Фантастика глазами биолога - Галина Мария Семеновна Страница 3

Самые интересные и шокирующие варианты репродуктивной биологии предлагала загадочная Алиса Хастингс Брэдли Шелдон, выступавшая под псевдонимом Джеймс Типтри-младший. Скажем, в «Мимолетном привкусе бытия» (1975), с которым в свое время могли познакомиться читатели «Если», человечество выступает «половинкой» некоей совокупной космической зиготы,[3] для оплодотворения которой оно безотчетно и рвется в космос.

А поскольку и выполнение предназначения (слияние с яйцеклеткой), и потеря цели для сперматозоида равно означает гибель, то понятно, что ничего хорошего человечество как отдельный биологический вид при таком раскладе не ждет.

Тем не менее, далеко не все варианты, имеющиеся «в натуре» исчерпаны. Никто, кажется, еще не додумался беллетризировать реальную трагическую биографию спайника парадоксального. Личинки этого червя-паразита вызревают только тогда, когда встретят личинку другой особи и срастутся с ней крест-накрест так, что женские половые протоки одной особи окажутся напротив мужских половых путей другой особи и наоборот. Эти черви в зрелом состоянии до конца жизни обитают приросшими к жабрам рыб; в подобной ситуации случайно встретить партнера по жизненному пути практически невозможно — приходится не расставаться с ним с детства.

На деле выдумать совершенно оригинальное фантастическое существо весьма сложно. Возьмем, например, такие экзотические формы, как организмы-конгломераты, в «собранном» состоянии демонстрирующие сложное поведение, а в «разобранном «являющиеся всего-навсего совокупностью примитивных организмов. «Хозяин бухты» Севера Гансовского (1962), состоящий из отдельных клеток, каждая из которых являет собой независимую единицу; знаменитый продукт «механической эволюции» Станислава Лема — Туча в «Непобедимом» (1964); разумный говорящий «составной» полип Артура Кларка («Город и звезды», 1956), и, наконец знаменитые ульи-самокаты — колесники Клиффорда Саймака («Заповедник гоблинов», 1968) имеют помимо литературных предков (в «Металлическом чудовище» Абрахама Меррита, 1920, обитающие в Гималаях орды механических монад, вместе составляют единый организм) но и вполне реальных зоологических прототипов.

Подобным образом устроены некоторые океанические гидроидные полипы, к которым относится известный многим ядовитый португальский кораблик или физалия. Эти по виду целостные организмы на деле представляют собой плавучие колонии самых разнообразных по строению и по функциям одиночных особей, в сумме составляющих единое существо (и, кстати, долгое время биологи их таковым и считали).

Еще более удивительное создание — мыслящий океан Солярис в одноименном романе Станислава Лема (1961) имеет своим литературным предком повесть Конан Дойла «Когда Земля вскрикнула» (1929), где подобным живым, целостным, и кажется, даже мыслящим организмом оказывается наша собственная планета. А если вспомнить, что по теории академика Вернадского биосферу земли можно рассматривать как единый целостный организм…

Необычайных, ни на что не похожих фантастических существ не так уж и много — цита из саймаковского рассказа «Мир, которого не может быть» интересна не тем, что состоит из независимых частей-организмов, а тем, что умнеет по мере нарастания опасности, да еще тем, что «творит» биологические формы по собственному усмотрению. Саймаковские же колесники уникальны именно колесами — пожалуй, единственное человеческое технологические достижение, не имеющее аналога в живой природе (реактивный двигатель, напомню, природа изобрела). Забавны и патологически трусливые кукольники Ларри Нивена («Нейтронная звезда», 1968), мозг которых укрыт в туловище, а две головы выполняют одновременно хватательную, речевую и сенсорную функции.

Конечно, можно измыслить нечто совсем уж из ряда вон выходящее, но у таких существ будет настолько мало общего с человеком, что конфликт, положенный в основу сюжета, зачахнет не развившись. Возьмем, например, фантастические существа на принципиально иной химической основе (скажем, в их организмах углерод заменен на кремний, или водород — на фтор); человек не может тесно контактировать с ними, дышать одним воздухом, любить, конкурировать, ненавидеть — повода для конфликта не возникает. Весь сюжет сводится к невозможности контакта (как, например, в «Сердце Змеи» Ивана Ефремова (1959), где люди, встретив в глубоком космосе прекрасных обитателей «фторной планеты», погрустили о невозможности братского воссоединения, да и полетели дальше по своим делам…

Тут надо заметить еще вот что — крупнейших отечественных фантастов, властителей дум, инопланетная зоология интересовала очень мало. В начале своей литературной биографии Ефремов (по специальности палеонтолог, и неслабый, даже открывший в этой науке новое направление) еще как-то обращался к «палеофантастике». Выдвинул биологически достоверную гипотезу о природе олгой-хорхоя (гигантская многоножка, выбрасывающая в воздух быстро испаряющиеся на жаре соединения синильной кислоты), описал встречу античного грека с ископаемой гигантский гиеной, рассуждал о возможности фиксации облика динозавров в базальтовых пластинах. Позже изобрел жителей фторной планеты. Но в самых значительных вещах — «Туманности Андромеды» и «Часе быка» к фантастической биологии практически не обращался — разве что придумал «черный крест», напавший на космонавта Эрга Ноора… Напротив, настаивал на том, что все разумные существа должны быть абсолютно человекоподобны.

То же и со Стругацкими. В первой своей публикации (повести «Извне», 1958) они положили в основу сюжета путешествие землянина на инопланетном корабле-коллекторе биологических образцов (прием, практически полностью воспроизведенный Булычевым в повести «Половина жизни», 1974). Чуть позже изобрели «красное кольцо» — венерианских бактерий, питающихся энергией ядерного взрыва («Страна багровых туч», 1959) и марсианских летающих пиявок («Стажеры», 1962), ракопаука с Пандоры («Возвращение», 1962) и разумных собак-голованов («Обитаемый остров», 1969). Но чем дальше, тем больше занимала их не столько космозоология, сколько эволюция человека — «вертикальная эволюция», если пользоваться их терминологией. Кстати, именно Стругацким принадлежит первая отечественная биолого-феминисткая антиутопия («Улитка на склоне», 1966). И загадочные инопланетяне-негуманоиды в «Малыше» (1971) уже остаются за кадром — важны не они, а судьба отдельного человека, в данном случае, космического маугли Пьера Семенова.

И Ефремова и Стругацких интересовал прежде всего человек — его сила и слабость, его возможности и пределы его возможностей. А потому (если учесть какое глобальное влияние оказали эти личности на развитие нашей фантастики), неудивительно, что «фантастическая зоология» у нас долгое время была не в чести. А затем «научная» фантастика надолго уступила свое место фэнтези с ее драконами, гоблинами и другими, весьма специфическими созданиями, сконструированными уже не по биологическим, а по мифологическим законам…

Теперь положение, кажется, исправляется. Примером тому, помимо произведений уже упомянутых Буркина и Плеханова, уже взявший в этом году несколько крупных профессиональных премий «Спектр» Сергея Лукьяненко, где фигурирует сразу несколько инопланетных цивилизаций и у каждой — своя, парадоксальная с нашей точки зрения биология.

Вместе весело шагать?

Средний человек очень живо интересуется жизнью на Марсе, летающими тарелочками и зелеными человечками и скандалит в общественном транспорте: «понаехали тут!». Не удивительно — инопланетный разум, пока его существование остается чисто гипотетической возможностью, не рассматривается в качестве конкурента за жизненное пространство. Впрочем, и тут есть свои алармисты, считающие, что от зеленых человечков ничего хорошего не дождешься, да и фантасты отработали самые разнообразные аспекты контакта по полной программе; от сотрудничества до взаимного истребления.