Как нас обманывают органы чувств - Дональд Дэвид Хоффман Страница 20

В ответ Пинкер предложил несколько причин, почему убеждения могут со временем превращаться в ложные{99}. Например, вычисление правды затратно по времени и энергии, и поэтому мы часто прибегаем к эвристическим данным, которые могут быть неправильными или устаревшими. Однако Пинкер допускает, что «Мы обладаем некоторыми надежными знаниями о распределении объектов средних размеров вокруг нас»{100}.

Что насчет этих объектов средних размеров вокруг нас: столов, деревьев и помидоров? Когда мы их видим, нам кажется, что мы видим истину. Большинство ученых, занимающихся зрением, сходятся во мнении: если я вижу помидор, а потом закрываю глаза, помидор все еще на месте. Но можем ли мы ошибаться? Возможно ли, что никакого помидора нет, если никто не смотрит? Нет пространства и времени? Нет нейронов? Нет нейронной активности, которая порождала бы сознательный опыт или являлась им? Возможно ли, что мы не видим реальность такой, какая она есть?

Стивен Хогинг и Леонард Млодинов выступают за моделезависимый реализм: «Согласно концепции моделезависимого реализма, бессмысленно спрашивать, реальна ли модель, – важно лишь то, соответствует ли она наблюдениям. Если есть две модели, каждая из которых согласуется с наблюдениями… то нельзя утверждать, что одна из них более реальна, чем другая»{101}.

Тогда Хокинг и Млодинов спрашивают: «Откуда мне знать, существует ли все еще стол, если я вышел из комнаты и не вижу его?.. Можно использовать модель, в которой стол исчезает, когда я выхожу из комнаты, и снова появляется на том же месте, когда я возвращаюсь. Но такая модель была бы странной. Модель, в которой стол никуда не исчезает, гораздо проще и согласуется с наблюдениями»{102}.

И правда, если обе модели согласуются с наблюдениями, выбирай ту, что проще. Но модель, в которой нейрон не исчезает, до сих пор, несмотря на героические усилия талантливых нейроученых, не смогла объяснить происхождение, природу и параметры сознательного опыта: ни одна теория, принимающая за основу нейроны и их активность, не в состоянии объяснить наблюдения за сознательным опытом и его связью с активностью нейронов. Возможно, что модель, в которой нейрон остается, – препятствие на нашем пути к пониманию природы сознания.

Философы веками обсуждают загадку восприятия и реальности. Можем ли мы превратить эту философскую загадку в четкий научный вопрос? Может ли дарвиновская теория естественного отбора дать окончательный ответ?

В 2007 году я решил попробовать. Пришло время решить, остаются ли нейроны неприкосновенными или к ним следует придраться.

Глава четвертая. Чувства. Приспособленность побеждает истину

Я даже не догадывался, что через несколько лет столкнусь с идеей – идеей Дарвина, – неотличимо похожей на универсальную кислоту: она разъедает любые традиционные представления и оставляет после себя мир, переживший революцию, где все еще можно угадать большинство старых ориентиров, которые тем не менее фундаментальным образом изменились[11].

Если вы спросите меня, чего я бы хотел больше всего – это чтобы каждый из нас понимал, насколько невероятен и поразителен тот факт, что мы существуем в мире, который в ином случае был бы чистой физикой. Ключ к этому процессу – самовоспроизводство[12].

Большинство из нас полагает, что обычно мы видим реальность такой, какая она есть; если вы видите яблоко, то это потому, что там действительно яблоко. Многие ученые полагают, что за это мы должны благодарить эволюцию – точное восприятие увеличивает нашу приспособленность, поэтому естественный отбор поощряет его, особенно у видов с большим мозгом, вроде Homo sapiens. Большинство нейроученых и экспертов по восприятию согласны. Иногда они говорят, что наше восприятие восстанавливает, или воспроизводит, формы и цвета реальных объектов; а многие даже не упоминают об этом, поскольку это слишком очевидно.

Но правы ли они? Действительно ли естественный отбор поощряет достоверное восприятие? Возможно ли, что мы развивались не для того, чтобы видеть достоверно – что наше восприятие пространства, времени и объектов не отражает реальность, как она есть? Что персика не существует, когда никто не смотрит? Может ли теория эволюции трансформировать этот залежалый философский каштан в свежее научное утверждение?

Кто-то говорит «нет»: представление, что персика нет, когда никто не смотрит, безнадежно ненаучно. В конце концов какое наблюдение может поведать нам, что происходит, когда никто не наблюдает? Никакое. Это внутреннее противоречие. Это сырое предположение нельзя проверить никакими экспериментами, так что это метафизика, а не наука.

Это возражение упускает логику и факты. Сначала логика: если мы не можем проверить утверждение, что персика не существует, когда никто не смотрит, тогда мы не можем проверить и обратное и широко распространенное утверждение, что он существует. Оба утверждения основываются на том, что происходит, когда никто не смотрит. Если одно не наука, то и второе тоже. Как и утверждение, что Солнце существует, когда никто не смотрит, что Большой взрыв случился больше тринадцати миллиардов лет назад и прочие подобные утверждения, регулярно появляющиеся в науке.

Теперь факты: наблюдение может проверить утверждение о том, что происходит, когда никто не смотрит. Тех, кто этого не понимает, можно простить. Даже гениальный физик Вольфганг Паули пропустил это и приравнял подобные утверждения к «старому вопросу о том, сколько ангелов уместится на острие иглы»{103}. Но в 1964 году физик Джон Белл доказал его неправоту: существуют эксперименты, которые могут проверить подобные утверждения – например, утверждение, что электрон не обладает спином, когда никто не смотрит{104}. Эксперименты Белла проводились в разных вариациях и показали надежные результаты. Теорема Белла перенесла подобные утверждения из мира ангелов в научное поле. В шестой главе мы обсудим как.

Таким образом, эти утверждения находятся в компетенции науки. Но находятся ли они в компетенции эволюции? А именно, можем ли мы спросить, поощряет ли естественный отбор достоверное восприятие? Можем ли мы ожидать, что теория эволюции вынесет вердикт?

Некоторые спорят, что она не может: достоверное восприятие должно также увеличивать приспособленность. Достоверность и приспособленность, утверждают они, не соперничающие стратегии, а скорее одна и та же