Путеводный нейрон. Как наш мозг решает пространственные задачи - Майкл Бонд Страница 5

Первое путешествие было в некотором смысле знакомством с жизнью, поскольку и жизнь, и движение были частью одного и того же пути. Охотничья тропа – это место, где раскрывалась жизнь. Охотник, идущий по следу, с самого раннего возраста усваивал огромное количество информации о географии и окружающей среде, пока знакомился с местностью в путешествии, реальном или метафорическом. Так создавалось и чувство принадлежности к общине[21].

Апорта занялся составлением атласа топонимов еще и потому, что устная традиция иннуитов постепенно исчезает – знания больше не передаются из поколения в поколение. В конце 1950-х и в 1960-х годах иннуиты начали оседлую жизнь в поселках, их путешествия стали более короткими и редкими. На смену собачьим упряжкам пришли снегоходы, которые не особо располагают своих седоков к тому, чтобы поговорить и понаблюдать. С помощью GPS можно прокладывать прямые маршруты, отличные от традиционных. Старый образ жизни постепенно исчезает, но время от времени природа напоминает о пользе традиционных методов навигации. Джон Макдональд, специалист по культуре иннуитов, в своей книге «Арктическое небо» (The Arctic Sky) рассказывает о происшествии, случившемся в 1990-х, когда группа молодых охотников из Иглулика была застигнута метелью и заблудилась; у них закончился бензин, и им пришлось разбить лагерь на морском льду и ждать улучшения погоды. У них был коротковолновый передатчик, и они позвали на помощь, но, несмотря на то что юноши узнали многие ориентиры окружающей местности, назвать их спасателям они не могли. В конце концов их все-таки нашли – не без труда, и дома их ждал суровый выговор от старейшин деревни[22].

В шотландских вересковых пустошах, в арктической тундре, в других не слишком приспособленных для жизни людей местах географические названия служили целям выживания. Они помогали найти дорогу к пище, воде и друзьям, а затем вернуться домой. В них отражалось то, что община считала важным. Из 550 топонимов, которые записал Апорта на Иглулике, 65 % относятся к океану или побережью, откуда иннуиты всегда добывали пищу[23]. У их арктических собратьев, алеутов, обитателей цепочки островов, протянувшихся в Тихий океан от Аляски, насчитываются сотни названий[24] для разных речушек, ручьев, рек, прудов, озер и родников в той местности на побережье, где они путешествовали и ловили рыбу, но совсем немного для неприступных вершин и вулканов в глубине островов[25]. У народов пустыни главная забота – питьевая вода, и неудивительно, что их словарь очень обширен в описании водных источников. Антрополог Изабель Келли, которая в начале 1930-х годов изучала племя южных пайютов из пустыни Мохаве, отмечала, что большинство топографических названий – она записала около полутора тысяч – относятся к источникам воды и очень точно описывают то или иное место, позволяя отличить его от других: «Маленькая вода с пурпурной ивой», «Источник у ив, стоящих в ряд», «Источник в окружении тополей», «Источник в конце кроличьей тропы»…[26]. Топографические названия – это не просто описательные маркеры или средства навигации. Они передают чувство связи с землей; они – след тех, кто жил здесь раньше. Апорта говорит, что иннуитские названия легко запомнить не только из-за того, что они связаны с узнаваемой топографией, – они «переплетены с множеством нарративов, создающих и воссоздающих чувство принадлежности к той или иной территории»[27]. На Баффиновой Земле есть место под названием Пигаарвиит, что переводится как «место, где вы остаетесь допоздна (чтобы насладиться длинными весенними днями)», а также Пуукаммалутталик, или «место, где кто-то однажды оставил мешочек». И когда унылая ледяная равнина обретает такое описание, она внезапно превращается в родной дом.

Многие территории, на которых поселились наши предки, поначалу вызывали растерянность и внушали страх своей неизведанностью. Поэтому люди стремились сделать эти места знакомыми и придать им символический смысл. Возможно, именно это, наряду с необходимостью выживания, побуждало их давать каждому необычному месту название, чтобы, как выражаются иннуиты, быть «окруженным запахом собственных вещей»[28]. Значение, которое мы придаем топографическим названиям, отражает нашу потребность знать местность, которая нас окружает, соприкасаться с миром. Они помогают нам находить дорогу и, возможно, даже представлять, что может случиться в будущем.

2. Creag nan Eun, «птичья скала», древний ориентир в Грампианских горах, Пертшир

Но еще они, что не менее важно, связывают нас с прошлым. Кит Бассо, посвятивший свою карьеру антрополога изучению культурных традиций западных апачей из центральных районов Аризоны, отмечал, что яркие топографические названия позволяют индейцам считать себя наследниками предков, подаривших им эти названия. В книге «Мудрость обретается в местах» (Wisdom Sits in Places) в своем увлекательном рассказе о том, как воспринимают окружающий мир западные апачи, Бассо описывает, что он, «очарованный тем, что видел и слышал», стоял в таких местах, как Goshtl’ish Tú Bil Sikáné («вода вместе с грязью в открытой чаше»), T’iis Ts’ósé Bil Naagolgaiyé («круглая поляна со стройными тополями) и Kailbáyé Bil Naagozwodé («серые ивы изгибаются вдоль излучины»). «Такие красивые названия – смелые, образные, экспрессивные – придают поэтическую силу голосам предков», – пишет он[29]. Ведь, если вы хотите превратить дикое место в дом, есть ли способ лучше, чем призвать духов тех, кто был здесь до вас?

Мы многим обязаны нашим предкам, умевшим ориентироваться на местности, и пространственному воображению, которое позволило нам расселиться по всему миру и пустить корни в новых местах. Но это легко забыть. В нашу эпоху можно путешествовать куда угодно – и не знать, куда направляешься. Большинство из нас оседло; мы не живем в страхе перед хищниками, и не надо все время находить себе пропитание и источник воды. Нам не нужны топографические названия так, как они были нужны нашим предкам.

Но в глубине души мы остаемся путешественниками, и у каждого из нас есть когнитивные инструменты, необходимые для исследования окружающего мира. Материальный мир, который нас окружает, влияет на наше поведение и эмоции: мы ориентируемся на дом и его окрестности, знакомые лучше всего, выбираем символические места для протеста (площадь Тахрир, площадь Тяньаньмэнь, Трафальгарская площадь) и вырезаем свои имена на деревьях, скалах и зданиях. Люди могут радикальным образом изменить большую часть поверхность Земли, но наша основная модель расселения – городские центры, связанные автомобильными и железными дорогами, – не очень отличается от поселений эпохи неолита (поселки, связанные дорожками) или палеолита (стоянки, связанные тропами). И с землей мы обращаемся почти по-прежнему: даже сегодня люди складывают пирамиды из камней у обочины дороги, чтобы помочь таким же путникам в глуши, – этому обычаю, вероятно,