Георгий Адамович - Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску Страница 19

Мария Самойловна написала, что ей нужно «спешно и срочно видеть» меня. Но я буду в Париже только к 20-му. Если Кодрянская не врет, то она собирается предложить мне редакторство.

Во-первых, «даром только птички поют», а во-вторых, из лойяльности <так!> к Вам я ни за что предложения, не приму (хотя бы Вы ушли и добровольно).

Крепко жму руку. Пишите мне, пожалуйста, побольше и почаще.

Ваш Г.А.

71

21/IХ-<19>58

<Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Третьего дня я приехал в Париж и вчера был у Марии Самойловны, которая меня бомбардировала письмами: ей «срочно» и «непременно» нужно было меня видеть.

Дело вот в чем.

М<ария> С<амойловна> очень огорчается тем, что ей неизвестно: согласны ли Вы быть редактором «Опытов» или считаете себя в отставке? Она полна к Вам добрых чувств, считает Вас незаменимым и думает, что без Вас «Опыты» погибнут. Я ее в этих мыслях всячески поддерживал: Вы, никто другой, должны быть редактором! Единственное желание М<арии> С<амойловны> — читать рукописи до того, как Вы их приняли, т. е. не ставить Вас в неловкое положение, как было с Извольской и ее рукописью, Вами уже принятой[376], я ей сказал, что нахожу это ее желание естественным и приемлемым и тут я ни мало <так!> не покривил душой: нельзя же от М<арии> С<амойловны> требовать, чтобы она никакого интереса к журналу не проявляла и молчала бы, если бы появлялись в нем вещи, ей неприятные. Кантор вполне со мной согласен. Но вот что я добавил: «Было бы неприемлемо, если бы у Вас (т. е. у М<арии> С<амойлов>ны) было бы право навязывать, imposer, редактору то, что ему не по душе, т. е. право инициативы. Кроме того — суждение чисто литературное должно остаться прерогативой редактора. Издательница может отвергнуть вещь по содержанию, но не по оценке литературной или формальной».

На это М<ария> С<амойловна> полностью и категорически согласна. Даже замахала руками: «Что вы, что вы, я об этом и не думала!» Почему-то она просила меня, чтобы написал обо всем этом Вам именно я. Это я и делаю. Она жаждет и мечтает, чтобы Вы не отказывались от редакторства. Я к ее жажде и мечтаниям полностью присоединяюсь. Дорогой Юрий Павлович, проявите кротость и великодушие, не бросайте «Опытов»! Русский народ скажет Вам спасибо сердечное.

Кстати, по слухам (Кодрянская), к редакторству подъезжает Терапиано, но без успеха. Я не согласен на замену Вас ни в коем случае. Буду ждать ответа и надеюсь — утвердительного. Я в Париже до 3-го октября. Напишите сюда, в Париж. А обо всем прочем — потом.

Ваш Г.Адамович

72

8/Х-<19>58 3, Scarsdale Road с/о Mrs White Victoria Park Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Я не успел написать Вам — в ответ на Ваше письмо — из Парижа. Пишу из Манчестера.

С Марией Самойловной я говорил после Вашего письма по телефону. Она ахала на тему о том, как Вас ценит и любит, и обещала Вам написать. Вашу фразу «мы друг другу надоели» я изменил в том смысле, что Вы будто бы боитесь, что ей надоели, — и она размякла окончательно. Словом, она надеется, что Вы останетесь редактором, и сказала, что без Вас «Опыты» кончатся. Я ей это подтвердил.

К тому же, по слухам, у Карповича в «Н<овом> Ж<урнале»> большие финансовые затруднения, и в случае конца «Опытов» она склонна их поддержать (если они согласятся — добавлю от себя после известной истории ее с ними).

Так что умоляю на коленях, во имя русской культуры и чести эмиграции ответьте: да, дорогая издательница, остаюсь редактором! Насчет того, что «даром только птички поют», я напишу М<арии> С<амойловне> — но позже, если Вы на редакторство дадите окончательное согласие.

Видел за час до отъезда из Парижа Варшавского о невестой. Они проводили меня на вокзал. Она очень мила, он — еще милее, но постарел ужасно. Кажется, он этого не видит, а я, конечно, много об этом не сказал.

Когда выходят «Опыты»!?

Это последнее мое деловое письмо к Вам. Дальше будут письма о мыслях и чувствах. Обратите внимание на новый мой адрес.

Ваш Г Адамович

73

16/ХI-<19>58 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Получил письмо Ваше давно, хотел ответить сразу, а отвечаю почти что через месяц. Так всегда.

Знаю от Кантора, что Мария Сам<ойловна> сначала ждала письмо от Вас, потом написала Вам первая. Чем все это кончилось? Остались ли Вы на своем посту?

От того же Кантора: М<ария> С<амойловна> будто бы склонна финансировать и «Н<овый> Ж<урнал>», не оставляя «Опытов». Действительно, она заслужила от русского народа «спасибо сердечное»! Но будь жив Алданов, «Н<овый> Ж<урнал>» денег от нее не взял бы. Теперь — не знаю.

Это — дела. Перехожу к «не делам». Ваш отрывок — о женщинах и некоем юноше — навел меня на многие мысли и воспоминания. Но я никогда не чувствовал «ужаса», о котором говорите Вы и многие, с Вами вместе. Наоборот, то, что у других и частью у Вас, — «ужас», Для меня было подобием счастья, правда — требующим какого-то ирреального рая, чтобы осуществиться и стать не только подобием. Из строчки: «Федры не было, были няни» — могли бы выйти стихи[377].

Только что прочел в «Н<овом> Ж<урнале>» Пастернака (в «Новом> Р<усском> Слове» не читал). Есть отдельные замечания и фразы, которых кроме него никому бы не написать, но меня удивило общее «передвижничество» картинки. Он, по-видимому, действительно надеялся, что его напечатают в СССР, и подлаживался к общедоступности. По тем страницам, что я прочел, восторги Слонима и Ко мне непонятны. Но надо прочесть все[378].

Как Вы живете? Что делаете? «Кого любите?» (это цитата из недавнего письма одной дамы ко мне. Я ей отвечал — «Вас»); Что «Опыты» и почему их нет? У меня в голове тысячи писательских тем и планов, а возиться надо с «Маклаковым», за которого вперед получены все деньги![379] Если «Опыты» будут впредь, мне хочется написать две статейки (или обе соединить в одну): 1 — «О теме К.Леонтьева», 2 — о том, почему меня мутит от Сов<етской> России, при согласии с ее идеалом и конечной целью[380].

Буду ждать письмеца. Я в Париже с 15-го декабря, приблизительно.

Ваш Г.Адамович

74

14/I-<19>59 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Целый век нет от Вас ни слова! М<ожет> б<ыть>, это я не ответил Вам? Не помню.

Прежде всего — с Новым Годом! От души желаю Вам всяких радостей и приятных вещей, во всех смыслах и направлениях. Я очень люблю и как-то особенно чувствую строчки Мандельштама: «Он исповедоваться хочет, но согрешить сперва»[381]. Ну, вот что-то в этом роде у меня и сейчас в мыслях. Я был в Париже на каникулах, целый месяц. Ничего, все по-прежнему. Умер, внезапно, бедный Оцуп. Я был с ним в полу-ссоре, а теперь вспоминаю его с хорошим чувством, т. к. в целом он был хороший, искренний и чистый, мешала только какая-то надутость и вечная, подозрительная обидчивость, внушенная, кажется, его Беатриче — Дианой[382].

Я слышал какие-то рассказы об «Опытах»: будто Вейдле что-то наврал М<арии> Сам<ойлов>не о том, что Биск его статью знает, и другое. Не могу себе представить Вейдле-вруна! Все, что угодно, но не это! Если бы мне сказали, что он стал завсегдатаем «Фестиваля», было бы правдоподобнее. Напишите, пожалуйста, в чем дело[383] — и отчего «Опыты» не появляются? Меня это чуть-чуть смущает в личном порядке, т. к. у меня там много о Пастернаке, до-живаговского периода[384]. Между тем сейчас П<астернак> — другой, и т. к. журнал выйдет теперь или даже позже, что-то не складывается и не «увязывается».

Кстати, вакханалия вокруг П<астернака> — в частности, «Н<ового> Р<усского> Слова» — мне очень не по душе, не говоря уж о том, что это его подводит. Но противно мне желание покрасоваться за счет П<астернака>: и Слоним — в позе пророка Иеремии[385].

Ну, все это Вы знаете и понимаете сами. Гринберг издает альманах в честь П<астерна>ка. Я ему ответил без большого восторга, т. к. не знаю, что это будет, т. е. хватит ли у него ума и такта сделать нечто приемлемое![386]

Буду ждать письма, дорогой Юрий Павлович. Вы — моя «последняя любовь» на земле, или предпоследняя. Пожалуйста, не заставляйте меня думать, что даже и в этом — разочарование.

Ваш Г Адамович

75

11/III —<19>59 Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Очень давно, очень Вам не писал, собирался как раз вчера и сегодня, а сейчас пришло Ваше третье письмо, после двух «неотвеченных»! Простите. Я Вас всегда помню, «ношу», как Бальмонт, «на струнах сердца», ну а писать — дело другое. Я был занят, нездоров, все еще вожусь с «Маклаковым», и все дела запустил. Спасибо, что не считаетесь письмами и не обижаетесь. Я в Вас это очень ценю, т. е. «это» плюс все другое.