Фантастика глазами биолога - Галина Мария Семеновна Страница 36

Я, разумеется, имею в виду «Харизму» Лео Каганова.

Каганов заявил о себе (для внесетевого читателя) еще «Коммутацией», фантастическая составляющая которой довольно элегантна, но достаточно условна и в основе своей содержит известный уже прием (вспомним воннегутовскую «Колыбель для кошки»). Тем не менее, у «Коммутации» есть все шансы стать книгой культовой, поскольку Каганов с удивительной отчетливостью и точностью отрабатывает в ней некие обобщенные и одновременно жестко «привязанные к месту и времени» социальные феномены. (В качестве примера хочу привести одного из проходных персонажей — компьютерного гения, отличающегося столь сильной ненавистью к документам и нежеланием «светиться», что для государства он вообще как бы не существует (ни паспорта, ни военного билета, ни трудовой книжки, вообще — ничего, тем не менее, он ухитряется вести вполне скомпенсированную жизнь, зарабатывать, кормить семью…); сама знаю несколько человек — людей вполне неглупых вплоть до гениальности — которые, если и не дошли до жизни такой, то вполне близки к этому идеалу).

Похоже, в современной фантастике Каганов занял весьма специфическое место — человека, работающего с какой-либо уже, казалось бы, отработанной фантастической идеей, и ухитряющегося вытащить из нее нечто совершенно неожиданное. «Харизма» в этом плане не исключение, во всяком случае, на первый взгляд.

Вкратце напомню сюжет:

Студент Лекса — клинический раздолбай и компьютерный маньяк, поначалу похож на персонаж известного анекдота («Следующий! — Здравствуйте, доктор! Со мной что-то не то… Меня никто не замечает… — Я сказал — следующий!»). Сокурсники его за человека не считают; красивая девочка Алена вежливо терпит; преподаватели устало ненавидят. Так бы все и тянулось (и мы бы герою в меру сил сочувствовали; история милого неудачника гораздо больше греет, чем повесть о непрошибаемом супермене), но тут, во время студенческой пьянки на чьей-то даче, с Лехой-Лексой случается нечто… Он попадает в зону действия некоего артефакта, который радикально изменяет сначала его личность (оказывается, сделать карьеру очень просто — нужно всего-навсего поставить цель и отбросить все лишнее), потом — и саму природу (постепенно Лекса узнает, что он не просто оборотень, а СУПЕР-оборотень!). Теперь он может все — завоевать понравившуюся девушку, отбрехаться от хулиганов, смотреть в глаза ректору, отращивать оторвавшиеся пальцы, и, наконец, превращаться во что угодно — хоть в Ленина, хоть в стаю летучих мышей. На такие потрясающие способности слетаются всяческие зловещие структуры — от мафии до ФСБ. Лекса то сам гоняется за секретными спецслужбами, пытаясь выяснить природу своей новой сущности, то спецслужбы гоняются за ним, на сцене появляется второй оборотень — убийца и маньяк, потом еще один — девушка, причем красивая (превращается только в ежика, потому что в принципе ежей любит). Лекса в тяжелой схватке (колдун превращается в волка, его ученик — в ястреба, колдун — в пшено, а ученик, понятное дело, в курицу) побеждает маньяка, налаживает контакт с ФСБ, раскрывает тайну артефакта — его оставили инопланетяне, чтобы обработанные им люди, «новые оборотни», постепенно продвинулись на вершины власти и дали сигнал на некий инопланетный же передатчик — мол, приходите, все готово, планета в наших руках. Хакер Лекса перепрограммирует и свою собственную «наведенную» природу, и автоматику артефакта. Земля спасена!

Перед нами развертывается классический сюжет героической боевой фантастики в ее земном изводе — скромный обыватель вдруг обнаруживает в себе некие скрытые способности, развивает их, обнаруживает за собой некую слежку (как правило, спецслужб или других нехороших элементов государственной машины), самостоятельно пытается разгадать свою страшную тайну, обнаруживает, если так можно выразиться, преследование второго уровня — на сей раз неких высших сил, облеченных теми же способностями, вступает с этими высшими силами в смертельную схватку, побеждает, и в последний момент отводит от всего человечества некую смертельную угрозу. Как правило, он еще получает в награду красивую женщину (желательно принцессу, но можно и партнершу по спасению мира).

Эпилог «Харизмы», изложенный весьма убедительным языком медицинского протокола несколько шокирующе опровергает эту схему: студент Алексей Матвеев госпитализирован в клинику им. космонавта Леонтьева с диагнозом «шизофрения». Все вышеописанные подвиги хакера Лексы, понятное дело, оказались просто болезненным бредом.

Надо сказать, что по всему роману Каганов расставляет некие вешки-метки, которые могут навести ищущего (при желании) на след. Крутой хакер делает в своей хакерской ипостаси грубейшие ошибки и все время гробит компьютер как полный чайник, пароль у него тоже как у полного чайника (Dyatel 123). Никто, вплоть до родной мамы, районной врачихи и ушлых газетчиков, не обращает внимание на его отрастающие по желанию клыки, когти и волосатые уши («Я тринадцать лет на «скорой» — сказал фельдшер, небрежно щупая мое левое ухо. — Еще и не то видел. Давайте в больницу. Если хотите… — А если не хотим? — спросил я. — Тогда завтра — в районную поликлинику»). Да и сами приключения, поначалу вполне связные, приобретают под конец характер уж вовсе фантасмагорический — вплоть до посещения «секретного института» под личиной Владимира Ильича Ленина, драки с другим оборотнем-убийцей, и спасения мира в финале. И все же, если не слишком вчитываться в текст и обойтись без эпилога, история Лехи Матвеева воспринимается вполне достоверно (в рамках заданных условий), как нормальная героическая фантастика.

В этом смысле у меня и возникает некий провокационный вопрос — что значит «нормальная»?

2. Окончательный диагноз

Если перевести все сказанное в плоскость сугубой психиатрии (а Каганов, напомню, психиатр по образованию), то на примере Лексы мы видим типичный случай параноидной мании — самого частотного среди подростковых маниакальных состояний. Приведем ее описание (по А. Е. Личко, «Шизофрения у подростков»):

«Повышенное настроение, постоянное стремление к деятельности, говорливость сочетаются с бредовыми высказываниями, а иногда и галлюцинациями и явлениями психического автоматизма. Бред не ограничивается, как при типичном маниакальном состоянии, только идеями величия, отражающими нереальные, но психологически понятные, мечты или являющимися чрезмерной переоценкой своих способностей или возможностей («стану известным артистом», «буду космонавтом», «мировым ученым», «писателем» и т. п.). Если при параноидной мании возникает бред величия, то высказывания поражают своей нелепостью. Например, подросток утверждает, что за несколько дней он вырос на 10 см, что его мышцы налились небывалой силой, и поэтому он способен сдвинуть невероятные тяжести и его теперь «все боятся», или что у него открылась потрясающая память и он якобы способен один раз прочесть страницу любого текста и сразу дословно запомнить и т. д. Нередко идеи величия переплетаются со своеобразными идеями воздействия. Больной заявляет, что он открыл у себя способность гипнотизировать других, внушать людям свои мысли и они послушно говорят и действуют под влиянием его внушения, что он способен «читать мысли других людей», собственным взглядом передвигает вещи («телекинез»), по своему желанию меняет погоду, может ускорять или замедлять течение времени, усилием воли заставляет цветы расти быстрее или, наоборот, сразу завянуть.

Однако идеи воздействия могут и не быть связаны с идеями величия. Тогда больные считают, что сами находятся под гипнозом, что ими управляет «генератор мыслей и энергии», что в их собственной голове заложен «передатчик мыслей»…. Обнаруживается также склонность к символическому толкованию событий, поступков и высказываний окружающих («диктор по радио менял интонацию голоса — этим давал понять, как надо относиться к разным людям»). Идеи отношения («на меня все смотрят») также могут приобретать эйфорическую окраску («мной любуются», «завидуют», «подражают»). Реже приходится сталкиваться с бредом преследования: шайки преступников или агенты иностранных разведок хотят расправиться, кто-то намерен обезобразить лицо, кастрировать и т. п. Слуховые галлюцинации встречаются далеко не всегда. Они бывают императивными или чьи-то голоса комментируют поведение больного, «учат», иногда грозят или бранят. Отчетливых зрительных галлюцинаций не возникает, но иногда больные отмечают яркие сценические сновидения, которые нередко предшествуют онейроидным переживаниям.