Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том III - Яков Иванович Бутович Страница 4

Р.Ф. Френц «В пролетке у Кремля». Картина нач. XX в.

Из Москвы Всеволод Михайлович переехал в Еленовку, где стал жить зиму, а летом появлялся со своими рысаками на бегах в Киеве. В заводе тогда он сам работал лошадей, сам руководил и вел дело, сам ездил на призах. Так он жил вплоть до революции.

В ту пору, когда Сухотин переехал из Москвы в Еленовку, я жил на Конском Хуторе. Я был тогда начинающим коннозаводчиком, а жизнь Сухотина уже вполне определилась, и он был у своей пристани.

…Я подъезжал к Еленовке утром и с удовольствием думал о чашке хорошего горячего кофе, а затем о выводке лошадей. Такие приятные мысли бродили у меня в голове, когда по лужицам и довольно скверной дороге рысистые кобылы бодро везли большие сани. Однако меня ждало разочарование: кофе действительно был на столе, но лошадей я так и не увидел!

Усадьба Сухотиных была скромная, средней руки. Барский дом небольшой, постройки довольно ветхие, конюшни, хотя и содержались в порядке, не роскошные. Все это указывало на то, что лишних средств у Сухотиных не было.

После первых приветствий мы уселись за стол. Михаил Яковлевич Сухотин был глубокий старик, один из старейших русских коннозаводчиков. Он основал свой рысистый завод в 1869 году, так что у него был почти сорокалетний коннозаводской стаж. С глубоким почтением я смотрел на этого старца и думал, сколько лошадей создал он на своем долгом веку. Я также думал о том, суждено ли мне, грешному, иметь когда-либо сорокалетний коннозаводской стаж…

Сухотин-отец был ростом меньше сына. У него были тонкие, аристократические черты лица. Это был удивительно красивый старик. Пухленькие его щеки были покрыты здоровым румянцем, а белоснежные запорожские усы красиво ниспадали. Держал он себя с достоинством, говорил мало и медленно. Ходили слухи, что он был в свое время большим поклонником женского пола, и я в этом убедился: мы мирно сидели за кофе, когда одна из кузин, подойдя к окну, сказала: «Какая идет хорошенькая хохлушка!» Старик Сухотин мигом, с проворством юноши, подлетел к окну и положительно прилип к стеклу.

Семья Сухотина, который был вдов, в то время состояла из женатого сына Всеволода Михайловича, его жены и младшей дочери. Дочь впоследствии вышла замуж за Щёкина, родного племянника А.А. Щёкина. Старшая дочь Михаила Яковлевича давно была замужем за кременчугским помещиком и коннозаводчиком, одно время членом Государственной думы Д.Н. Милорадовичем. В доме Сухотиных тогда жили две барышни – их племянницы Кодинец.

Старик Сухотин был во всех отношениях интересной и далеко не заурядной фигурой. Его коннозаводская деятельность заслуживает величайшего уважения уже по одному тому, что он был идейным коннозаводчиком и при сравнительно скромном состоянии сумел не только вести, но и удержать завод. В своем заводе он неуклонно два с половиной десятка лет, если не больше, работал с кровью Бычка. Совершенно неважно, какой он получил результат; важно то, что в то время явился коннозаводчик, который проявил такую настойчивость. Сухотин был знатоком породы, то есть генеалогии, ею он очень интересовался, ее в свое время изучал; в этом отношении сын пошел по его стопам. По генеалогическим вопросам старик Сухотин дерзал даже вступать в спор с «самим» Лодыгиным, но это не всегда оканчивалось благополучно для него… Разумеется, на юге в те отдаленные времена он был не только крупным, но и исключительным авторитетом в вопросах породы, и я знаю, что к его голосу прислушивались многие коннозаводчики в тех местах. Имел он также несомненное влияние и на формирование такого генеалога, каким был Черневский. Только влиянию Михаила Яковлевича Сухотина я приписываю, что в том уголке Полтавской губернии не только знали генеалогию орловского рысака, но и придавали ей должное значение.

Имя М.Я. Сухотина было известно в широких коннозаводских кругах России – он был писатель по вопросам коннозаводства и спорта. Его статьи не отличались многословием, наоборот, они были излишне коротки, даже отрывочны. В течение долгих лет он считал нужным откликаться на все более или менее животрепещущие вопросы коннозаводства и спорта. Ныне его заметки утеряли всякое значение, и едва ли кто-либо станет их перечитывать. У Сухотина была слабость: он был заражен критикоманией. Почти все его выступления в печати заключались в критике, полемике и брюзжании на кого-либо. Дух противоречия в нем был развит чрезвычайно сильно, он способен был часами спорить о каких-либо пустяках, ему доставлял удовольствие самый процесс спора. При этом и сам старик Сухотин, и его сын были безупречно порядочными людьми. Михаил Яковлевич вывел на своем веку много превосходных лошадей, принес немалую пользу коннозаводству страны, породу знал превосходно и был знатоком лошади в настоящем смысле этого слова. Лучшей лошадью, родившейся у него в заводе, был Бандит. Я несколько раз видел Бандита на выводке и не могу отказать себе в удовольствии написать несколько слов об этом замечательном жеребце.

Бандит обладал одновременно и силой, и энергией, и красотой. На бегу был исключительно горделив и столь же энергичен. У него был редкий, эффектный и в то же время невысокий ход. Бандит производил большое впечатление на всех охотников, и Р.Р. Правохенский однажды совершенно справедливо написал о нем: «Глядя на него, человек начинал в душе верить фантастическим рассказам о графских рысаках!» Полагаю, что большей похвалы орловскому рысаку дождаться трудно.

Итак, мы сидели в Еленовке за чайным столом и мирно беседовали. Как человек наблюдательный, я не мог не заметить, что Сухотины чем-то недовольны. Особенно Всеволод Михайлович был не в своей тарелке – если не суховат, то не так любезен, как обычно. Прошел час, другой, а мы всё сидели за столом. Я с недоумением стал поглядывать на хозяев и думал о том, что пора бы пригласить меня в конюшню. Вскоре дамы попросили нас перейти в гостиную, говоря, что надо накрывать стол к обеду. Здесь обедали рано, по-деревенски, ровно в два часа. В гостиной у нас разговор шел вяло. Не понимая, в чем дело, я решил узнать у Сухотина, когда же мы пойдем на конюшню. Он сделал удивленное лицо и спросил меня: «Да разве вы приехали смотреть завод?» Я понял, что Сухотин