Метазоа. Зарождение разума в животном мире - Питер Годфри-Смит Страница 32

состояниями одного и двух разумов. Возможно, особые обстоятельства эксперимента заставляют разум раздваиваться, а остальное время всем управляет единый центр. Я буду называть свою гипотезу быстрым переключением. И последнее предположение – идея частичной целостности. Возможно, в таких случаях не стоит рассуждать о количестве разумов. Пациенты с расщепленным мозгом, безусловно, разумны, но, задумываясь, два у них разума или один, мы некорректно ставим вопрос: опыт не всегда организован настолько четко.

Я думаю, верной может быть какая-то из разновидностей гипотезы быстрого переключения{135}. Твердой уверенности у меня нет: расщепленный разум – многогранная проблема, а конкретные случаи сильно отличаются. Однако гипотеза быстрого переключения поможет нам подобраться к тайне субъективного опыта осьминога.

Чтобы подвести базу под гипотезу быстрого переключения, для начала я дам обоснование мысли о том, что в ряде ситуаций в одном теле действительно присутствуют два разума. Здесь я опираюсь на работы философа Элизабет Шехтер{136}. Лучший аргумент в защиту гипотезы двух разумов основывается на случаях спонтанной коммуникации между двумя половинами мозга, коммуникации, которая осуществляется вовне. Задокументированы, например, случаи, когда правая сторона мозга пациента, не имеющая доступа к речевому центру, передавала послание левой стороне, выписывая буквы левой рукой на внешней стороне правой кисти. Если правая половина знает ответ на вопрос, а левая нет, правая может попытаться таким способом донести информацию. Иногда это даже мешало эксперименту, по условиям которого нужно было показывать картинки правому полушарию, чтобы понять, что может сказать о них левое. Когда экспериментатор видел, что палец испытуемого пытается что-то написать, ему приходилось говорить: «Не пишите!»

Это разумное поведение, совершенно не похожее на рефлекс. Оно позволяет нам говорить о «разумности» правого полушария, которое стремится передать информацию левому. Иногда в одной голове действительно помещается два разума. Шехтер считает, что это перманентное состояние. Однако это не единственная возможность.

Повторюсь, есть и другая: большую часть времени обе половины мозга работают вместе, порождая единый субъект опыта, но иногда этот субъект раскалывается надвое{137}. Кажется, есть что-то дуалистическое в мысли, что целый разум может появиться и исчезнуть вследствие сравнительно небольших физических изменений, таких как попадание в условия психологического эксперимента. Но если разум – это паттерн нейронной активности, почему же он не может моментально возникать и пропадать, менять форму, начинать один процесс и переключаться на другой? Узкое место такого подхода – вопрос, как вообще может существовать паттерн активности, порождающий единый разум и поддерживающий его практически постоянно, учитывая, что два высших отдела мозга физически разделены.

В первых дискуссиях о быстром переключении этим вопросам не уделялось достаточно внимания. Сьюзен Хёрли, на чьи размышления я опирался в пятой главе, предложила свое объяснение целостности разума в мозге, лишенном связей между полушариями{138}. Хёрли не отстаивала гипотезу быстрого переключения, она хотела понять, как в расщепленном мозге может существовать единый разум. Она писала, что некоторые из физических связей, объединяющих мозг в сознающий субъект, могут представлять собой не проводящие пути внутри черепной коробки, от нейрона к нейрону, но проводящие пути, которые простираются во внешний мир и возвращаются назад по петлям обратной связи. Надежная и быстрая обратная связь между действиями человека и его ощущениями может быть одним из средств достижения этого эффекта. Как выразительно формулирует Хёрли, физическая основа целостного сознания может существовать как «динамическая сингулярность» «в поле причинно-следственных потоков», которые простираются за границы тела. Другой философ, Эдриан Доуни, недавно показал, что идеи Хёрли не противоречат гипотезе быстрого переключения от одного разума к двум и обратно у пациентов с расщепленным мозгом{139}.

Предположим, нечто подобное в принципе возможно. Стоит ли воспринимать эту идею всерьез? Да – и чтобы доказать это, я расскажу о еще одной медицинской процедуре.

Тест Вады, названный в честь его изобретателя, канадского доктора японского происхождения Юн Ацуши Вада, практически не имеет противопоказаний (тем не менее он инвазивный и отнюдь не рутинный{140}). Его цель – определить, какая половина мозга контролирует речь. Правое и левое полушария по очереди «выключают» анестетиком и на каждой стадии проверяют речевые функции пациентов, чтобы выяснить, как они будут справляться с заданиями, когда половина мозга инактивирована. Как правило, пациент с «выключенным» левым полушарием говорить не может. При этом на обеих стадиях он находится в сознании или как минимум так ему кажется:

Во время теста он демонстрировал мне какой-нибудь предмет, просил назвать его и ответить, показывал ли он его раньше… Когда экспериментировали с выключенной правой половиной мозга, я не заметил ничего необычного. Но с левой – вот это да! Когда он показывал мне предмет, я смотрел на него и испытывал то чувство, какое бывает, когда слово вертится на кончике языка, но вспомнить его ты не можешь. Только теперь я не мог вспомнить вообще ни единого слова – невероятно! У меня не было слов.

Выходит, когда одна половина мозга спит, вторая может пребывать в сознании самостоятельно. (Два полушария мозга дельфина спят не одновременно, а по очереди; дельфины словно сами себе проводят тест Вады.) О тесте Вады и вероятных следствиях из него мне рассказал философ Джеймс Блэкмон. Он считает, что тест демонстрирует нам удивительную вещь. По мнению Блэкмона, если одна половина мозга может оставаться в сознании, когда другая спит, это значит, что и до проведения теста каждое полушарие уже обладало собственным отдельным сознанием. Видимо, половина мозга уже имеет все, что необходимо, чтобы быть в сознании; и тогда на одну половину мозга не сильно повлияет тот факт, что отдельное от нее другое полушарие погружается в сон. Для бодрствующей половины ничего не поменяется. Поэтому Блэкмон считает, что в таком случае обе половины мозга изначально должны обладать собственным сознанием. Следовательно, сознание обычного человека в состоянии бодрствования представляет собой некую смесь или сплав сознаний двух полушарий или, возможно, сплав множества еще более мелких сознаний.

Тем не менее здесь есть место для еще одной возможности – все того же быстрого переключения. Действительно, погрузив левую (например) половину мозга в сон, мы не сможем серьезно повлиять на его правую половину, но наверняка изменим общий паттерн активности в системе тело-мозг. Я думаю, что в процессе проведения теста Вады бодрствующая часть мозга становится такой, как нужно, чтобы обеспечить человеку сознательный опыт. До процедуры необходимый паттерн активности поддерживался целым мозгом. При проведении теста Вады левая сторона теряет связь с функционирующей правой, и физическая основа разума «сокращается». Активность, которая прежде охватывала весь мозг целиком, ограничивается только одной его половиной. Теперь эта половина обладает сознанием, но это еще не значит, что и до того она была сознательной.

Здесь я должен сделать оговорку. Из моего описания идей Блэкмона можно сделать вывод, что проба Вады погружает в сон все полушарие целиком, но на самом деле это не так. Нижние отделы мозга не выключаются при проведении теста Вады, и связь между ними сохраняется даже в расщепленном мозге. Привычка говорить о расщеплении мозга зародилась в то время, когда считали, что чуть ли не за все мышление и восприятие отвечает исключительно верхняя часть мозга, то есть кора больших полушарий. Сегодня к нижним отделам мозга, которые ни в одной ни в другой процедуре не разделяются, относятся серьезней. Вероятно, обычный сознательный опыт человека порождается сочетающейся активностью верхних и нижних отделов мозга. Когда правая или левая часть коры погружена в сон, активной остается не только вторая половина коры, но и нижние отделы мозга целиком, и сознательный опыт рождается в процессе их совместной деятельности. Это не противоречит гипотезе «быстрого переключения», но теперь мы говорим о переключении между двумя модулями, имеющими общие части.

Если это так, тогда тест Вады показывает, что физической основой опыта является определенный паттерн нейронной активности,