Мобилизация организма. На что способно наше тело в экстремальных условиях - Ханнс-Кристиан Гунга Страница 7

мне следовало обеспечить себе место обучения, поменять его, разорвать порочный круг, как выражаются нынешние консультанты, причем как можно скорее, и уехать как можно дальше от Мюнстера. Легко сказать, но сделать это было тогда так же трудно, как и теперь, поскольку нужно найти партнера по обмену. И я его нашел в 1984 году в Берлине. Там я раньше был только один раз, незадолго до окончания школы, в 1973 году. Стояла промозглая туманная январская погода, когда мы с классом на пару дней туда приехали. За четыре года до того случая у меня была теоретическая возможность посетить этот разделенный город. В конкурсе сочинений, проведенном организацией католической молодежи Северной Рейн-Вестфалии, моя работа «Мои предсказания на следующие тридцать лет» получила первую премию – поездку в Берлин. Прекрасная награда. К сожалению, я не смог ею воспользоваться, потому что к тому времени мне еще не исполнилось шестнадцати. Зато я получил денежный приз, на который купил новенький мопед, что значительно расширило область моих поездок на поиски окаменелостей в Зауэрланде. Этот серебристый мопед я нарек именем Дино, что мои родители восприняли спокойно, хотя и сдержанно, а одноклассники посчитали чудачеством и тихо посмеивались надо мной. Мои предсказания относительно тридцатилетнего будущего – с 1970 по 2000 год – между прочим по большей части не оправдались; мы не заселили ни Луну, ни Марс и не научились создавать новые нервные клетки введением искусственных медиаторов. Но, может быть, оба предсказания сбудутся через пару-тройку десятилетий.

В круговом обмене, в котором участвовали четыре университета, я смог найти учебное место в Берлине. Студентка-медичка по фамилии Глюк абсолютно не чувствовала себя счастливой в Берлине, и в особенности в Нойкельне, где она проживала, и просто не могла поверить свалившемуся на нее счастью: нашелся человек, который хотел поменяться с ней учебными местами. Она с радостью уступила мне свое место на медицинском факультете Свободного университета и отбыла в Западную Германию. Я же был просто очарован этим обменом и переездом в Берлин, потому что туда же занесло мою первую любовь. Ее отец, известный колбасный фабрикант, продукция которого, украшенная эмблемой в виде мельницы, была очень популярна, смог «организовать» для своей дочки вожделенное место обучения на медицинском факультете Свободного университета. Теперь она жила в уютной старинной квартире на четвертом этаже дома, стоявшего в глубине Гледичштрассе в Шенеберге. Именно туда я приехал с двумя чемоданами в первые мартовские дни 1984 года и скоро съехал оттуда, когда нашел квартиру на Дройзенштрассе, неподалеку от Курфюрстендамм в Шарлоттенбурге. Это мое новое местожительство имело одну астрономическую особенность: один раз в год, в день летнего солнцестояния, около полудня, солнечные лучи падали в окна первого этажа, но только в том случае, если были откинуты створки окон седьмого этажа впереди стоявшего дома. На берлинском наречии эта часть дома называлась садовым павильоном. Маленькая темная двухкомнатная квартирка стала на последующие годы моим убежищем и местом набегов многочисленных друзей из Западной Германии. Оказавшись в Берлине, я наконец пришел к решению, что будет лучше, если я отрешусь от прошлого и начну в темпе заниматься новой карьерой.

В 1984 году я случайно прочел в берлинской Tagespiegel статью о командировке в США двух немецких ученых: профессора Винау из медико-исторического института и профессора Кирша, уже упоминавшегося ученика Отто Гауэра, из Физиологического института Свободного университета в Берлине. В рамках своего задания, порученного им Немецким научным обществом, они побеседовали с тогда еще живыми немецкими авиационными и космическими специалистами тридцатых годов, чтобы больше узнать об операции «Скрепка» как с американской, так и с немецкой стороны и выяснить роль принимавших в ней участие организаций. В ходе работы оба ученых в каком-то гараже в Сан-Антонио (Техас) обнаружили Гейдельбергский доклад за 1945–1947 годы, отпечатанный на пишущей машинке, с черно-белыми фотографиями и черновиками. В этом докладе были описаны работы специалистов по авиации и космическим исследованиям того времени, в том числе работы Отто Гауэра и Гейнца Хабера в бывшем Институте Кайзера Вильгельма в Гейдельберге. Эта брошюра представляла собой неофициальный доклад, составленный под наблюдением полковника Роберта Бенфорда, который руководил операцией на месте. Некоторые из интернированных в Гейдельберге лиц, например авиационные врачи Герман Беккер-Фрейзенг и Зигфрид Руфф, предстали позже перед судом в Нюрнберге, в процессе обвиненных в военных преступлениях врачей, в ходе которого была вскрыта самая темная глава немецкой авиационной и космической медицины. Гейнц Хабер и Отто Гауэр не принадлежали к кругу этих личностей. В Гейдельбергском докладе, составленном сразу после окончания войны, были описаны конкретные цели образцовой организации работы ведущих специалистов по авиационным и космическим исследованиям Третьего рейха в Институте Кайзера Вильгельма. Доклад интересен еще и тем, что без прикрас называет цели американской акции, проведенной в июне 1945 года: использование (exploitation) немецких ракетостроителей и специалистов по авиационной медицине. Эти знания в числе прочего помогли американцам через двадцать пять лет опередить русских и высадиться на Луне. Примечание на полях статьи пробудило во мне особый интерес: берлинские ученые обратили пристальное внимание на одного ученого, который до двадцатых годов в кайзеровском Берлине проводил новаторские исследования по авиационной медицине. Об этом ученом почти ничего не было известно. Его имя – Натан Цунц. Я принялся за работу. Пять лет спустя, в 1989 году, под руководством Карла Кирша я написал докторскую диссертацию на тему «Жизнь и труды берлинского физиолога Натана Цунца и его особая роль в развитии высокогорной и авиационной медицины». Натан Цунц, который почти сорок лет, с 1881 по 1918 год, работал в королевской высшей сельскохозяйственной школе в Берлине и был ключевой фигурой в идейной истории высокогорной и авиационной медицины, внес огромный вклад в физиологию питания и обмена веществ. Его перу принадлежат почти семьсот научных работ, его три раза номинировали на Нобелевскую премию по медицине и физиологии. Труды Цунца не печатались в Третьем рейхе в связи с его еврейским происхождением; последовавшие затем перипетии войны привели к тому, что имя этого ученого было забыто.

Тема диссертации была только началом, она послужила запалом. То, что я переживал по отдельности, вдруг сложилось в цельную мозаику, и передо мной развернулась неожиданная динамика. Самое необычное во всей этой истории – то, что уже в мае 1987 года я получил место ассистента в рабочей группе Карла Кирша. Кирш долго держал это место вакантным, так как, по его мнению, не было достойных кандидатов, и он придерживался – исходя из опыта – железного принципа: лучше вообще не иметь ассистента, чем брать неподходящего человека. Разумеется, бесконечно тянуть с этим вопросом тоже было нельзя, так как в противном случае место могли просто ликвидировать или отдать другой рабочей группе. Его заботами наша совместная работа в рамках подготовки моей диссертации оказалась целенаправленной, и он понимал, что охотно возьмет меня, но не