Игорь Золотусский - Фауст и физики Страница 11

Теперь бы он ее потребовал. Теперь ему понадобились бы заводы для опытов. Он превратился бы в руководителя работ, оценивающихся в миллионы.

Откуда он взял бы эти деньги? Их предоставило бы ему государство.

В Америке Фауст превратился во всемогущего Оппи (так называли друзья-физики Оппенгеймера), который ведал финансами, строительством, которого почитали больше, чем министра.

Оппенгеймер прочно связал себя с государственным маховиком. Он работал на деньги государства и для государства. В частном порядке А-бомба никогда бы не была создана.

Физика сегодня неотделима от обстоятельств. Говоря словами Эйнштейна, «политические страсти и грубая сила нависают, как шпаги, над головами» ученых. Обоюдоострый меч зависимости нависает и над наукой и над жизнью.

И обстоятельства сегодня зависят от науки. Фауст был безвреден. Он сидел в своей «норе», а народ на улице веселился. Если он и знал о существовании такого «чудака», как доктор Фауст, то относился к нему именно как к «чудаку» — снисходительно и бесстрастно.

Теперь от «чудаков» Фаустов зависит наша жизнь. Сегодня народ не может так беспечно веселиться у стен их келий, ибо он знает: за этими стенами создается и нечто страшное.

Это страх и перед физиками и перед «грубой силой», которая использует их физику.

Получая из рук этой силы поддержку, физик вынужден отдавать ей результаты своих исследований. Он свободен в самом исследовании, но он не свободен в использовании его.

В несвободном обществе это — трагедия. Внутренняя свобода физика резко расходится с несвободой внешней. Власть над наукой получают силы, духовно враждебные ей. Они оплачивают профессиональное счастье физика. Но они не могут оплатить его совести.

Совесть… К этому «старому» чувству сходятся начала и концы «новой» физики. Здесь, на этой старой площадке, разыгрывается древний и новый «Фауст».

Но вернемся к трагедии Гёте. Пройдем с Фаустом до конца его второй жизни. Она не кончилась там, где мы остановились.

Итак, Фауст выбрал свободу. Быстрые кони унесли их с Мефистофелем в мир, полный искусов.

Что еще предложил Фаусту черт?

Он предложил ему искушение красотой, искушение поэзией, искушение чисто эпикурейское. Через все это Фауст прошел, как сквозь сон.

И вот ум его взалкал реальности.

Фауст встал перед своим последним искушением: перед искушением властью.

Подводя итоги прожитому, они сошлись с Мефистофелем на горе, откуда видны дела земные. И речь зашла о деле.

Фауст сообщает черту, что у него есть «великая затея». Черт тут же угадывает и высмеивает ее:

Сейчас скажу тебе я.Столицу ты построишь. В ней домаТесниться будут; узких улиц тьмаЛепиться будет криво, грязно, густо;В средине — рынок: репа, лук, капуста,Мясные лавки; в них лишь загляни —Жужжат там мухи жадными стадамиНад тухлым мясом. Словом, перед намиНемало вони, много толкотни.В другой же части города, бесспорно,Дворцов настроишь, площади просторноРаздвинешь; вне же городской чертыПредместья вширь и вдаль раскинешь ты.И наблюдать ты станешь, как теснятсяПовсюду люди, как кареты мчатся,Как озабоченный народСпеша по улицам снует;А сам проедешь — вмиг заметитТебя толпа, с почетом встретит;Ты будешь центром их…

Черт, в общем, недалек от истины. Фауст, действительно, задумал построить город. Но не для славы, разумеется.

Власть, собственность нужна мне с этих пор!Мне дело — все, а слава — вздор! —

заявляет он Мефистофелю.

Тот не сдается:

Ну что ж: тебя поэты не оставят —В потомстве даже гимнами прославят,Чтоб дурью дурь в других воспламенять!

Фауст парирует:

Не в силах, вижу я, понятьТы человеческих стремлений.Тебе ли, жалкий злобный гений,Людей потребности обнять?

Так вот о чем заговорил философ Фауст — о «потребностях»! Он спустился на землю, он оставил свое «небо». Здесь, на земле, в деле ищет он теперь выхода.

«Затея» Фауста проста: отторгнуть у моря часть суши и построить город. Это, конечно, экспериментальный город — как и эксперимент вся вторая жизнь Фауста. В то время, когда жил Фауст, земли хватило бы и без этого. Но Фаусту нужно сразиться с природой. До этого он хотел объяснить ее, теперь он хочет изменить ее.

Это его идея, философская предпосылка его дела.

В остальном это чистое дело, сама практика, сама реальность. Фауст перестал философствовать. Он действует. Его мысль теперь — это его строительство. Его город.

Но для того, чтобы строить, Фаусту нужна «власть» и «собственность». Опустившись на землю, Фауст опускается в реальные условия земли. Тот берег, который он хочет осушить, принадлежит императору. И чтобы стать владельцем этого берега, надо самому возвыситься, стать хоть генералом, что ли.

И тут заходит разговор о власти. Власть пока дискутируется отвлеченно: Фауст еще не получил ее. Предмет спора — император, который и должен дать Фаусту землю. Мефистофель и Фауст перемывают ему косточки.

Император этот оказался плох:

Он возмечтал, что в мире ничегоЕму нет недоступного. Он санаВысокого достиг чрезмерно раноИ к заключенью ложному пришел,Что, никаких не опасаясь зол,Он может жить, как хочется, беспечно,И управлять и наслаждаться вечно.

Так аттестует императора Мефистофель.

Фауст тут же откликается на эту провокацию. Это, конечно, провокация. Черт провоцирует человека на откровенность. Он-то знает, что «суха теория, а древо жизни пышно зеленеет!» Все, что ему скажет Фауст, будет «теория». И черт посмеется над нею потом.

В «теории» правитель Фауста выглядит благородным и мудрым. Он хранитель «высшей воли», он философ, он сам Фауст. Он действует ради «цели», а не ради себя. Цель эта — «превзойти» природу, смирить ее, подчинить сознанию.

Но цель эта осуществляется в конкретных обстоятельствах. Это не отвлеченный философский опыт, а реальное дело, которое делается в реальной стране, живыми людьми, живым Фаустом.

Фауст не свободен в этом опыте ни от себя, ни от обстоятельств. Он правитель, он занимает реальное место меж людьми, он владеет собственностью, владеет властью.

Не забудем, что он стар и прожил две жизни. За это время он успел изучить людей, да и близость конца ему очевидна. Поэтому Фауст торопится. Поэтому цель зта теперь для него — все.

«Мне дело — все!» — вспоминаем мы его слова.

И вот мы присутствуем при реализации этого дела. Пятое, последнее действие трагедии переносит нас на берег моря. Он уже отвоеван у стихии. Вблизи морских волн высятся стены города. Это город Фауста. На дозорной башне его стоит юноша Линцей, он оглядывает местность.

Местность вся покорена Фаустом. Только на одной дюне, вблизи города, лепится избушка и островок лип, с часовенкой. Там живут старики Филемдн и Бавкида. Они не захотели оставить эту землю, им захотелось умереть на своей земле.

Эти добрые люди спасли когда-то человека, который теперь подходит к их дому. Его выбросила волна, и они его отходили, вылечили. К ним возвращается он из странствия с благодарностью.

Старики ведут странника в сад и показывают ему оттуда творение рук Фауста. Из сада виден город, отвоеванная у моря и преобразованная земля. Филемон называет ее «раем земным».

Кто же его построил?

Умных бар рабы лихиеРыли рвы, воздвигли мол…

«Умные баре» — это, конечно, Фауст. «Рабы лихие» — строители.

Старики и странник обсуждают «чудо» Фауста. Старушка говорит:

Точно, чудо приключилось:И теперь я вся дрожу;Право, это все случилосьНе добром, как погляжу.

Она намекает на таинственность возникновения города.

Тщетно слуги днем трудились,Грохотал топор и лом;По ночам огни кружились,—Смотришь, вал явился днем.Люди сильные старалисьТак, что ночью стон стоял,Реки огненные мчались,—Утром был готов канал.

Ну, конечно! Строит-то город Мефистофель. И это его «сильные люди» стараются по ночам так, что стон стоит. Кто же стонет? Стонут люди — не могут же стонать черти.

По ночам черт сдирает с них по три шкуры. Мало того, что он грабит в море корабли, а награбленное везет в кассу города, он и тех, кто будет жить в этом городе, вгоняет в стон.