Барбара Харриссон - Оранг-утан Страница 3

К вечеру Боб обычно оказывался довольно грязным. Раз в неделю мы непременно отмывали его и Еву в ванне. Они не очень любили воду, тем более, холодную, но быстро приходили в себя после первого испуга и даже наслаждались купанием. Причем каждый требовал свое полотенце. Сидя в клетке с гордым видом, клали полотенце себе на голову или обматывали вокруг шеи, а в заключение разрывали в клочья — своего рода компенсация. На ночь, чтобы было тепло и уютно, им выдавали по мешку. После ужина на закате они забирались в метки и засыпали, лежа на боку, на полу клетки. Причем Боб часто похрапывал. До самого утра оба спали как убитые.

Первое время мы страшно баловали Еву, добиваясь, чтобы ей у нас было хорошо. Она пристрастилась к молоку и постепенно прибавляла в весе. Шерсть у нее стала длинная и блестящая. Каждое утро Ева сидела у дверцы своей клетки, греясь на солнышке и требуя от проходящих, чтобы ее взяли на прогулку. Пока она оставалась такой милой крошкой, справиться с ней было несложно.

Но все-таки она была очень тщедушной на вид, и я все время беспокоилась за ее здоровье. Мне в жизни не приходилось ухаживать за маленькими детьми, поэтому я без конца расспрашивала знакомых мамаш. Однажды у Евы обнаружились глисты. В тот же день мы отнесли ее к врачу и потом постоянно проверяли их с Бобом.

Ева строго следила за тем, чтобы не пачкать там, где спала. Сидя у меня на руках, она обычно тоже вела себя прилично. Но с чужими она не очень церемонилась, о чем я всякий раз предупреждала, когда давала подержать ее кому-нибудь из знакомых.

Хотя Боб и Ева хорошо росли, прибавляя в месяц по полкилограмма, я не очень-то полагалась на эти признаки. Оранг-утаны медленно вырастают, лишь к десяти годам они достигают полной зрелости. И если все детство они проводят в неволе, им потом уже не выжить в джунглях. Так что у нас были две возможности: либо растить наших малышей так, чтобы они потом и в лесу не пропали, либо готовить из них экспонаты для зоопарков.

Весной 1958 года Бобу было около трех лет, и мы часто задумывались над тем, что же с ним будет дальше. Нам сдавалось, что он слишком привык к жизни с нами, вряд ли удастся привить ему новые навыки, да и как это сделать? Пока что Боб явно чувствовал себя отлично и нисколько не походил на болезненных, облысевших, жалких ораиг-утанов, каких мы видели во многих зоопарках Европы, и которые были обречены на тоскливое существование в тесной тюрьме.

Но ведь мы не сможем держать Боба до тех пор, пока он совсем вырастет. И если его ждет жизнь в зоопарке, лучше начать подготовку сейчас, чтобы ему потом легче было освоиться в новой среде. При этом мы подразумевали зоопарк в Сан-Диего, в Калифорнии, где сумели добиться того, что оранг-утаны размножались в неволе.

Однако задолго до того, как мы приготовились отправить Боба в Америку (морем до Сингапура, затем самолетом через Тихий океан), у нас один за другим появились еще три младенца, все трое — самцы, Положение резко осложнилось!

В соответствии с законом, управляющий лесным хозяйством конфисковывал каждого детеныша оранг-утана, каким бы способом он ни был приобретен. Всякий, кто убил оранг-утана в джунглях (а добыть детеныша можно только, застрелив мать) или держал в доме детеныша, или продавал его, карался штрафом как за преступное действие. Но как уследить за всем, что происходит в безбрежных джунглях, особенно в пограничной области, где еще водятся оранг-утаны? Поди, найди виновника и докажи его вину. Если же животное попало в Саравак через границу, дело осложнялось тем, что нельзя было применять местные законы. К тому же штраф был невысокий, и люди шли на риск, зная, что перекупщик с лихвой покроет им все издержки.

Между тем опыт показал, что детеныш оранг-утана, которого держат в деревне, почти наверно обречен на скорую гибель. Его надо оберегать от болезней человека, надо правильно кормить. Поэтому в последние годы частным лицам не давали разрешения держать оранг-утанов как домашних животных. По неписанному соглашению между Департаментом леса и нашим музеем конфискованных детенышей передавали нам. Других учреждений, которые были бы заинтересованы в том, чтобы спасать этих малышей, не нашлось.

И вот перед нами возникла проблема — придумать надежный способ выкармливать бедняжек. Скажем, содержать их в полудиком состоянии, чтобы потом, уже взрослыми, выпускать в джунгли. Но это дело серьезное, требующее долгих усилий… Как бы то ни было, у нас на руках очутилось сразу трое беспомощных крохотных созданий. Мы решили дать им имена людей, которые особенно много потрудились для охраны оранг-утанов.

Итак, первого малыша назвали Тони, в честь Антони Эбелла, тогдашнего губернатора Саравака. Антони Эбелл назначил комиссию, которой поручил выяснить, сколько же оранг-утанов осталось в саравакских джунглях, и предложить меры наиболее эффективной их охраны.

Второй получил имя Фрэнк. Так звали Брауна, управляющего лесным хозяйством в Сараваке. Фрэнк Браун был, так сказать, законным ангелом-хранителем и приемным отцом всех оранг-утанов области.

Третьего детеныша назвали Биллом в честь Билла Смайсиза, автора книги «Птицы Борнео» и помощника Фрэнка Брауна (позже он сменил его на посту управляющего лесным хозяйством).

Из всей тройки Тони был самым маленьким. Больной, истощенный, весь в прыщах, он был обнаружен в даякской деревне. Мы живо смастерили для него временную клетку, и там он лежал, скрестив руки на шее и поджав ноги. Больно было смотреть на этого малыша, утратившего всякий интерес к жизни. Когда я привезла его к Оси Мерри, врач подтвердил мои опасения:

— Его надо лечить, у него воспаление легких. Да только вряд ли удастся его спасти. Пожалуй, ему даже лучше умереть, все равно полностью здоровым он никогда не будет.

Мы принялись за лечение, справились с воспалением легких, но обнаружили у Тони глистов. Вывели глистов — он снова простудился. После двух мучительных недель, когда я совсем извелась, он скончался.

Фрэнк и Билл были здоровы. Им было примерно по году, и мы поместили их вместе в большую новую клетку. Подвесили качели и веревку для физических упражнений, выдали для игры зеленые ветки, сделали постель из мешков и одеял. Клетка новичков стояла рядом с клеткой Евы, и они с интересом присматривались к соседке. Им было также видно, что делается вокруг, в частности на кухне.

Билла забрали у китайского скупщика, который у кого-то приобрел его за бесценок. Фрэнка нашел в джунглях лесник — малыш сидел на теле убитой матери и хныкал. Причину ее смерти нельзя было установить, потому что останки совсем разложились. Маленький Фрэнк, должно быть, много дней голодал, и он с жадностью набросился на бутылочку с молоком. Билл охотно последовал его примеру.

Ева очень ревниво встретила новичков. Она вообще отличалась ревнивым нравом, но пока все внимание сосредоточивалось на ней, у нее не было повода жаловаться. Новые детеныши были много меньше Евы, и Бидаи окружил их заботой. Как она сердилась, когда он чистил клетку соседей или кормил их! И если на нее не обращали внимания, она в ярости принималась лазить вверх-вниз по сетке или веревкам, плача и стуча кулаками. Или хлестала веревкой по сетке. Ева ревновала даже, когда Бидаи разговаривал со мной. Хотя ей шел уже третий год, и она заметно подросла и окрепла, Ева играла в саду далеко не так увлеченно и бурно, как Боб. Погуляет немного и возвращается к Бидаи, всячески льнет к нему.

Как ни хлопотно нам было с детенышами, как ни нарушали они наш обычный распорядок жизни и работы, нам было очень тяжело в тот день, когда пришла пора расставаться с Бобом. Том даже отказался провожать его в порт. Поехали мы с Бидаи, и я не смогла сдержать слез. Впрочем, я их ничуть не стыдилась.

Опустевшую клетку Боба починили и перевели туда Еву. Вид ее рожицы в окошке, обращенном в ванную, помог нам свыкнуться с отсутствием Боба. Хотя новая квартира была просторнее — лазай и качайся вволю, — Ева ничуть не обрадовалась переселению. Она хныкала, жаловалась, устраивала нам сцены, Сразу было видно, что ей не нравится на новом месте. Мы старались никак не реагировать, тогда она с рыданиями забилась под мешок.

На второй день она смирилась, освоила новые веревки и качели, отнесла предложенные ей зеленые ветки на верхнюю полку и сотворила из них нечто немыслимое. Потом туда же затащила в зубах свой мешок и наконец угомонилась.

Билл и Фрэнк тоже прижились. В октябре 1958 года они весили семь-восемь килограммов. Большую часть времени приятели возились и гонялись друг за другом. Билл был постарше и посильнее, вел себя поспокойнее и отличался прожорливостью. Фрэнк, отчаянный озорник, любил таскать у него из-под носа лакомые кусочки, за что и получал тумаки. Они кусали друг друга за шею и за пальцы рук и ног, но беззлобно, не причиняя вреда. Когда одного почему-либо извлекали из клетки, второй страшно возмущался. На ночь они забирались в один мешок и часто спали в обнимку.