Леван Чхаидзе - Формула шага Страница 5

От сына долго не было писем. Наверное, они ползли где-то с черепашьей скоростью или лежали неделями в почтовых вагонах на каком-нибудь забытом богом полустанке. Но два документа, которые однажды принес курьер, подсказывали, где его сын и что он делает.

Один из них требовал срочного восстановления железной дороги Москва — Екатеринбург, особенно участка восточнее Казани. Все запасы хлеба, находящиеся на линии Казань — Екатеринбург, должны были быть продвинуты к центру любыми средствами.

Второе постановление говорило о начавшемся наконец спаде напряжения на фронте. 3-я армия Восточного фронта преобразовывалась в 1-ю революционную армию труда. Красные бойцы брали в руки кирки, лопаты. Но винтовка оставалась за плечами. Сохранялась вся структура крупного воинского соединения. Батальоны, полки, бригады брались за восстановление железнодорожных путей, подвижного состава, заготовку дров, фуража, хлеба. Реввоенсовету армии было поручено общее руководство работой по восстановлению нормальной жизни на Урале.

Так это же та самая армия, в которой был сын! Письмо, полученное из старого уральского города Ревда, подтвердило это. Сын писал о том, что теперь их полк восстанавливает старый металлургический завод, основанный еще Демидовыми в XVIII веке, достраивает железную! дорогу от Казани к Екатеринбургу.

А он сражается с тифом...

В начале 1921 года врач Николай Бернштейн демобилизовался из армии.

...Несколько долгих и холодных недель двигался эшелон от Екатеринбурга (Свердловска) до Москвы. Состав тащил некогда сверкавший зелено-красным нарядом и медным свистком, а теперь грязный и одряхлевший «отставной генерал Лосяков-Уров». Пассажиры и паровоз были на голодном пайке. Очень часто «отставной генерал» выдыхался, останавливался. Тогда пассажиры отправлялись на поиски дров — пропитания для паровоза, а машинисты на морозе наспех чинили его. И снова ползли в сторону Москвы.

В одной из расхлябанных, набитых мешочниками и демобилизованными красноармейцами теплушек возвращался домой военврач Николай Бернштейн. Колчак и Деникин были разбиты. Гражданская война подходила к концу.

Поезд прибыл к Казанскому вокзалу поздно ночью. Дома Николая не ждали. Письмо, в котором он сообщал о своем возвращении, отстало где-то в пути.

Конечно, следовало бы отдохнуть с дороги, «откормиться». Но откормиться было нечем, а сидеть сложа руки в такое трудное время было просто невозможно. Николай сразу же определился в две клиники — психиатрическую и ушную. Год службы в армии сделал из него практика широкого профиля, и потому удивляться столь различному направлению лечебных учреждений, избранных молодым врачом, не следует.

Может быть, Н. А. Бернштейн вырос бы в крупного специалиста-психиатра — ведь помощником ему был огромный опыт отца! А то, что это рассуждение не беспочвенно, подтверждают первые научные работы его, опубликованные уже в 1922 году в журнале «Психология, неврология и психиатрия».

Но в 1922 году произошел резкий поворот в судьбе молодого врача, который и определил путь, каким он будет следовать до конца дней своих.

Пока Николай Александрович на Урале трудился попеременно то скальпелем, то киркой, отец был занят новым своим детищем — организацией психоневрологического института. Сам профессор вошел в состав коллегии отдела психофизиологии труда. Это было направление, которым в дореволюционной России почти никто не занимался.

Ученым секретарем и заведующим отделением психофизиологии назначили молодого врача-физиолога К. X. Кекчеева, который в свое время учился вместе с Николаем Бернштейном на одном курсе медицинского факультета.

В 1921 году в Москве родилось еще одно научное учреждение — Центральный институт труда. Кекчеева пригласили туда вести по совместительству физиологическую лабораторию.

Кекчеев не раз заглядывал на огонек к члену коллегии, основателю психоневрологического института Александру Николаевичу Бернштейну и его сыну. Он подолгу и с увлечением рассказывал о своей работе в двух учреждениях, как бы дополнявших друг друга. Особенно было интересно работать в ЦИТе, деятельностью которого с первых шагов пристально интересовался В. И. Ленин.

Однажды Владимир Ильич пригласил к себе директора ЦИТа А. К. Гастева. Первое, что увидел Гастев в приемной Председателя Совнаркома,— это напечатанную в виде плаката памятку, составленную в его институте, «Как надо работать». Ленин подробно расспрашивал Гастева о работе, отметил, что дело, которым был занят институт, одно из самых главных для страны, выходящей из войны и разрухи.

Дело в том, что Гастева увлекли идеи научной организации труда. Он задумал создать методику краткосрочной, эффективной подготовки рабочих разных специальностей. А это было очень важно для молодой Советской Республики.

...С Дальнего Востока доносились последние отзвуки гражданской войны. Теперь нужно было все силы бросить на ликвидацию разрухи. Требовались рабочие руки, умелые, сноровистые. А было их ровно в два раза меньше, чем накануне первой мировой войны.

Институту пришлось начинать «со стола, двух стульев, директора и машинистки». Для решения столь сложной задачи в стране не было ни опыта, ни кадров ученых, педагогов. Правда, можно было обратиться к опыту зарубежному. Он был. Имя ему — «тейлоризм».

Но...

Тейлор, выходец из рядов американского рабочего класса, занялся на рубеже XIX—XX веков рационализацией рабочих операций. Хронометраж, кинофотосъемка дали толчок к огромной интенсификации труда, усилению эксплуатации, росту безработицы. Ленин гневно назвал тейлоризм «научной системой выжимания пота». Бывший рабочий Тейлор объективно оказался предателем интересов своего класса.

Русский интеллигент Алексей Гастев, связавший свою судьбу с революционной борьбой пролетариата, поэт, прошедший школу слесаря и профсоюзного деятеля, в науке о труде видел «жажду обновления проклятой работы и превращения ее в подлинный мир производственного мятежа и силы».

В центре внимания ЦИТа с первых же дней оказался человек, бережное, разумное использование его энергии, совершенствование производственного мастерства. Разница в подходе к проблемам научной организации труда у Тейлора и его последователей и только зарождавшейся науки о труде в молодой Советской Республике была принципиальная.

Ленин резко критиковал тейлоризм в канун первой мировой войны, когда идеи Тейлора и его последователей пытались использовать русские капиталисты. Тогда это сулило пролетариату только усиление эксплуатации.

Но уже в 1918 году, когда революционная Россия получила временную передышку, В. И. Ленин, излагая в работе «Очередные задачи советской власти» план строительства социалистической экономики, рассматривает и вопросы организации социалистического соревнования, трудовой дисциплины, повышения производительности труда. Он снова возвращается к работам Тейлора и приходит к выводу о том, что победивший пролетариат может использовать в своих интересах все рациональное, что несет в себе его система, ибо повышение интенсификации труда в условиях диктатуры пролетариата уже не является эксплуатацией рабочего класса, а лишь его усилием в деле отстаивания завоеванных у буржуазии экономических позиций.

Да, недаром В. И. Ленин уделял такое большое внимание Центральному институту труда, следил за его работой, помогал.

— Я всегда чувствовал, что дело, за которое я взялся, находится в поле зрения этого беспримерного человека, и это настроение давало силы, уже не встречаясь с ним, даже не ища этих встреч, знать, что этим делом нельзя шутить, а его нужно делать,— говорил А. К. Гастев.

В одной из своих статей, пропагандировавших ЦИТ и его идеи, написанных с полемическим задором, ибо у нового научного учреждения были не только друзья, но и враги, А. К. Гастев писал:

«Первая наша задача состоит в том, чтобы заняться той великолепной машиной, которая нам близка,— человеческим организмом. Эта машина обладает роскошью механики — автоматизмом и быстротой включения. Ее ли не изучать? В человеческом организме есть мотор, есть «передача», есть амортизаторы, есть тончайшие регуляторы, даже есть манометры. Все это требует изучения и использования. Должна быть особая наука — биомеханика... Эта наука может и не быть узко «трудовой», она должна граничить со спортом, где движения сильны, ловки и в то же время воздушно легки, механически артистичны».

Статья называлась «Народная выправка» и была опубликована в «Правде» 11 июля 1922 года. В этой статье биомеханика, по-видимому, впервые названа своим именем. Примечательно, что эти слова впервые прозвучали со страниц «Правды».

Ныне без биомеханики немыслимо изучение любой двигательной структуры. Эта наука участвует в разработке систем тренировок людей самых разных специальностей, от шофера до космонавта. И немыслимо представить тренера, который бы не знал теперь биомеханических деталей того движения — в любом виде спорта,— которому он обучает.