Мария Галина - "МЫ" и "ОНИ". Фантастическая биология - стандартная и нестандартная Страница 3

Такое развитие так и называется - развитие с превращением. Или иначе - метаморфозом.

А аксолотль так и живет всю жизнь - личинкой. И размножается личинкой. И на сушу никогда не выходит - куда ему, с наружными жабрами-веточками!

Но если в воду, где живет аксолотль, добавить раствор определенных гормонов, аксолотль начинает меняться. Хвост, правда, у него не отпадает, зато появляются большие глаза, меняется окраска, тело становится стройнее и... меньше, веточки-жабры исчезают, вместо них появляются легкие, и вот уже перед нами стройное большеглазое сухопутное существо, напоминающее саламандру!

Это и есть родственник саламандры - амблистома (амбистома). Ведь у саламандры личинки очень похожи именно на аксолотлей! Амблистома может размножаться - при этом на свет она производит...

Тоже аксолотлей.

Но сами аксолотли превращаться во взрослую форму без толчка извне разучились. Зато они научились размножаться в личиночном состоянии. Это явление называется "неотения".

Мало того, в пещерных озерах восточной и центральной Европы обитают белесые слепые существа с пурпурными жабрами-веточками - близкие родственники аксолотлей, которых не удается превратить во взрослую форму никакими инъекциями и добавлением гормонов. Так никто и не знает, как эта самая взрослая форма выглядит.

Скромный аксолотль обладает для ученых и фантастов необыкновенной (в основном спекулятивной) привлекательностью. А что, если предположить, что человек тоже вот такая - неотеническая личинка, способная рано или поздно превратиться во взрослую форму, обладающую какими-то совершенно неожиданными качествами! На этом построено множество фантастических сюжетов о так называемой "вертикальной эволюции" (я, кажется, уже писала об этом в "Прикладной теологии") - от "Конца детства" Артура Кларка (1953)до "Волны гасят ветер" братьев Стругацких (1989). Ведь и там и там предполагается, что новые качества проснулись в самых обычных на вид людях под влиянием какого-то внешнего фактора (людены - под действием особой аппаратуры в "Институте чудаков", чудо-дети Кларка - по сигналу некоего Космического Разума). И, не появись этот фактор, эти люди так бы и остались людьми, как остались бы аксолотли аксолотлями, если бы рука исследователя не ввела гормональный раствор в воду аквариума.

Самый шокирующий вариант неотении предложила загадочная Алиса Хастингс Брэдли Шелдон, выступавшая под псевдонимом Джеймс Типтри-младший. В "Мимолетном привкусе бытия" (1975) человечество выступает неотенической "половинкой" некоей совокупной космической зиготы , для оплодотворения которой оно безотчетно и рвется в космос.

Аксолотль превращаясь в амблистому, перестает быть аксолотлем. Человек, превратившись в сверхчеловека, тоже перестанет быть человеком - недаром все произведения, связанные с этой темой очень трагичны.

Насекомые - радикально другой продукт эволюции, самые настоящие Чужаки, обитающие с нами бок о бок. Но способность проходить метаморфоз роднит их с аксолотлями. Впрочем, в большинстве произведений, тема которых так или иначе связана с превращением "гусеницы" в "бабочку", это явление носит, скорее, мистический смысл. Ведь вылупление бабочки из кокона символизирует выход обновленной души из тела (или саркофага) после смерти телесной оболочки. Недаром во многих культурах погребальные пелены напоминали именно коконы, а душу рисовали с радужными крыльями мотылька. Почти чистый, можно сказать, лабораторный пример такого разрешения темы - это рассказ Рэя Брэдбери "Куколка" (1946), где ученый, попав, кстати, под чисто внешнее воздействие некоей новой аппаратуры, сначала заболевает, потом "закукливается", прекращая все свои жизненные функции, а потом разбивает кокон и выходит обновленным. Посмертная преображенная жизнь изображена и в рассказе Роналда Энтони Кросса "Путь, ведущий в Тили-таун" (к сожалению, не знаю года первой публикации) - символика этой вещи совершенно ясна; недаром посредницей между инопланетными "гусеницами" и "бабочками" здесь выступает монахиня, несущая Слово Божье на другие планеты.

Но и лишенная своей мистической составляющей, тема метаморфоза для фантастов самое настоящее золотое дно - она позволяет скупыми средствами добиться эффекта неожиданности. Так в рассказе Юрия Тупицына "Шутники" (1982) с виду антропоморфная цивилизация оказывается на деле насекомоподобной - трудоспособные личинки в глубинах океана создают материальную базу, тогда как на долю сухопутных имаго остаются лишь продолжение рода, после которого родительские особи гибнут. Не удивительно, что все отпущенное им короткое время "зрелые особи" проводят в увеселениях; точь-в-точь бабочки-поденки, на свой короткий срок вылетающие из кокона. Сходный казус мы находим и у Джеймса Уайта ("Космический госпиталь", 1962), когда загадочная болезнь инопланетного существа оказывается всего-навсего окукливанием с последующим вылетом имаго (зрелой особи).

Но один из самых внятных и неожиданных вариантов этой темы (применительно к человеку, конечно) прозвучал в одном из рассказов Романа Подольного - ученый, разрабатывающий идею "неотенического человека", наконец-то придумал препарат, позволяющий перейти на "новую ступень развития". И, выпив его на демонстрационной лекции, тут же... утратил дар речи, сгорбился, оброс волосами и отрастил надбровные дуги. Иными словами, превратился в питекантропа!

Действительно - детеныши млекопитающих по всем признакам более разумны, чем взрослые особи. У них выше процент отношения массы головного мозга к массе тела, они дружелюбней, легче обучаются, более склонны к игре...

Иными словами, более человечны.

Человек, возможно, просто так и не ставший окончательно взрослым, но научившийся размножаться детеныш какой-то крупной обезьяны. Недаром детеныши горилл и орангутанов гораздо больше похожи на человеческих малышей (и на людей вообще), чем их взрослые папы и мамы.

Иногда такие "детские" признаки закрепляются у животных путем отбора - естественного или искусственного. Собаки, например, с виду гораздо более ювенильны, гораздо сильнее напоминают щенков и дольше сохраняют щенячьи повадки, чем их родственники волки и шакалы. Но иногда (как, возможно, это случилось с человеком), эти признаки возникают как бы... сами по себе.

Наверное, все помнят, кто такой ланцетник. Это такое маленькое морское животное, очень просто устроенное, полупрозрачное, с усиками-щупиками и светочувствительным глазком. Но ланцетник вошел во все учебники биологии, потому что вдоль тела у него тянется упругая трубка - хорда, в которую заключено нервное волокно. Ланцетник - родоначальник всех хордовых, к которым принадлежат и позвоночные - птицы, рыбы и млекопитающие. Есть и другое столь же примитивное животное, с которым, впрочем, не все ясно. Это асцидия. Личинки ее очень похожи на ланцетников. Взрослая особь, грубо говоря - просто неподвижный мешок со слизью. И никакой хорды у нее нет.

Проще всего предположить (и предполагают), что первоначально и взрослые асцидии были похожи на ланцетника, но потом по каким-то причинам "выродились". Что, кстати, предоставляет фантастам великолепные возможности, частично реализованные, скажем, Сергеем Лукьяненко в "Спектре", где вообще представлен великолепный набор инопланетных биологий - помните эпизод с расой инопланетных птицеподобных существ, у которых разумны только дети?

Но есть и версия, согласно которой эволюция осуществляется согласно некоему изначально заложенному плану, и вот по какой-то случайности этот план время от времени "предварительно" проявляет себя как раз у личиночных и детских форм. Это так называемая "теория номогенеза", высказанная блестящим зоологом, ихтиологом и эволюционистом Львом Семеновичем Бергом - понятное дело, что в советское время с его идеологией торжествующего дарвинизма эта теория не слишком пропагандировалась. Но все случаи спонтанного проявления необычайных способностей или качеств великолепно в нее укладываются.

Нападение помидоров-убийц

К растениям, в отличие от животных, у человечества отношение более индифферентное, менее эмоционально насыщенное. Друиды и иже с ними, которых можно привести в качестве контраргумента, поклонялись не столько отдельным растениям, сколько местам - священным рощам. Одушевляется не столько дерево, сколько лес, не столько колос, сколько поле - совокупность, множество.

Конечно, есть и другие тексты, скажем, построенные на том же эффекте неожиданности, наподобие встречи с чем-то очень большим, должным по идее быть очень маленьким (или наоборот). Для растений этот эффект неожиданности заключается, конечно, в движении и кровожадности (отталкиваясь от их привычной неподвижности и "миролюбия").

На этом построены все истории про растений-убийц - от уэллсовской "Необычной орхидеи" (1894) до разумных триффидов Джона Уиндема ("День триффидов", 1951). На самом деле, аналог у этих растений есть -- всем известная росянка разнообразит свой рацион насекомыми, подманивая их на клейкий нектар и удерживая листьями ловушками. Стоит лишь, как говорят ученые, "экстраполировать" эти качества и вот вам страшный зеленый истребитель людей!