Сергей Щепотьев - Супруги Голон о супругах Пейрак Страница 15

Разнообразна, однако, не только художественная авторская палитра: необычайно широк круг внимания авторов. Они обращаются к самым разным проблемам — от вопросов психологии супружеских отношений до вопросов мировоззренческих.

Так, размышляя вместе с Пейраком о сущности двух величайших религий мира — христианской и мусульманской, — они приходят к выводу об объединяющих эти две враждебные платформы, отнюдь не благовидных, чертах: о том, что всякий религиозный фанатизм чужд гуманизму и прогрессу.

«Рыцарство было не столько учреждением, сколько идеалом»[100].

Лелеющий традиции рыцарства Жоффрэ де Пейрак, интеллигентный, яркий, независимый и непохожий, противостоит в этой книге групповому портрету трусливых лицемеров, какими обернулись на борту «Голдсборо» протестанты из Ла-Рошели. Во второй части тома авторы срывают личину истовости с этой стаи хищных ханжей: не пальмовые ветви, но мушкеты в их руках. Толпа обывателей — потомки тех, кто кричал Понтию Пилату «Распни Его!», и предки тех, кто, заливаясь слезами радости, будет отвечать бредовым призывам бесноватого фюрера тысячеголосым «Хайль!», — вот кто они, эти недавние кандидаты на галеры, в монастыри, гонимые за веру. Они залили палубу «Голдсборо», на котором бежали от расправы драгун, кровью своих спасителей, разделивших с ними свой паек и отдавших свежую пищу их детям.

Пожалуй, кроме дочери пастора Бокера, Абигель, душа которой так же красива, как лицо, только дети по-настоящему благодарны Пейраку — Рескатору, только они оценили чистоту его помыслов и разделяют его энтузиазм в стремлении к «Земле обетованной», какой, по планам графа, должна стать его колония Голдсборо.

Но Пейрак великодушен, хотя корни его великодушия, возможно, не льстят протестантам, ибо кроются они в его презрении к их косности, лицемерию и стяжательству. И все-таки он оказывается выше своих врагов. Он открывает для них врата рая, каким хотел бы видеть свое поселение.

Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.11

Третья часть «Анжелики и ее любви» — это только начальные эскизы грандиозной картины Америки, которую супруги Голон создали во второй половине своего романа-потока.

«Горячим было признание Купера во Франции, особенно со стороны Бальзака. Таинственность куперовских лесов и их изгои-дикари как бы проглядывают сквозь страницы Гюго, Дюма-отца и многих других французских романистов»[101], — читаем в «Литературной истории Соединенных Штатов».

Близость «американских» частей повествования Голонов к «индейским» романам Фенимора Купера бросается в глаза. Она не исчерпывается внешней стороной, здесь есть родство и духовное: Голоны, как и американский классик, дают образы людей, которых ведут неведомыми тропами дикой страны высокие чувства человечности, жажды нравственного совершенства.

Следует, вероятно, вспомнить и утопический роман Купера «Кратер», герой которого на одном из тихоокеанских островов ценой невероятных усилий, терпения и труда создал цветущую колонию, гибнущую из-за того, что за поселенцами тянутся пороки той цивилизации, от которой они стремились уйти.

Эта колония явно сродни колонии де Пейрака. Впрочем, родство тут уже не только литературное, но и историческое, поскольку пиратство (а Пейрак-Рескатор, как-никак, пират) «часто было... уходом от общества, где все основано на несправедливости, несправедливостью регламентировано и подчинено строго заведенным несправедливым порядкам»[102].

Только не учитывая этой стороны природы пиратства, не учитывая бегства свободолюбивых героев от религиозной и светской морали общества, можно было, подобно автору предисловия к русскоязычному изданию «Анжелики в Новом Свете» А. Эпштейну, говорить, что, будь Пейрак «дальновидней», он пошел бы по пути «Ла Салля, провозгласившего, не в пример Пейраку, весь огромный бассейн Миссисипи... владением короля Франции»[103]. Нет, Пейрак не приспособленец. Он горд, независим, он не может, «переступив» через память о том, как была разбита его жизнь, петь славу своему палачу. Увы, такая позиция никогда не была популярна. Но слава Богу, что не для всех «дальновидность» выше собственного достоинства...

С экспедицией Ла Салля ушел старший сын супругов Пейрак, Флоримон. У Жоффрэ путь иной. Этот образ ближе к провансальскому дворянину, который, скрыв свое имя под вымышленным — Миссон — вместе с итальянским доминиканцем Караччиолли основал на севере Мадагаскара флибустьерскую республику Либерталию (конец XVII века): «Миссон и Караччиолли объявили войну таким человеческим установлениям, как монархия, неравенство людей...»[104].

Во всяком случае, у де Пейрака много общего с Миссоном, которому «удалось обуздать свою команду, прекратить пьянство и ругань, привить им взаимное уважение друг к другу, рыцарское отношение к женщинам, пожилым и слабым... Когда Миссон обнаружил, что на корабле везут живой товар — черных рабов, он собрал своих людей и, полный возмущения, обратился к ним с речью: — Вот пример позорных законов и обычаев, против которых мы выступаем. Можно ли найти что-либо более противоречащее Божьей справедливости, чем торговля людьми?!»[105] и т.д.

Как близки эти слова тираде Рескатора, обращенной к протестанту Маниго: «Разве положение, которое вы унаследовали от ваших благочестивых предков — корсаров и купцов Ла-Рошели — разве оно не омыто слезами и потом тысяч и тысяч черных рабов, которых вы закупили на берегу Гвинеи и перепродали в Америке?» («Анжелика и ее любовь»).

Совершенно очевидно, что ни Пейрак с Ванрейком, совершающие обход мест сражений с пиратом Золотобородым, ни Анжелика, перевязывающая раны противникам Пейрака и оперирующая раненого ею в порядке самозащиты Аристида Бомаршана («Искушение Анжелики») — не просто дань литературному стереотипу благородных пиратов и их подруг: «Захватывая чужой корабль, люди Миссона... оказывали необходимую помощь раненым и больным»[106].

Либерталия Миссона погибла вследствие нападения местных племен и сопутствовавшего ему стихийного бедствия. Колония де Пейрака переживает, помимо борьбы со стихией, катаклизмы социального плана, близкие к невзгодам, постигшим колонию, описанную Ф. Купером.

Утопичность планов Пейрака, основанных на его безоговорочном антиклерикализме и антибюрократизме, усугубляется индивидуализмом.

Но надо признать, что без этих черт, в сочетании с рискованностью, в конечном счете — авантюризмом его натуры, перед нами был бы другой, совсем другой человек, причем, весьма вероятно — утративший добрую половину своего обаяния. Ведь дело не только в «двойственности мировоззрения наших героев», как полагает А. Эпштейн. Разумеется, герои романа «продолжают жить обветшалыми, но дорогими для них феодальными воззрениями и традициями» — и в этом, смеем заметить, достоверность их образов, правда истории. Притягательная же сила образа де Пейрака в значительной степени заключается в его причастности к когорте авантюристов и романтиков, без которых так бедна была бы сокровищница мировой литературы. Он — собрат героев А. Дюма-отца, Эдмона Дантеса и д'Артаньяна, и героев, порожденных фантазией нашего соотечественника А. Грина — Артура Грея и Друда, и множества других персонажей полюбившихся нам книг.

Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.12

В «американских» томах романа-потока Голон перед читателем раскрывается широчайшая панорама Нового Света. Точно воссозданная историческая обстановка, атмосфера жизни поселенцев, ярчайшие пейзажи — все эти свойства авторской манеры обретают здесь истинное величие и мощь. Географическая карта этих книг густо населена, и каждый персонаж — будь то француз, католик или протестант, англичанин или индеец, явился на страницы со своей судьбой, своей психологией, своей достоверной индивидуальностью.

Бросается в глаза ожесточенность, с которой делают первые шаги по американской земле новоиспеченные колонисты: в первые же дни они вынуждены дать сильный отпор подосланным к ним воинственным ирокезам.

Но не потому ли эта кровавая сцена смущает нас, что мы привыкли к наивному гуманизму отечественных произведений о путешественниках, словно не существовало бессмысленных кровопролитий по инициативе дикарей, вроде описанных русским «открывателем Америки» Г. И. Шелиховым в его записках[107]?

Да, Пейрак стреляет в индейцев, покушающихся на его жизнь. Но с теми, кто протягивает ему руку дружбы, он готов заключить союз, основанный на взаимном уважении. Со старым вождем Массасуа он обсуждает даже свои глубоко личные дела, выслушивает мнение индейца об Анжелике и прислушивается к нему. Слова старика помогают графу преодолеть свои сомнения, почувствовать приток сил для осуществления своих планов.