Леван Чхаидзе - Формула шага Страница 12

Ложье и Лейи — два заведующих лабораториями в одном институте, и каждый хочет, чтобы «цикло» было у него и не было у другого».

Молодежь, т. е. Ноэль, Швейцер, стараются вовсю, чтобы из ничего соорудить первую циклоустановку и сделать хоть один снимок. Завтра утром еще пойду им помогать.

Таковы результаты, которые сами за себя говорят».

Это письмо не нуждается ни в каких комментариях. Охватив в одном докладе почти всю биомеханику своего времени, Николай Александрович добился полного триумфа.

Интересно, что во втором письме, посланном из Парижа в тот же день, он приводит высказывание одного из участников доклада — Пьерона: «Он, говорят, сказал: «Эти русские, они вечно изобретают поразительные вещи». И заканчивает это письмо такой знаменательной фразой: «Поехала моя работа, и поначалу хорошо. «Цикло» наше пробивает себе путь в Европу, и реклама для науки Советского Союза получается неплохая».

В Дортмунде Н. А. Бернштейна также встретили с большим вниманием и почетом. Называли его не иначе как «господин профессор». Если французские ученые ограничились докладами и консультациями, то немецкие требовали большего — непосредственного выполнения нескольких анализов, чтения курса циклографии для сотрудников института и даже небольшой совместной работы.

«Если к нам применимо такое ультрабуржуазное сопоставление, то меня принимают в этом физиологическом замке как владетельную особу. Поэтому «герцог» ко мне очень дружествен, а свита его весьма почтительна и даже искательна».

«Герцог» — это, конечно, сам доктор Эдгар Атцлер, директор дортмундского Института физиологии труда, редактор журнала «Арбайтерсфизиологи», где неоднократно печатались работы Николая Александровича Бернштейна и его сотрудников.

Серьезный разговор с Атцлером тоже начался с демонстрации атласа. Тот был так увлечен этой научной работой, что загорелся желанием рекомендовать атлас одному из лучших берлинских издателей, тут же продиктовал весьма лестное для Николая Александровича письмо. Правда, издатели протянули с ответом до самого отъезда, в конце концов, побоялись дороговизны книги. И Бернштейн оставил атлас дортмундскому институту в память о своем пребывании.

Лекции Н. А. Бернштейна пользовались большой популярностью. Через некоторое время состоялся и большой практикум по циклографической методике. «Так весело было видеть, как все эти... профессора и просто сотрудники сидели и пыхтели у стола, врали, друг друга проверяли, школьничали. Старались вовсю и так были заинтересованы, что не отпускали меня до 8 вечера». Сотрудники атцлеровского института с прилежанием школьников слушали лекции, посещали практические работы по методике циклограмметрии.

«Это ничего, что я учу больше, чем учусь. Заниматься мне приятно, и время идет быстро. Пока везет вашему доктору! А он, можно сказать, усердно вывозит в свет дочку своих лабораторий — циклометодику, но можно уже сказать, что дочка не засидится: уже два жениха есть, в Париже и в Дортмунде. Дортмундский пока ухаживает. Женится ли? Вот в чем вопрос».

И здесь, в Дортмунде, так сказать, экспромтом, Н. А. Бернштейн находит для циклометодики все новые области применения.

Оказалось, что с помощью циклометодики можно разобраться в таком тонком вопросе, как явление нистагма — непроизвольное движение глазного яблока. Бернштейн предложил зарегистрировать нистагм циклографическим путем. Разумеется, на глазное яблоко лампочку не повесишь.

И было найдено остроумное решение. Мощная лампа помещалась сбоку от лица. В глазу она отражалась в виде яркой точки. След этой точки фиксировался на пластинке.

Теперь чуть ли не каждый вечер, после лекций и практических занятий, они вместе с Атцлером совершенствовали методику.

И добились очень интересных результатов.

Лишь в конце ноября Н. А. Бернштейну удалось на пару дней вырваться во Франкфурт-на-Майне, чтобы встретиться с крупным физиологом своего времени Бетэ. Бетэ «оказался не только не генералом, но обворожительным красавцем с седыми волосами — Дорианом Греем». Он водил ученого из России по всему институту, посвящал в свои мысли и идеи.

В Берлине предстояло заказать аппаратуру для лабораторий. Эта кропотливая работа, требовавшая не только специальных знаний, но и хозяйской сметки, заняла все время. Для некоторых аппаратов приходилось самому разрабатывать чертежи и схемы, по которым мастера брались их изготовить.

Во второй день января 1930 года Н. А. Бернштейн вернулся на родину.

Биодинамика локомоций

Все это было обобщено и сведено в одно целое в монографии «Исследования по биодинамике локомоций. Книга I. Биодинамика ходьбы взрослого нормального мужчины». Книга вышла в 1935 году под грифом Всесоюзного института экспериментальной медицины.

Это исследование, не утратившее до сих пор своего значения, характерно тем, что в нем впервые отразились четко установленные факты, которые вскоре должны были лечь в основу работ ученого по общей теории управления движениями человека.

Сказать что-либо конкретное тогда, разумеется, он не мог: не хватало экспериментального материала. Но с анализом ходьбы этот материал начинает накапливаться.

Однако, чтобы разобраться в этом вопросе, нам придется сделать некоторое отступление.

Методика исследований, разработанная Николаем Александровичем, резко повысила производительность труда ученого, темп накопления материала. Снова вернемся к Брауне и Фишеру. Сравним итоги их семилетних трудов и экспериментов Н. А. Бернштейна, продолжавшихся примерно столько же лет (1926—1933). Семь лет кропотливого труда понадобилось немецким ученым для анализа (и, как выяснил Н. А. Бернштейн, неточного) всего трех двойных шагов и 500 циклограмм шестидесяти пяти испытуемых, выполненных советским ученым за то же время. А ведь в его активе уже были результаты научной обработки 300 циклограмм ударных, нажимных и прочих профессиональных движений рабочих рук.

Еще в прошлом столетии И. М. Сеченов высказал поистине гениальную идею. Учитывая чрезвычайную сложность двигательного аппарата человека (и высших животных), большое разнообразие двигательных операций, он предположил и привел ряд доказательств того, что все управление движениями человека сводится, в сущности, к одному — к непрерывной, подчиненной строгому контролю коррекции хода перемещения звена, осуществляемой центральной нервной системой на основании данных, поступающих с периферии. Иными словами, центральная нервная система, «подав команду» на начало движения (путем первого сокращения нужных для этого мышц), никогда не пускает его потом на произвол судьбы. Все последующее перемещение звеньев тела человека идет под непрерывным контролем и в случае надобности немедленно корригируется путем соответствующего изменения мышечных напряжений. Эта идея носит название «сенсорной коррекции», и никто ее всерьез критиковать не мог, однако сами коррекционные сигналы никем прослежены не были. Вот с их-то обнаружения и начал Николай Александрович, когда приступил к анализу.

Прежде всего отметим, что Николай Александрович в своем анализе движений не ограничивается простым построением суммарных векторов усилий и моментов мышечных напряжений, как это сделали В. Брауне и О. Фишер. Это он считает недостаточным и буквально изобретает так называемый анализ «по параметрическим графикам». Поясним, что это такое. Когда ведется подсчет координат отдельных положений центров тяжести звеньев тела, то, естественно, определяются продольные и вертикальные координаты для каждого положения в отдельности. Затем берется разность в значении координат и, отнеся ее ко времени, отдельно вычисляют продольные и вертикальные составляющие скорости перемещения этих точек, а разница в значении скоростей дает соответственно продольную и вертикальную составляющую ускорения центра тяжести звена. Умноженные на массу звена, они определяют уже слагающие усилий, приложенных к этому центру тяжести.

Николай Александрович начал анализ с того, что стал вычерчивать эти слагающие в отдельности за весь цикл акта ходьбы человека, для всех центров тяжести каждого звена конечности, и выяснил, что полученные при этом кривые никогда не бывают гладкими или примитивными, а насыщены многими, очень закономерными изломами, которыми, кстати сказать, пренебрегли В. Брауне и О. Фишер. Строго логично он обосновал, что все эти изломы (как он их называл — «волны») бывают трех типов: спонтанно-иннервационные, т. е. отражающие непосредственные инициативные импульсы центральной нервной системы, реактивные — являющиеся отражением механических сил, разыгрывающиеся на периферии, и реактивно-иннервационные, которые суть проявление центральных ответов на все, что происходит на периферии.

Но ведь таким центральным ответом должна быть как раз та самая «сенсорная коррекция», о которой говорил Сеченов, и вот почему.