Вилейанур Рамачандран - Мозг рассказывает. Что делает нас людьми Страница 68

В комиксах такие слова, как «испуган», «ужас» или «дрожать» часто напечатаны волнистыми линиями, как будто дрожат сами буквы. Почему этот приём так эффективен? Я бы сказал, что это происходит потому, что волнистая линия это пространственное эхо вашей собственной дрожи, которое, в свою очередь, резонирует с понятием страха. Может быть, когда вы видите, что кто-то дрожит (или дрожь, изображённую метафорически с помощью волнистых линий), вы непроизвольно отзываетесь на дрожь, потому что дрожь это подготовка к бегству от хищника, который заставил другую особь дрожать. Если так, время, которое есть у вас на реакцию распознавания слова «страх», изображённого волнистыми буквами, будет короче, чем если бы слово было изображено прямыми линиями. Эту гипотезу можно проверить в лаборатории.

В завершение моих размышлений о последнем эстетическом законе, законе метафоры, я приведу величайший образ индийского искусства: танцующий Шива, или Натараджа. В государственном музее в Ченнае (Мадрас) есть бронзовая галерея, в которой находится великолепная коллекция южноиндийских статуэток. Одна из этих классических работ статуэтка Натараджи XII века (рис. 8.5). Однажды в начале XX века заметили, как один старый фиранджи (иностранец, или белый, на хинди) с трепетом глядел на Натараджу. К удивлению охранников и владельцев музея, он вошёл в транс и стал воспроизводить движения танца. Вокруг собралась толпа, но мужчина находился в забытьи, пока не появился смотритель. Он чуть ли не арестовал бедного человека, пока не понял, что европеец был не кто иной, как всемирно известный скульптор Огюст Роден. Роден был тронут до слез Танцующим Шивой. В своих трудах он отзывался о нем как об одном из величайших произведений, когда-либо созданных человеческим гением.

Рис. 8.5. Натараджа, изображающий космический танец Шивы. Южная Индия, период Чола, XII век

Вам не обязательно быть верующим, или индусом, или Роденом, чтобы оценить величие этой статуэтки. Она буквально изображает космический танец Шивы, который творит, поддерживает и уничтожает Вселенную. Но эта скульптура содержит в себе гораздо больше. Она является метафорой танца самой Вселенной, движения и энергии космоса. Художник передаёт это ощущение с помощью искусного использования многих приёмов. Например, центробежное движение рук и ног Шивы и движение в обратном направлении завитков, которые волнами плывут над его головой, символизируют беспокойство и неистовство космоса. Однако прямо посреди этой бури этого порывистого жара жизни находится спокойный дух самого Шивы. Он смотрит на своё собственное творение с высшим спокойствием и равновесием. Насколько искусно художник соединил эти на первый взгляд противоречащие элементы движения и энергии, с одной стороны, и вечного мира и стабильности с другой! Это ощущение чего-то вечного и стабильного (Бога, если хотите) раскрыто отчасти в слегка изогнутой левой ноге Шивы, которая сообщает ему баланс и равновесие даже посреди неистовства и частично благодаря ясному, спокойному выражению, которое даёт ощущение бесконечности. В некоторых скульптурах Натараджи это мирное выражение заменено загадочной полуулыбкой, как если бы Бог смеялся над жизнью и смертью.

У скульптуры много уровней смысла, и индологи, например Генрих Циммер и Ананда Кумарасвами, ведут о них трогательную дискуссию. В то время как большинство западных скульпторов стараются ухватить момент или снимок во времени, индийские художники пытаются раскрыть природу самого времени. Кольцо огня символизирует вечную цикличную природу сотворения и разрушения Вселенной, распространённую тему в восточной философии, которая иногда также встречается у западных мыслителей. (Например, вспоминается циклическая модель в космологии.) Одна из правых рук Шивы держит барабан, который вызывает Вселенную к жизни и также представляет биение пульса живого существа. Но одна из левых рук держит огонь, который не только воспламеняет Вселенную и даёт ей энергию, но также пожирает её, так что разрушение уравновешивает сотворение в вечном цикле. И поэтому Натараджа раскрывает абстрактную парадоксальную природу времени, всепоглощающего, но при этом творящего.

Под правой стопой Шивы находится ужасное демоническое существо по имени Апасмара, или «иллюзия незнания», которого Шива сокрушает. Что это за иллюзия? Это иллюзия, от которой все мы, учёные, страдаем, дескать, Вселенная не более чем бессмысленная циркуляция атомов и молекул, а за явлениями нет никакой более глубокой реальности. Это и иллюзия верующих о том, что у каждого из нас есть своя собственная отдельная душа, которая наблюдает течение жизни со своей собственной, особой точки зрения. И это логическая иллюзия, что после смерти нет ничего, кроме вневременной пустоты. Шива говорит нам, что если вы разрушите иллюзию и будете искать утешения под его поднятой левой ногой (на которую он указывает одной из своих левых рук), то вы поймёте, что за внешней видимостью (майя) есть глубокая истина. И как только вы поймёте это, вы, будучи уже не сторонним наблюдателем краткого представления, пока не умрёте, поймёте, что на самом деле являетесь частью космического распада и потока частью космического танца самого Шивы. И с этим осознанием придёт бессмертие, или мокша, освобождение от чар иллюзии и соединение с высшей истиной самого Шивы. По моему мнению, нет лучшей реализации идеи бога в противопоставление личному Богу, чем Шива/Натараджа. Как говорит искусствовед Кумарасвами: «Это поэзия, но тем не менее это и наука».

Боюсь, что я слишком отклонился от темы. Это книга о неврологии, а не об индийском искусстве. Я привёл пример Шивы/Натараджи, только чтобы подчеркнуть, что редукционистский подход к эстетике, представленный в этой главе, никоим образом не умаляет великие произведения искусства. Наоборот, он может усилить наше восхищение их ценностью и значением.

Я выделил эти девять законов, пытаясь объяснить, почему художники создают произведения искусства и почему людям доставляет удовольствие созерцать их[25]. Так же как деликатесы создают сложные, многоуровневые ощущения вкуса, которые щекочут наше небо, так же мы ценим искусство как деликатес для зрительных центров нашего мозга (в противоположность нездоровой пище, фастфуду, который является аналогией китча). Несмотря на то что законы, которые используют художники, изначально возникли благодаря их ценности для эволюции, произведение искусства само по себе не имеет никакой ценности для выживания или продолжения рода. Мы творим, потому что это весело, и больше никаких объяснений или оправданий для искусства не требуется.

Но неужели это все? Только удовольствие? Могут ли быть другие, менее очевидные причины, почему люди так страстно занимаются искусством? Я могу привести четыре возможные теории. Они касаются ценности самого искусства, а не только эстетического наслаждения, которое оно приносит.

Во-первых, есть очень изысканное, в чем-то даже наглое и циничное предположение, которое поддерживает Стивен Пинкер, о том, что получить и владеть чем-то уникальным, единственным в своём роде может быть символом статуса, который свидетельствует о доступе к ресурсам (психологическое правило, развившееся для получения лучших генов). Это особенно верно сегодня, когда растущие возможности копирования делают обладание оригиналом ещё более ценным (с точки зрения покупателя произведений искусства) или по крайней мере (с точки зрения продавца произведений искусства) ценным становится одурачивание покупателя, который думает, что приобретает что-то малодоступное. Если вам приходилось бывать на приёме по поводу открытия художественной выставки в Бостоне или Ла-Джолле, вы наверняка согласитесь, что в этой точке зрения есть какая-то правда.

Во-вторых, оригинальная гипотеза была предложена Джеффри Миллером, психологом-эволюционистом из университета Нью-Мехико, и другими о том, что искусство призвано продемонстрировать потенциальным партнёршам художника его ловкость рук и безошибочную координацию глаз-рука. Это предположение было быстро загнано в теорию искусства «иди глянь на мои гравюры». Как самец-шалашник, самец-художник в действительности говорит своей возлюбленной: «Посмотри намой картины.

Они показывают, что мои руки великолепно слушаются моих глаз, что мой мозг прекрасно работает, эти гены я передам твоим детям». В гипотезе Миллера есть зерно истины, но лично я не считаю её достаточно убедительной. Основная проблема в том, что она не объясняет, почему реклама своих способностей принимает именно форму искусства. Это кажется совершенно излишним. Почему бы прямо не продемонстрировать эту способность потенциальным партнёршам, показав им навыки в стрельбе или в атлетической доблести, например в футболе? Если Миллер прав, женщины должны считать умение вязать и вышивать очень привлекательным для потенциальных мужей, ведь оно требует огромной ловкости рук даже несмотря на то, что большинство женщин, не только феминисток, не ценят эти умения у мужчин. Миллер, возможно, будет утверждать, что женщины ценят не саму ловкость и умение, но творческую способность, которая видна, за готовым продуктом. Но, несмотря на свою крайнюю культурную значимость для людей, биологическая ценность искусства как показателя способности к творчеству для выживания сомнительна, ведь она не распространяется на другие области человеческой жизни. (Взгляните на массу художников, которые живут в голоде и нищете!)