Дмитрий Кленовский - «…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962) Страница 17

Сердечный привет!

Искренне Ваш Д. Кленовский

38

5 ноября <19>58

Дорогой Владимир Федорович!

Рад был получить от Вас весточку, а то, откровенно говоря, заподозрил уже было Вас в «зубе»! Жаль, что Вы «забыли думать о литературе»! Впрочем, жизни перед Вами еще много и Вы успеете еще сменить Марфу на Марию. Как это странно звучит, что Вам приходится ждать решения «верховной комиссии» «Рифмы». Как могут Терапиано, Маковский и кто там еще, никогда не поднявшиеся сами до уровня Ваших «Романсов», судить об этой книге!? Такие вещи они должны пропускать без всякой «проверки»! Из-за этой «верховной комиссии» я в свое время отклонил предложение «Рифмы» издать моего «Неуловимого спутника». Поэт хотя бы с некоторым именем имеет право свободно «двигаться» в своей книге, без указаний литературного «начальства». Между прочим, Вы могли бы совсем недорого издать книгу сами в Мюнхене. Кстати, если что не помешает, издам вскоре новую книгу моих стихов — те мои заокеанские друзья, что финансировали издание предыдущих, дают деньги в долг и на эту — обычно я довольно быстро рассчитывался с моими кредиторами, надеюсь, что так будет и на этот раз, если только мои литературные друзья в USA по примеру прошлых лет помогут мне в распространении книги. Ведь только это и может окупить расходы по изданию книги. Продажа и в магазинах дает гроши, т. к. они берут себе почти половину выручки и годами не рассчитываются с автором. Кроме того, в Европе книгу приходится продавать ниже себестоимости. В конечном итоге мои книги не давали никакого дохода, но — и это главное — себя окупали. Книгу готовлю сейчас к печати, кое-что захотелось выправить и изменить. В набор (в Мюнхене) сдам в декабре и в свет выпущу после выхода № 55 «Нового журнала», где еще должны пройти мои стихи[195], включенные и в книгу. Будет в ней 40 стихотворений на 50–60 страницах.

Насчет «поздней музы» Пастернака вполне с Вами согласен. Я вообще не такой уж очень большой его почитатель, но за судьбу его тревожусь чрезвычайно. Ведь так его и до самоубийства могут довести: и чего он не уезжает, благо выпускают!? Разве Россия ему родина! Такие люди должны были бы чувствовать себя Weltburger’aми[196]. Раньше говорили: «патриот своего отечества и подлец собственной жизни». Обжились люди на советчине, как птицы в клетке: выпускают — не улетают, привычной кормушки жалко и на свободе непривычно. Судя по всему, Пастернак не испытывает достаточного отвращения к советскому строю.

Сборника стихов Г. Иванова не имею, но знакомые сообщили мне любопытную цитату из предисловия Гуля: «Даже как адвокату Г. Иванова, положа руку на сердце, мне не пришлось отрицать преступлений (подчеркнуто мною. — Д. К.) моего подзащитного и я только просил о некотором милосердии»[197]. Не странно ли и не многозначительно ли, что даже самые убежденные почитатели Г. Иванова испытывают потребность его оправдывать? Не свидетельствует ли это о том, что и для них в Г. Иванове что-то неблагополучно и это в конечном счете, несмотря на все восторги, не дает им покоя?

Очень понравилась мне книга рассказов Л. Зурова «Марьянка»[198], присланная мне автором. А что с книгой Моршена? Неужели опять поломалось? Жду ее с нетерпением, тем более что она, как я слышал, снабжена Вашим предисловием.

Сердечный привет! Искренне Ваш Д. Кленовский

39

31 янв<аря 19>59

Дорогой Владимир Федорович!

Давно (с ноября, если не считать короткого рождественского привета) Вам не писал — главное: все болел (и продолжаю болеть), даже 2 недели лежал, а кроме того, возился с новой моей книгой: кое-что захотелось для нее переработать, как будто пустяки, а это тяжелее, чем писать новое! Книга напечатана, сейчас брошюруется. Недели через две все будет, вероятно, готово, и я начну ее рассылать.

С интересом слежу за полемикой вокруг статьи Ульянова[199]. Мне присылают вырезки из «Н<ового> р<усского> с<лова>», да и все мои эпистолярные знакомые о ней высказываются. Из их писем вижу, что на многих она произвела впечатление. Не все и не во всем, конечно, с Ульяновым согласны, но решительно все отдают должное смелости и яркости его суждений. В таком духе из числа наших общих знакомых высказался, например, Ржевский — он очень ценит отзыв о себе Ульянова, тем более что раньше последний его не жаловал. Но есть, несомненно, немало и противников и Ульянова вообще, и «тезисов» его статьи. Это в первую очередь те, кто им в статье так или иначе обижены, в числе их почти все «парижане» и их попутчики. Меня больше всего порадовали высказывания Ульянова о критиках, поскольку он, конечно, имел в виду «парижан», против которых ведь и я выступил 2 года тому назад на страницах «Н<ового> р<усского> с<лова>», а также его похвала стихам Лидии Алексеевой, которые и я люблю чрезвычайно. Прочесть щедрое суждение Ульянова о самом себе было, не скрою, приятно, тем более что я и до этого очень ценил Ульянова как талантливого, чистой воды публициста и в литературный вкус его верю. Я, однако, против раздачи писателям порядковых №№. Каждый хороший поэт хорош по-своему, и вообще, при более или менее равных «технических данных» это дело вкуса. Ведь вот Иваск считает сейчас лучшим поэтом эмиграции Чиннова (строки которого, впрочем, и я люблю). Так что уточнять, кто первый, кто второй, а кто пятый — и излишне, и даже невозможно. Мне думается, что Вас как поэта Ульянов пропустил по какому-то недоразумению, м. б., просто забыл об этом, поскольку Вы давно уже стихов не печатали, и счел Вас за прозаика.

Гринберг[200] (первый редактор «Опытов») пригласил меня в затеянный им альманах «в честь Пастернака»[201], в котором будет «немного стихов, немного прозы и множество статей», но мне просто нечего ему дать. Сколько, однако, можно писать о Пастернаке! Я, откровенно говоря, статей о нем читать уже больше не могу!![202]

А что слышно о Вашей книжке в «Рифме»? Есть надежда, что она выйдет? Сердечный привет и наилучшие пожелания!

Искренне преданный Вам Д. Кленовский

40

12 мая <19>59

Дорогой Владимир Федорович!

Ваше длинное и интересное письмо вознаградило меня за Ваше долгое молчание[203]. Я не «дулся» на Вас, но, откровенно говоря, решил, что книга моя Вам настолько не понравилась, что Вы не хотите о ней говорить. Я не удивился бы этому, т. к. замечаю, что перемена симпатий в эмигрантской литературной среде — явление довольно обычное. Рад, что ошибся. Ваши критические замечания интересны, и с некоторыми из них я согласен. Что касается помазания на поэтическое царство[204], то я против каких-либо порядковых №№ в литературе. Среди поэтов-эмигрантов есть, на мой взгляд, с десяток хороших, и уточнять, кто кого и на какую долю секунды обогнал — излишне, мы не на стадионе, да и вообще это дело вкуса. К Вашей мне присяге[205] я отнесся, выражаясь немецким газетно-политическим языком, mif gedampftem Optimismus[206]. Чувствую, что присягаете Вы мне по традиции, за неимением лучшего, ну, словом, не так, как присягнули бы Петру I, а как, скажем, Александру III. Поскольку тиранство мое неизбежно выразится в отсутствии реформ в моем поэтическом хозяйстве, Ваше появление на Сенатской площади всегда мне угрожает. Об одном прошу: не кидайте бомб в мою похоронную процессию!

Вы называете меня поэтом одной темы и делаете это словно бы и не в порицание, но все-таки слегка в укор. Так же высказался и Моршен, которому хочется от меня «большего разнообразия». При оценке поэзии (именно поэзии!) это очень распространенный критический упрек, который меня всегда удручает. Как будто большинство наших поэтов не были поэтами одной темы! А если тема так объемиста, что она охватывает все то, чем дышит человек, — его отношение к жизни, смерти, Богу, вселенной, — то чем же плоха эта «одна» тема? У каждого поэта есть к тому же своя тематическая нота, и это всегда его лучшая нота, все остальное — попытки с негодными средствами. Поэта узнаешь по «почерку» (почерку не только формы, но и содержания), и именно им-то он и дорог. Почему поэт должен быть универсальным магазином? Это почему-то поэтов всегда попрекают «однотемностью», художнику никто никогда этого упрека не сделает. Ну можно ли посоветовать Левитану заняться батальной живописью или Делакруа писать натюрморты?

Очень порадовал меня выход книги Моршена. Но очень жалею, что она не вышла уже лет пять тому назад и что, не включив в нее многих превосходных стихов последнего времени, он не встает в ней перед читателем во весь рост. Уверен все же, что у него будет хорошая пресса (наверное, напишет Одоевцева). Предисловие Ваше, на мой взгляд, интересно, верно и удачно, только с некоторыми общими Вашими суждениями хотелось бы поспорить. Почему с «легкой руки» Гумилева все пишут теперь «правильно»? Что же, Гумилев шепнул поэтам на ушко рыбье слово и они все так вдруг и пошли писать «правильно»? Кое-чему Гумилев поэтов, конечно, научил (прежде всего, вероятно, ответственности), но процесс повышения стихотворного мастерства, думается мне, и глубже и последовательнее. И в этом «научно» и «правильно» я чувствую какое-то неуважение к Гумилеву, словно он кондитером был или портным… Это неуважение становится даже каким-то распространенным явлением. По Терапиано, например, предположительная похвала Гумилева («это очень понравилось бы Гумилеву», — сказал он иронически об одном моем стихотворении) является для поэта чем-то почти постыдным, никак не лестным. Как будто Гумилеву нравились одни пустые формальные достижения! Кстати о форме: «правильно» пишут многие, но лишь у немногих за этим скрывается подлинное поэтическое дыхание. Пример: Ю. Трубецкой, у которого все «правильно», но дыхания этого, подлинной искры Божьей — нет. «Обвинениями» в поэтич<еском> мастерстве сейчас иные критики просто отмахиваются от неугодных поэтов, если ни к чему другому нельзя придраться.