Рэм Петров - Сфинксы XX века Страница 8

Убитые микробы не всегда являются хорошими «учебниками». При таких инфекционных болезнях, как столбняк, газовая гангрена, дифтерия, основное зло причиняют не сами микробы, а их токсины, их ядовитое «жало» — смертоносные вещества, которые выделяются микробами. Поэтому в качестве «учебников» против этих болезней используются не сами микробы, а специальным образом обезвреженные токсины их. Стараются, не повредив структуры токсинов, лишить их ядовитости. Называются такие препараты анатоксинами или токсоидами, то есть ядоподобными. В ответ на их введение вырабатывается большое количество антител против «микробного жала» — антитоксинов. Создается невосприимчивость к дифтерии, столбняку или газовой гангрене.

Невосприимчивость, которая возникает после вакцинации, связана, как мы видели, с активным обучением иммунологической армии. Этот вид невосприимчивости называют активным иммунитетом. У него большая защитная сила и продолжительность действия, но появляется он через несколько дней или недель после прививки. На обучение нужно время. Антитела, как вы помните, впервые появляются через 3—5 дней, а необходимый нам минимум их — лишь через 1—2 недели.

Но вот другая ситуация. Микробы уже проникли в организм, и учиться некогда. Токсины, например, дифтерии, уже отравляют ребенка, и он вот-вот может погибнуть. Надо помочь готовым оружием, готовыми антителами. Можно и так. Солдаты иммунологической армии ценят помощь и умело ею пользуются. Кроме создания своих ракет, можно одолжить ракеты-перехватчики. И конечно, солдаты этой армии примут и используют их.

Введение готовых антител спасает ребенка, умирающего от дифтерии, спасает раненого от газовой гангрены, столбняка. Уже готовые антитела, пусть чужие, одолженные, хоть и безвозвратно, перехватят яды на пути и ликвидируют кризис.

Противодифтерийные, противостолбнячные, противогангренозные сыворотки готовят в иммунологических лабораториях посредством иммунизации лошадей или других животных. Им вводят токсины искомых антитоксинов и по прошествии необходимого срока, когда образуются антитела, берут эту уже антитоксическую кровь. Из крови выделяют сыворотку, в которой эти антитела и содержатся. Сыворотки эти называют иммунными или антитоксическими, а невосприимчивость, возникающая в результате их применения, получила название пассивного иммунитета. Ведь он возникает пассивно, как следствие введения готовых антител. Он не столь выражен, как активный, и действует он всего несколько недель, но зато он возникает сразу после введения сыворотки. Организм получает готовое вооружение против агрессоров, ему не надо тратить время на изучение врага и производство оружия. Пассивный иммунитет быстр, эффективен, но скоропроходящ. Кроме того, он не оставляет после себя никаких остатков иммунитета, никаких антител. Он, как добрый джинн, приходит, выполняет требование и уходит.

Инерция мышления

«Размышляя о возможном, люди пользуются примерами прошлого и предвосхищают будущее с воображением, занятым прошедшим. Этот путь рассуждений часто является ошибочным, так как реки, вытекающие из истоков природы, не всегда укладываются в старые русла».

Группа людей в театре

Что может быть подвижнее мысли? Что может столь резко менять свое направление, доказывая безынерционность? В течение мгновения мысль может вспыхнуть у каналов Марса, в глубинах океанов на Земле, промчаться по картинам жизни динозавров и унестись на сотни лет вперед. И вместе с тем задумались ли вы, что мы привязаны к привычным мнениям, суждениям, понятиям?

Что может быть бурнее и безынерционнее, чем мысль писателя-фантаста! Фантаст легко придумает, как при помощи анабиоза законсервировать человека на века и тысячелетия. Легко может заключить планету в ракету или переделать планету в ракету и погнать ее в другую галактику. Фантаст может создать мужчину из хлора, кремния и плавиковой кислоты и соединить с женщиной из водорода, кислорода и воды. Нет преград для мысли фантаста. Нет у нее инерции. Она мгновенно меняет направления. Но… Мысль фантаста почти всегда привязана к современным знаниям, современным успехам науки. И без инерции она меняет направления лишь вслед за новым научным достижением.

Вспомним Жюля Верна. Какие сногсшибательные идеи! И на Луну, и под воду, и в воздух — машины. Но все эти достижения все-таки у него из того, что было известно науке. На Луну — из пушки, под воду уходит электрический корабль, в воздухе бродят либо воздушные шары, либо корабли, похожие на морские лайнеры того времени.

Ему не пришла и не могла прийти в голову идея ракеты. Даже писателю-фантасту трудно оказаться фантастичнее науки. Трудно преодолеть инерцию привычного. И все-таки это случается. Вспомним Савиньена Сирано де Бержерака — поэта, драматурга, бретера, солдата, философа. Дуэлянт, храбрец, вольнодумец. Хочется написать про него все. Он ненавидел чванство, тупость… Сирано, ударившись в фантастическую утопию, предложил еще в первой половине XVII века добираться до Луны на колеснице, начиненной ракетами. Фейерверк должен толкать колесницу. У Сирано де Бержерака мысль оказалась сильнее инерции.

А вот у ученых? Есть ли она? И если есть, нужна ли она, инерция мышления?

Да, есть и в науке. Это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что дает опору для исследования природы дальше и глубже. И именно инерция заставляет критически относиться ко всему новому, непривычному, требуя бесспорных доказательств правоты этого нового. Именно инерция мышления помогает разрушать необоснованные научные спекуляции. Иногда грандиозные и вредные спекуляции. Не без участия инерции мышления разлеталась в пыль теория, опровергающая ведущую роль генов в передаче наследственных признаков, целый ряд спекулятивных теорий медицины и методов лечения: например, лечения микробной болезни дизентерии сном.

Инерция мышления может и ослепить ученого, лишить его объективности, заставить отвергать новое, несмотря ни на что. В этом, пожалуй, самое большое зло инерции научного мышления. И если бы меня спросили: «Чего в ней больше — зла или добра?», я бы ответил: «Все-таки зла». Ученый опирается на установленное ранее, но вовсе не должен следовать ему слепо и безрассудно. Ученый идет одним научным путем, но вовсе не должен считать всё другие пути бесплодными. Ученый уважает и даже преклоняется перед авторитетами прошлого, но вовсе не должен считать их мнение абсолютным и для наших дней. Благодаря инерции мышления хирурги, несмотря на блестящие результаты венского акушера Игнаца Земельвейса, продолжали еще 20—30 лет мыть руки не до операции, а после, чтобы отмыть кровь. Именно благодаря инерции мышления кибернетика осуждалась как идеалистическое мракобесие. Именно благодаря инерции мышления многие ученые держатся за какую-нибудь догматическую цитату, отбрасывая кажущийся на первый взгляд нелепым, противоречащим здравому смыслу, а точнее, неожиданным результат эксперимента.

Часто поступательное движение вперед требует отбросить старое, привычное понятие или распространить его на совершенно необычные новые явления. И вот тут-то как злейший враг научного прогресса выходит на сцену она, инерция научного мышления. Выходит и запирает те каналы нашей мысли, в конце которых и лежит долгожданный ответ. Мысль не течет по этому каналу, так как у входа, у истока стоит привычное «невозможно» или «еще великий Пастер показал…».

Обратитесь с вопросом к вашим знакомым и друзьям, даже биологам или медикам. Спросите их: «Что такое иммунитет?» Я проводил такой эксперимент и в девяти из десяти случаев получал примерно такой ответ: «Это невосприимчивость к инфекционным болезням». Больше того, так по инерции до сих пор пишут в учебниках. Боюсь, что и вы, дорогой читатель, так ответите на этот вопрос. Тем более если вы прочитали предыдущие главы. Ведь именно это я в них и написал. Но обратите внимание на даты — такое понимание иммунитета выкристаллизовалось в конце прошлого века. С тех пор иммунологами проведена бездна наблюдений, сделано много открытий. Древо науки дало десятки прекрасных плодоносных побегов, не имеющих отношения к инфекциям. А инерция мышления действует. И даже в медицинских институтах продолжают учить студентов, что «иммунитет — невосприимчивость к инфекционным болезням». Инерция мышления действует.

Жюль Борде и Николай Чистович

Трактовать иммунитет только как способ защиты организма от возбудителей инфекционных болезней в наши дни непростительная инерция мышления. И не безобидная. Если так думает неспециалист — это всего лишь заблуждение. Если же так пишет автор книги об иммунитете или преподает педагог — это уже не просто заблуждение, это невежество. Автор или педагог усугубляют инерцию научного мышления, запирая продуктивные каналы мысли своих читателей или слушателей. Это непростительно. Ведь прошло 69 лет с тех пор, как эти каналы впервые были открыты учеными — бельгийцем Жюлем Борде и русским Николаем Чистовичем. Это произошло в самые последние годы прошлого столетия. Оба молодых ученых работали тогда в Париже, в Пастеровском институте, в лаборатории Ильи Ильича Мечникова.