Алекс и я - Айрин Пепперберг Страница 17

справляла в Квинсе, ко мне в гости пришли лишь моя двоюродная сестра Арлин и сосед, который помогал нам красить забор. Я думаю, люди изначально относились с осторожностью к тем, кто решился на покупку такого убогого жилья, они явно держались от нас подальше. Прошло довольно много времени, прежде чем я смогла обрести друзей. Я понимала, что не получила одиночество «по наследству», также я не была и затворницей, какой я себя считала всё детство. Но меня нельзя было назвать и душой компании.

Летом почти все соседские дети уезжали в лагерь. Я же оставалась дома, каталась на велосипеде вокруг дома, много и страстно читала. Страсть к чтению я унаследовала от отца. (Моя двоюродная сестра Арлин даже напомнила мне, что мы читали и во время обеда, прямо за столом.) Неудивительно, что, когда я прочла «Доктор Дулиттл», я была поистине заворожена. Я постоянно болтала с Чарли номер один. И вот передо мной предстал Доктор Дулиттл, человек, умеющий разговаривать с животными, понимающий язык животных. Доктор

Дулиттл учился общаться с животными с помощью своего серого африканского попугая по имени Полинезия. Я целыми днями предавалась мечтам – уметь говорить с животными, понимать их язык, мысли…

У меня была одна близкая подруга в средней школе – Дорис Винер (Doris Wiener), а также небольшая компания друзей, главным образом мальчишек. Нас объединяло усердие в учебе. В основном наша компания не имела четких планов на будущее, но у нас с Дорис были серьезные научные планы, мы были единственными девочками в классе. Дело происходило в 1960-х. Представьте, сколь странными казались наши планы, ведь мы не были душой компании. Но будучи способными ученицами, мы входили в когорту пятидесяти успешных учеников из тысячи наших одноклассников.

Последние два года обучения за мной закрепилась репутация «ботаника». Я была на два года младше большинства моих одноклассников, мне исполнилось четырнадцать, когда я перешла в старшие классы. Девочки тогда очень сильно красились, одевались стильно. Я почти не пользовалась косметикой (лишь коричневой подводкой), была вынуждена носить старую одежду. Несмотря на всё это, я обрела некоторую уверенность в себе. Частично благодаря моей страсти к классической музыке (до сих пор помню, как я слушала вальсы Штрауса) и театру. У нас была возможность покупать билеты в театр на Бродвее, Карнеги-холл с большой скидкой. Именно таким было поощрение для нашего класса отличников. Я наслаждалась каждой минутой этих наших культурных походов. Постепенно я начинала отдавать себе отчет в своих интеллектуальных возможностях. У меня были очень сильные аналитические способности.

Впервые я начала осознавать это, когда разбирала периодическую таблицу химических элементов на занятиях по химии. Нашей задачей было выучить эту таблицу. Надо сказать, это было большим вызовом для нашей памяти. Таблица состояла из более чем 90 элементов, которые были организованы в систему – рядами и колонками. Далее нужно было выучить реактивность этих элементов по отношению друг к другу. Природа наградила меня фотографической памятью, поэтому запомнить что-либо не представляло для меня особой проблемы. Именно поэтому мне так легко давались, например, история и французский. Я начала запоминать информацию о свойствах элементов в таблице и быстро поняла, что есть некая система – своего рода правила и единый порядок, которые делают их свойства предсказуемыми.

Я пришла к выводу, что как только поймешь, как будет себя вести натрий, то сможешь предсказать реактивность калия. Как только запомнишь положение химического элемента в таблице, можешь понять его реактивность, взаимодействие с другими химическими элементами. Я была в восхищении – есть закономерности, предсказуемость. Речь уже не шла о том, чтобы запомнить огромное количество ненужной информации. Дело было теперь в логике, которой я была очарована, в ней была особая красота. Я также хорошо успевала по французскому, занимала призовые места. Я знала, что мне вскоре придется обеспечивать себя. Технические дисциплины, казалось, дают для этого больше возможностей, нежели гуманитарные. На протяжении всего периода учебы в школе я понимала, что буду выстраивать научную карьеру. Отец очень поддерживал меня в этом. Он делал это во многом потому, что сам интересовался химией: он мечтал стать биохимиком, но его планам помешали осуществиться Великая депрессия и Вторая мировая война. После так ошеломившего меня успеха с периодической таблицей химических элементов я уже знала, что стану химиком, а не биологом. Я попалась на крючок.

Я была заворожена настолько, что вступила в группу из двадцати четырех студентов других школ округа Квинс, увлеченных химией. В основном в нашей группе были юноши. По своей насыщенности тот курс, что мы прошли за шесть недель, был сопоставим с годовым курсом по химии. Шесть недель вместо того, чтобы ходить на пляж – обычное времяпрепровождение школьников на каникулах, – мы занимались химией. Я думала, что это будет приятно, но оказалось, что ездить в колледж Квинса весьма утомительно. Не говоря уже о сложности самого курса.

Строго говоря, занятия шли у меня достаточно хорошо, но должна признать, что это безумно выматывало. О чем я только думала? Впрочем, ближе к окончанию курса произошло одно интересное событие. Мы занимались в лаборатории, учитель объяснял нам суть задания, которое нам предстояло выполнить. С нашим учителем был также и лаборант, который явно был недоволен тем, что ему приходится заниматься с нами летом. Похоже, он был выпускником, проклинавшим судьбу, которая привела его в этот класс помогать нам убивать время, занимаясь химией. Окна нашей лаборатории были открыты, было жарко, и к нам залетела маленькая птичка – попугай. Он явно был напуган, метался, летал туда-сюда по лаборатории, перелетал от одного стола к другому. Были включены горелки, что было опасно для птицы. Все кричали: «Улетай, улетай скорей». Я же сказала: «Нет, нет, я справлюсь».

Крикнула, чтобы все выключили горелки, поставила в угол комнаты тарелочку с водой, попросила всех вести себя тихо, чтобы не напугать бедную птицу еще больше. Очень скоро попугай подлетел и стал жадно пить воду. Мне удалось поймать его и отнести домой. Бедняжка всё время хотел пить. Я думала оставить его у себя, но Чарли номер один считал иначе. Он начал выяснять отношения с незваным гостем, я постаралась поставить хоть какую-то перегородку из бумаги, чтобы разделить их. А на следующий день по телефону позвонила моя одноклассница. Она плакала и кричала в трубку: «Я знаю, что эта птица не моя, но я только что потеряла своего питомца и мне очень грустно. Если никому больше этот попугай не нужен, я бы хотела взять его себе». Я (и,