейти в другие учреждения, но мы отказывались, за исключением двух случаев.

В 1927 г. Николай Михайлович Книпович согласился возглавить создаваемый в Ленинграде Институт рыбного хозяйства. При этом он решил пригласить нас для работы в этом институте, а Новороссийскую станцию сделать одним из его опорных учреждений. Мы дали положительный ответ и вскоре получили официальные извещения о назначениях и вызовы для переезда в Ленинград. Но тут неожиданно было принято решение о создании в Москве Морского института, в Ленинграде — Пресноводного. Николай Михайлович отказался переезжать в Москву, мы тоже воздержались.

В 1929 г. предстояли выборы академиков в Академию наук СССР. Кандидатуры широко обсуждались в газетах, была развернута кампания по выдвижению. Многие научные коллективы выдвинули на вакансии академиков-зоологов кандидатуры Н. М. Книповича и Л. С. Берга. Руководство Академии наук СССР даже предложило Николаю Михайловичу занять пост директора Зоологического института. В то время обязанности директора (после ухода с этого поста академика Н. В. Насонова) исполнял А. А. Бялыницкий-Бируля, крупный зоолог и прекрасный человек, но весьма преклонного возраста. Он просил освободить его от занимаемой должности. Неожиданно в период подготовки выборов новых академиков кто-то в Зоологическом институте выступил против А. А. Бирули. Дело обсуждалось на собрании коллектива, на которое явился и Книпович. Коллектив встал на защиту Бирули, очень активно поддержали его Н. М. Книпович и Л. С. Берг. Спустя несколько дней в газетах появилось письмо «молодых ученых». Они выступали против кандидатур Книповича и Берга, называя их представителями «реакционных» течений в науке. Отборочная комиссия спешно сняла кандидатуры Книповича и Берга; на пост директора Зоологического института был рекомендован Сергей Алексеевич Зернов, профессор гидробиологии Сельскохозяйственной академии. Став директором, он пригласил нас на работу в Севастополь.