Очень краткая история жизни на Земле: 4,6 миллиарда лет в 12 лаконичных главах - Генри Джи Страница 15

Эти адаптации – терморегуляция и специализация зубов – стали предвестниками более масштабных изменений.

Отпрыском линии пеликозавров был тетрацератопс (Tetraceratops)[132], живший в раннепермской пустыне в тех местах, которые сейчас являются штатом Техас. Очень похожий на пеликозавров, он несет в своем черепе и зубах признаки изменений, ведущих к чему-то совершенно другому, к новому отряду рептилий, которые разовьют новшества в обмене веществ, намеченные пеликозаврами. Этих созданий называют терапсидами[133]. Обычно их называют звероящерами; именно от них позже произойдут млекопитающие, но это случится спустя несколько десятков миллионов лет.

В отличие от пеликозавров и прочих рептилий, конечности у терапсид обычно располагались вертикально под туловищем, а не торчали вбок громадными кочергами. Терапсиды могли похвастаться набором разнообразных зубов, которые менялись от вида к виду в зависимости от рациона. И они были теплокровными, то есть могли регулировать свой обмен веществ, не обращая внимания на положение солнца над горизонтом. Терапсиды доминировали в сухих ландшафтах Пангеи с ярко выраженной сменой времен года. Их появление привело к закату их прародителей пеликозавров, а наземным амфибиям пришлось массово возвращаться в водоемы.

На каждую экологическую нишу, какие только были доступны в средней и поздней перми, нашелся свой, прекрасно ей соответствующий, терапсид. Среди ранних растительноядных терапсид выделялся двухтонный монстр мосхопс (Moschops), на смену которому пришли самые, пожалуй, успешные (и самые уродливые) тетраподы всех времен – дицинодонты. Размеры этих бочкообразных существ были самые разные – от маленькой собаки до носорога. У них были широкие головы с приплюснутыми мордами, словно эти животные постоянно во что-то врезались. Вместо зубов у них был роговой клюв, осталось лишь два громадных бивнеподобных верхних клыка. Формально растительноядные, на деле дицинодонты хватали и тащили все, что попадалось им на пути и что могло поместиться в пасти. Некоторые мелкие виды были роющими. Впоследствии обе эти привычки помогут им выжить при грядущем апокалипсисе.

На дицинодонтов охотились свирепые хищники – горгонопсы – тоже терапсиды. Как и дицинодонты, они были разных размеров, от барсука до медведя. Горгонопсы внешне были очень похожи на свою добычу (разве что охотничьи навыки позволяли им не врезаться во что ни попадя, поэтому морды у них не были такими приплюснутыми). Поджарые четвероногие хищники, они щеголяли огромными верхними клыками, которых бы не постыдился и саблезубый тигр. Среди терапсид были и другие хищные группы, например цинодонты. Они, как правило, были меньше горгонопсов, а со временем стали и того меньше.

Пермский период продолжался, и цинодонты почти отодвинулись на задний план. Это были мелкие, зачастую ночные животные. Они обладали большим мозгом, а их зубная система была полностью дифференцирована на резцы, клыки и моляры. У них был мех и вибриссы. Их соседями по экологической нише были столь же мелкие, похожие на ящериц потомки петролакозавра и гилономуса.

В своей наивысшей точке Пангея протянулась практически от полюса до полюса. Объединение континентов в один громадный массив суши имело радикальные последствия для жизни и на суше, и в океанах. На суше смешивались и перемешивались друг с другом виды, когда-то эндемичные для своих континентов. Жестокая конкуренция между местными обитателями и пришельцами привела к вымиранию многих видов.

В море наиболее богаты жизнью были континентальные шельфы – сравнительно мелководные области возле берегов континентов. При столкновении континентов протяженность шельфов сокращалась, поэтому в море конкуренция за жизненное пространство была не слабее, чем на суше.

Суровее становился и климат. Климат во внутренних районах Пангеи был очень засушливым, даже несмотря на эпизодические наводнения, приносимые летними муссонами, а по мере смещения суперконтинента к северу – зачастую и крайне знойным. Растительная жизнь уже не чувствовала себя так же вольготно, как прежде, хотя прохладные южные области Пангеи были покрыты кажущимися бесконечными зарослями древовидных папоротников глоссоптерисов (Glossopteris). Меньше растений – меньше кислорода, причем настолько меньше, что в конце перми на уровне моря вы бы дышали так же привольно, как сегодня в Гималаях. Наземная жизнь задыхалась.

Но худшее было еще впереди. Подступал Армагеддон: мантийный плюм[134], миллионы лет поднимавшийся из глубин планеты, в конце пермского периода достиг коры и расплавил ее.

В поздней перми ни у кого не возникло бы мысли спускаться под землю в поисках преисподней – ад сам поднялся из глубин. Там, где сейчас Китай, на месте пышных джунглей клокотали озера магмы, из трещин истекала лава, а над всем этим вздымались столбы ядовитого дыма, газы которого усиливали парниковый эффект, превращали морскую воду в кислоту и рвали в клочья озоновый слой, круша защищающий от смертельного ультрафиолета щит.

Не успела биосфера прийти в себя, как спустя лишь 5 миллионов лет последовал новый удар. Китайский плюм оказался лишь прелюдией. Основное же действие началось, когда на поверхность прорвался плюм гораздо больший. Это произошло в Сибири.

Земля треснула. Из мириады разломов изливалась магма, которая в конце концов покрыла черным базальтом территорию такой же площади, как континентальная часть США от Восточного побережья до Скалистых гор[135]. Толщина базальтового слоя была больше километра. Выброшенные при этом пепел, дым и газ убили почти все живое на планете. Это произошло не мгновенно: пытка вымиранием растянулась на полмиллиона лет агонии.

Главным компонентом этого адского варева стал углекислый газ, которого было выброшено столько, что из-за парникового эффекта средняя температура на поверхности планеты поднялась на несколько градусов. Многие районы Пангеи, и до этого задыхавшиеся от недостатка кислорода и изнуренные палящим зноем, стали совершенно безжизненны.

Произошедшее с окаймлявшими океан Тетис рифами нельзя назвать иначе, чем «катастрофа». Светолюбивые водоросли-симбионты желеобразных полипов, слагающих коралловые рифы, крайне чувствительны к температуре. С ростом температуры они покинули своих хозяев, обрекая их на быструю гибель[136]. Поблеклые мертвые кораллы разваливались на куски. Изменение уровня моря к этому моменту уже стало причиной угасания табулят и ругоз – коралловых полипов, многие миллионы лет бывших основой рифовых экосистем, и Сибирское извержение стало последней каплей[137]. Без кораллов быстро погибли и все обитатели рифов.

Но и это еще не все. Вулканы опалили небо. Извержение забросило высоко в атмосферу миллионы тонн диоксида серы, который в холоде верхних слоев конденсировался в крошечные капельки. Из оседавшего на них водяного пара собирались плотные облака, отражавшие обратно в космос солнечные