Юджин Линден - Обезьяны, человек и язык Страница 2

Надо сказать, что местами явная, а чаще скрытая между строк убежденность автора в отсутствии качественной грани между языком человека и способностью к символизации у шимпанзе не находит и строгих фактических подтверждений. Сам Линден пишет: «Гарднеры никогда не утверждали, что Уошо способна делать все то, что делает владеющий языком человек; правильнее сказать, они старались определить, существует ли „перекрывание“, непрерывность, преемственность между коммуникацией у животных и человека». В одной из последних статей супруги Гарднеры еще раз указывают на то, что знаковая сигнализация Уошо более всего сопоставима с неотработанным, примитивным жестовым лепетом, который свойствен глухонемому ребенку, едва начинающему осваивать язык знаков. Более поздние исследования «говорящих» шимпанзе породили в среде ученых дополнительный скептицизм в оценке языковых способностей у их подопечных. Так, доктор Террас из Колумбийского университета следующим образом комментирует причину первоначального оптимизма исследователей в отношении языковых возможностей шимпанзе: «Беда в том, – говорит он, – что смысл увиденного понят человеком, а он приписывает эту способность обезьяне». Речь идет об интерпретации такого, например, «высказывания» шимпанзе, как «вода птица». Если наблюдатель хочет видеть здесь фразу «лебедь – водяная птица», то никто не может помешать ему в этом, но никто и не в состоянии доказать, что обезьяна имела в виду именно это. Сомнения Терраса разделяет и упоминавшийся мною Румбо из Университета штата Джорджия. В свете сказанного можно думать, что Линден несколько преувеличивает значимость экспериментов с «говорящими» шимпанзе, рассматривая их в качестве провозвестников грядущей «научной революции».

В связи с этим необходимо упомянуть еще об одном важном источнике возможных недоразумений, которые сплошь и рядом возникают при обсуждении темы о так называемых «языках» животных и от которых, к сожалению, не вполне свободна книга Ю. Линдена. Как указывал известный советский лингвист В.А. Звегинцев, язык человека выполняет две тесно связанные, но не идентичные функции. Первая из них – мышление, вторая – коммуникация. Соответственно «язык» в общем, житейском смысле включает в себя собственно «язык», который есть не что иное, как система символического описания внешнего мира, и «речь», служащую для реализации языковых символов в акте общения. Это весьма принципиальное подразделение в той или иной степени подразумевается в главах 3, 4, 9, 10 и 11 этой книги, где говорится о сопряженной эволюции интеллекта и человеческого языка, но почти полностью теряется в главе 18, посвященной выступлениям участников симпозиума Общества по изучению поведения животных. В интервью, взятых у П. Марлера и X. Сарлза, автор книги попадает в ловушку самых поверхностных аналогий между языком человека и «языками» животных. Подчеркивая чисто внешнее сходство некоторых черт коммуникации у человека и общения у животных, Линден совершенно уходит от вопроса об основной, самой принципиальной особенности речи, суть которой в том, что она есть внешняя проекция особых мыслительных возможностей и процессов, свойственных исключительно человеку.

Перед нами весьма обычное заблуждение, в соответствии с которым несомненные способности ближайшего родича человека – шимпанзе к элементарному языковому поведению рассматриваются уже не только и не столько в качестве доказательства исключительных возможностей психики антропоидов, сколько для подтверждения никак не вытекающей отсюда мысли о реальности существования языков, в чем-то подобных человеческому, у животных, не родственных антропоидам и человеку (например, у дельфинов). Вот главный порок, столь характерный для многих попыток сопоставления языка человека и «языков» животных, когда такие попытки предпринимаются не биологами. При этом, как писал В.А. Звегинцев в книге «Теоретическая и прикладная лингвистика» (М.: Просвещение, 1968, с. 175), «…„языки“ животных обычно выступают хаотически сваленными в одну кучу. Это молчаливо предполагает, что они не могут иметь качественных различий между собой и при противопоставлении человеческому языку выступают как однородная масса».

Хотя Ю. Линден и упоминает о разнообразии способов общения у пчел, рыб, птиц и млекопитающих, эта мысль, как мне кажется, недостаточно развита в дальнейшем – в частности там, где автор, апеллируя к успехам Уошо, стремится «реабилитировать» умственные способности животных вообще, а не только человекообразных обезьян.

Все сказанное, разумеется, ни в коей мере не перечеркивает того научного интереса, который вызывают у биологов, психологов и лингвистов опыты Гарднеров, Футса, Примака и других исследователей, обучающих шимпанзе языку знаков. Подобные эксперименты окончательно утверждают нас в мысли, что шимпанзе обладают несомненной способностью к символизации внешнего мира, то есть именно тем качеством, которое лежит в самой основе человеческого языка. Эта способность сегодня может быть значительно развита у шимпанзе за счет длительного и кропотливого обучения их человеком. Та же способность, претерпевая многообразные количественные и качественные преобразования за миллионы лет эволюции и антропогенеза, послужила фундаментом становления языка человека. О том, как именно это могло произойти, читатель узнает из тех глав книги, в которых Ю. Линден рассматривает различные гипотезы возникновения человеческого языка.

Спорность трактовок – вещь неизбежная при обсуждении столь сложной и интригующей темы, как эволюция человеческого языка и интеллекта в их связи с эволюцией поведения других обитателей нашей планеты. В этой «горячей точке» столкновения и взаимопроникновения гуманитарных и естественных наук не место мирному согласию и самоуспокоенности ученых. Заслуга Ю. Линдена не только в том, что он попытался разобраться в многообразии подходов и точек зрения по основным вопросам сущности языка и его преобразований в ходе антропогенеза и индивидуального развития личности. Писательский и журналистский талант автора позволил ему нарисовать яркую и живую картину той обстановки научных споров и накала страстей, которую вызвала шимпанзе по кличке Уошо. Трудно не согласиться с автором в том, что феномен Уошо – явление сложное и противоречивое. Неудивительно поэтому, что книга Ю. Линдена не относится к числу чисто развлекательных произведений, легко доступных для восприятия. Она заставляет читателя учиться и думать – и в этом ее основное и неоспоримое достоинство.

Е. Панов

Введение

Моим родителям

В апреле 1967 года малыш попросил своих приемных родителей «дать вкусненького», и это событие вызвало легкое волнение на поверхности наук о поведении – волнение, которое вскоре перешло в сокрушительное землетрясение. Событие это было эпохальным потому, что малышом была молодая самка шимпанзе и просьбу свою она выразила на человеческом языке. Впоследствии эта шимпанзе, по кличке Уошо, вела все более сложные беседы со множеством людей, в том числе и с автором данной книги. Тому же языку позднее были обучены еще несколько шимпанзе, и некоторые из них начали использовать его для общения между собой. Цель этой книги – описать достигнутые к настоящему времени успехи шимпанзе в освоении языка, а также попытаться осмыслить эти достижения.

Характер самих проблем требует особо внимательного подхода к ним. Обсуждение проблем языка и мышления в связи с противопоставлением говорящего и думающего человека немым и бездумным животным было и остается весьма популярной темой: у каждого есть что сказать по этому поводу. Общение как таковое является предметом изучения ошеломляющего числа научных дисциплин, исследующих проблемы языка и общения животных со столь же ошеломляющего числа различных позиций; лишь немногие из этих дисциплин сходятся друг с другом в определении того, что есть язык. Рассматривать поведение Уошо и ее язык с позиций какой-либо конкретной дисциплины означало бы создать ложное впечатление о существовании единой точки зрения на природу языка, равно как и единственно истинной позиции, с которой следовало бы оценивать значение диалога между человеком и шимпанзе. До «пришествия Уошо» все были согласны относительно языка лишь в одном: у человека язык есть, а у животных его нет.

Эта книга построена не в форме нагромождения различных взглядов на природу языка; мы рассмотрим вавилонское столпотворение различных точек зрения в новой перспективе, открытой перед нами действиями шимпанзе. Разбираясь в различных гипотезах относительно языка, мы познакомимся с тем, как выглядят эти гипотезы в свете достижений Уошо и ее собратьев. Мы последуем за Уошо в храм языка, проследим, как она робко входит в область наук о поведении, осторожно переступая на цыпочках, пока иные из неверующих не воскликнут: «Невероятно, но факт!», что даст нам возможность обсудить некоторые важные аспекты сущности языка. В каком-то смысле Уошо, пользуясь языком, прибегает одновременно к нескольким разным способам проникнуть в этот храм, другими словами, продолжая нашу метафору, ее походка остается неизменной, меняется лишь обувь на ногах. Соответственно на протяжении всей книги на свет будут последовательно извлекаться различные признаки языка, важные для понимания поведения Уошо. Их рассмотрение по мере развития наших представлений будет углубляться, а это в свою очередь позволит шире развернуть картину использования обезьяной человеческого языка.