Дмитрий Кленовский - «…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962) Страница 14

Дорогой Владимир Федорович!

Вспомнил Ваши стихи и еще раз очень, очень искренне пожалел о том, что Вы отрываетесь (не хочу повторить за Вами «оторвались»!) от поэзии…

Козьма Прутков сказал, что поощрение столь же необходимо талантливому писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза. Правильно, конечно, но можно писать стихи и без канифоли, многие так делали. А о пушкинской «глуповатости»[162] вспоминать не стоит — не так уж это умно им было сказано…

Вы полагаете, что моя полемика с Терапиано сделала его еще заносчивее? Если так, то виноваты не поддержавшие меня в этом споре братья-писатели. Многие были со мной согласны, но открыто никто не выступил. Боялись, вероятно, нажить врага, а иные, м. б., даже и радовались, что Кленовский такового наживает. Это в русских правилах. Так и с татарами воевали. А иной критик хуже татарина. Только в «Возрождении» (февральская тетрадь) была статья по поводу этой полемики[163]. Редакция всецело поддержала мою точку зрения и привела много выдержек из моих статей, подчеркивая их «решительный, но корректный тон». Никак этого не ожидал от парижского органа.

Я, впрочем, не согласен с Вами, что моя полемика не привела к результатам. Они выразились конкретно в следующем.

Терапиано стал осторожнее обращаться с поэтами-новоэмигрантами, не так явно их игнорирует, чаще о них пишет. Признал наконец Лидию Алексееву[164], упоминает положительно о Елагине и т. п.

Он же не так безоговорочно расхваливает парижан, впервые находит и у них недостатки.

Мою точку зрения относительно Померанцева косвенно поддержал Г. Адамович в статье «О свободе поэта»[165] («Н<овое> р<усское> с<лово>»). Статья эта, в сущности, родилась в дыму затеянной мною перестрелки. На одно только плохонькое стихотворение Померанцева Адамович так бы не ответил.

Т<ак> ч<то>, по-моему, кое-какую пользу поэтам-новоэмигрантам моя полемика принесла. Боком она вышла только мне самому. Терапиано не забывает еженедельно кусать меня в «Русской мысли». Я это, само собой разумеется, предвидел и этим не огорчаюсь. Я по-прежнему считаю, что с плохими критиками нужно воевать.

Сердечный привет! Д. Кленовский

32

15 авг<уста 19>57 г.

Дорогой Владимир Федорович!

Получил В<аше> письмо. Сердечно радуюсь Вашему превращению из учащегося в учащего и желаю Вам на этом поприще успеха, в котором не сомневаюсь. Хотелось бы только, чтобы Вы не расстались с музами, на худой конец хотя бы с тою из них, безымянной и зубастой, которая обслуживает цех литературных критиков.

Рад был, очень рад был узнать, что «Гурилевские романсы» выйдут книгой[166], пожалел, однако, что Вы связались с «Рифмой». Она, во-первых, ограничивает авторов размерами книги, в результате чего Ваша «Лада» останется пока что ненапечатанной. Во-вторых, тираж «Рифмы» крайне мал (200 экз., из коих около сотни Вы сами разошлете). В-третьих, у диктатора «Рифмы» Сергея Маковского есть тенденция править авторов (надеюсь, что Вы на это не пойдете!). В свое время он требовал от Блока исправления стихов, принятых «Аполлоном», предлагая свои варианты, на что Блок не согласился. 2 года тому назад С. М<аковский> предложил мне издать в «Рифме» моего «Неулов<имого> спутника», но меня не устраивал ни размер, ни формат, ни тираж, и я отказался, тем более что С. М<аковский> предъявил еще и свои редакторские права на отбор стихов для книги. Я издал книгу самостоятельно, ни от кого не завися, и уже через год расплатился со всеми долгами по ее изданию. И Вы могли бы сделать то же самое, раздобыв на время деньги. В мюнхенской типографии Вам напечатали бы обе поэмы тиражом в 400 экз. за 150 долларов. Моя техническая помощь при этом обеспечена. Затем еще одно: за услугу быть бесплатно напечатанным в «Рифме» надо всегда расплачиваться, так сказать, «натурой», т. е. хвалебными рецензиями об Ирине Яссен и Сергее Маковском (так делали Ю. Трубецкой, Терапиано и др.). Маковский на этот счет большой мастак! Еще до моего отказа печататься в «Рифме» он успел выудить у меня рецензию (вполне, впрочем, искреннюю) о своих «Портретах» для «Опытов»[167] и воспользовался моими услугами по корректуре и верстке своей книги стихов, печатавшейся в Мюнхене. Вы и не заметите, как он Вас обойдет! Использовать других в своих интересах он умеет как никто! Ирина Яссен передоверила ему все издательство, но если нужно отказать — он умеет кивнуть на нее и сказать, что сам он-де человек маленький. Выход в «Рифме» книг Гингера[168] и Мамченко[169] он объяснил мне в письме настойчивым желанием Яссен, против которого он-де ничего не мог поделать, хотя слепому ясно, что это все та же линия парижского кумовства. Издание В<ашей> книги — прорыв на этом фронте, что очень меня радует (я ведь в статье в «Н<овом> р<усском> с<лове>» против парижской линии «Рифмы» протестовал, и, возможно, не без пользы). Кстати: почему Вы так считаетесь с Парижем («“Гурил<евские> романсы” парижанам нравятся, а вторую поэму там приняли кисло. Маковскому она не нравится» — из В<ашего> письма)? Разве Вы не видите, что и Адамович и Терапиано и ругают и хвалят не по заслугам? Ярчайший тому пример — статья о Марине Цветаевой[170]. А консервативность во вкусах С. М<аковского> вне сомнения.

Кто такой Болыпухин — не знаю. Печатается он очень редко, и немногие его статьи были посвящены прославлению, довольно неумеренному, отдельных поэтов. Такова была его статья о Юр. Трубецком в «Н<овом> р<усском> с<лове>» лет 5 тому назад[171], статья чрезмерно восторженная и в стиле своем какая-то пошловатая. Трубецкой трактовался в ней как общепризнанная знаменитость. Я даже подумал тогда, что это он сам о себе написал и что Большухин — псевдоним. Но после этого я встречал эту фамилию в мюнхенском «Современнике» и, по-видимому, ошибся (хотя Трубецкой был бы на это способен, ибо карьерист он, каких мало). Так или иначе, у меня составилось впечатление, что Большухин пишет только о друзьях и приятелях. Живет он, по всей видимости, в Мюнхене. Там же живет уже 4 года, работая на радиостанции «Освобождение», и Чиннов. Отсюда, вероятно, и статья. Впрочем, Чиннов похвалы заслуживает (я очень люблю его стихи), хотя быть прославленным дважды в одной газете, пожалуй, немножко чересчур (да еще без всякого внешнего повода) — но это уж «вина» редакции, печатающей все, что пришлют. Так или иначе, Большухин представляется мне рецензентом по кумовству или, в лучшем случае, по дружбе. Поскольку, кроме того, я знаком с его манерой письма — я его похвале не порадовался бы. Рецензия Струве о моих стихах[172] мне понравилась своей деловитостью, спокойствием, вдумчивостью, редким для рецензента знанием рецензируемых стихов. Есть в ней, правда, некоторый академический холодок, но, пожалуй, он лучше болтливых восторгов. Кстати, завтра Глеб Струве приезжает ко мне на неделю. Жить будет в гостинице, т. к. у нас всего одна, да и та небольшая, комната, но целые дни проводить у нас[173]. Предупредили о своем посещении и Ржевские, проводящие лето на озере под Мюнхеном.

Читаете ли Вы парижскую «Рус<скую> мысль»? Там недавно была рецензия Терапиано о книге стихов Мамченко, начинающаяся так:

«В последнее время, как, м. б., заметили многие, наши критики стали высказываться о стихах с некоторой “опаской”. Еще бы! Прежде ведь критики писали об авторах, а теперь авторы пишут о критиках. Поэтому для того, чтобы разобрать какую-нибудь книжку стихов (да еще, не дай Бог, “не парижского” поэта) или просто высказаться по поводу стихотворений, напечатанных в журнале, нужно запастись мужеством, точнее, безразличием к имеющим последовать “репрессиям”».

Прочел с удовольствием! Выходит, что помогла все-таки моя наука, если пишет «с опаской»! Даже сам в этом сознался! Пусть и пишет именно с опаской, т. е. с чувством большей ответственности за свои высказывания.

Жму руку и желаю всяческих удач! Жаль, что не ответили Адамовичу (о Цветаевой)[174]… Я себе этой роскоши позволить не могу, довольно у меня и так завелось смертных врагов среди литерат<урных> критиков! Искренне Ваш

Д. Кленовский

33

20 окт<ября 19>57 г.

Дорогой Владимир Федорович!

Спасибо за снимки, такие живые, Вас, несомненно, хорошо передающие. Я действительно в беседе с Г<лебом> П<етровичем> полюбопытствовал, как выглядят некоторые мои эпистолярные знакомые, но описания его могли быть лишь приблизительными. Я очень рад поэтому, что Вам пришло в голову подкрепить их «фактическими данными». У нас этим летом перебывало много гостей, и все они щелкали фотоаппаратами. Ржевский снял меня в группе с Г<лебом> П<етровичем> и Аглаей Шишковой[175]. Если что получится — пришлю. Пока имею только снимки, сделанные Г<лебом> П<етровичем>, но они, по его же мнению, неудачны.