Даниэль Клугер - Тайна капитана Немо Страница 22

Впрочем, тут мы опять выходим не только на фольклорного и литературного персонажа, но и на реального человека, жившего давным-давно. Да-да, не удивляйтесь: героя многочисленных анекдотов, распространенных по всему мусульманскому миру, от Мавритании на востоке до Индонезии на западе, вовсе не следует считать исключительно плодом народного творчества.

Впрочем, он не единственный: вспомним Василия Ивановича Чапаева или даже Владимира Ильича Ленина. Кстати, образ первого прошел эволюцию, сходную с эволюцией Ходжи Насреддина: реальный человек стал героем литературного (и кинематографического) произведения, затем попал в анекдоты, а потом, на новом этапе, вновь оказался героем литературным («Чапаев и Пустота» Виктора Пелевина), но уже несущим черты фольклорного, анекдотического героя.

Образ Насреддина в замечательных книгах Бориса Привалова и Леонида Соловьева точно так же представляет собой развитие фольклорного персонажа, мало похожего на своего реального прототипа, который жил почти семьсот лет назад.

Подлинный Насреддин был учителем (а возможно, еще и судьей), очень образованным и очень веселым человеком. Он родился в 1208 году (605 году Хиджры) в селении Хорту, близ города Эскишехир, а умер в 1284 году (683 году Хиджры) в городе Акшехир, в возрасте семидесяти шести лет. Его могила находится в Акшехире. На надгробии, правда, фигурирует дата «386 год Хиджры», а это означает 993 год по христианскому календарю. Говорят, будто дату на могиле нужно читать наоборот: не 386, а 683.

Скорее всего эта могила имеет такое же отношение к подлинному Ходже Насреддину, как, например, «камера» в замке Иф к Эдмону Дантесу. Да и вряд ли при жизни почтенному Насреддину пришлось испытать хотя бы сотую долю тех приключений, которые приписывала ему народная молва в течение столетий. Но что-то же, наверное, было! Просто так стать героем анекдотов обыкновенному человеку нелегко. Нужно обладать многими качествами, сумма которых встречается не так часто. Некоторые из этих качеств остроумного и находчивого турецкого судьи — достопочтенного Ходжи Насреддина — перешли к дальнему потомку вместе с «турецким подданством». Если вспомнить, как Бендер лечил от кошмарных снов Хворобьева или как, по его же словам, ему довелось побывать в роли Христа и даже накормить пятью хлебами пять тысяч страждущих, если вспомнить религиозный диспут с ксендзами, родство это вспоминается почти сразу.

А еще, как мне кажется, Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей вполне может претендовать на пусть и дальнее, но все же, родство с Карлом Фридрихом Иеронимом фрайхерром фон Мюнхгаузеном, великим выдумщиком и просто веселым, остроумным и никогда не унывавшим человеком.

Самый правдивый человек на свете, или Ротмистр русской службы

1. Паж герцога Брауншвейгского

В 1744 году в Риге царило большое оживление. Здесь ожидали санный поезд юной пятнадцатилетней принцессы Софии Фредерики Августы Ангальт-Цербстской, дочери Цербстского герцога и невесты цесаревича Петра. Впоследствии этой девушке суждено было войти в мировую и российскую историю под именем императрицы Екатерины II.

Официально, конечно, ожидали не знатных особ, а неких уважаемых иностранок — юная принцесса и ее мать, Иоганна Елизавета, путешествовали инкогнито. Но в действительности, разумеется, известно было всё и всем. Путешественниц должен был встречать почетный караул из солдат расквартированной здесь первой роты Брауншвейгского кирасирского полка. Командовал ротой и караулом молодой офицер этого же полка, двадцатичетырехлетний поручик барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен. Наш герой. Так и хочется сказать вслед Григорию Горину: «Тот самый Мюнхгаузен». Потому что именно тот самый, великий выдумщик (не будем использовать слово «враль», ибо барон никогда не врал — он фантазировал, да и то не всегда). Уроженец нижнесаксонского города Боденвердера. Затем он же командовал эскортом из двадцати кирасиров с трубачом, который провожал высоких гостей через три дня из Риги в Санкт-Петербург.

До нас дошли записки Екатерины Великой, но — увы! Царственная писательница начинает свои воспоминания с прибытия в Москву, поэтому мы не знаем, произвел ли на нее впечатление статный молодой офицер. На ее мать — да, произвел. Впрочем, не только поручик, командовавший эскортом, но и весь эскорт — статные, красивые солдаты лучшей в кирасирском полку отборной роты (лейб-кампании). Что Иоганна Елизавета не замедлила записать в своем дневнике.

О внешности барона Мюнхгаузена мы вполне можем судить по копиям с его единственного портрета, написанного художником Г. Брукнером (правда, несколько позже — в 1752 году). Вот он перед нами — высокий, румяный, в весьма идущем ему кирасирском мундире, черненой кирасе, черной треуголке с золотым галуном. Прибавим еще и то, что в кирасиры вообще набирались рослые, физически крепкие молодые люди — все-таки специфика службы в тяжелой кавалерии обязывала.

Но, повторяю, мы не знаем, какое впечатление произвел молодой офицер на будущую императрицу. Как, впрочем, не знаем, какое впечатление произвела юная и не очень богатая немецкая принцесса на своего земляка. Хотя…

«Медвежьи шкуры я отослал русской императрице — на шубы для ее величества и для всего двора. Императрица выразила свою признательность в собственноручном письме, доставленном мне чрезвычайным послом. В этом письме она предлагала мне разделить с ней ложе и корону. Принимая, однако, во внимание, что меня никогда не прельщало царское достоинство, я в самых изысканных выражениях отклонил милость ее величества. Послу, доставившему письмо императрицы, было приказано дожидаться и лично вручить ее величеству ответ. Второе письмо, вскоре полученное мною, убедило меня в силе владевшей ею страсти и в благородстве ее духа. Причина последней ее болезни — как она, нежная душа, соблаговолила пояснить в беседе с князем Долгоруким — крылась исключительно в моей жестокости»[39].

При всей анекдотичности этого «свидетельства» можно предположить, что скорее София Фредерика произвела достаточно сильное впечатление на поручика фон Мюнхгаузена — настолько сильное, что на склоне лет он нафантазировал себе страсть императрицы к собственной персоне… Да, что и говорить, юная невеста цасаревича потрясла воображение молодого барона. И это при том, что именно в 1744 году барон связал себя узами брака — женился на Якобине фон Дунтен, дочери своего друга рижского судьи Георга Густава фон Дунтена. Венчание состоялось в деревне Пернигеле (Лиепупе) под Ригой, в старой церкви, развалины которой можно видеть и сегодня. Забегая вперед, скажем, что брак Мюнхгаузена оказался счастливым: барон и баронесса прожили в мире и согласии сорок пять лет. Омрачало семейное счастье лишь отсутствие детей…

Как же оказался в России молодой отпрыск старинного нижнесаксонского рода? Да очень просто. В 1735 году юный барон поступил на службу в пажи к владетельному герцогу Брауншвейг-Вольфенбюттельскому Фердинанду Альбрехту II. Брат герцога Антон Ульрих Брауншвейгский с 1733 года находился в России. Тогдашняя русская императрица Анна Иоанновна пригласила его для создания в русской армии тяжелой кавалерии — кирасирских подразделений. В придачу к тому он стал женихом Анны Леопольдовны. Анна Леопольдовна, крестница русской императрицы, была дочерью Екатерины Иоанновны, старшей дочери царя Ивана V Алексеевича, и герцога Мекленбург-Шверинского Карла Леопольда. Таким образом, молодой герцог Брауншвейгский оказался женихом внучки старшего брата и соправителя Петра I.

Брак был отсрочен, но герцог Антон Ульрих оставался в России и командовал одним из только что сформированных кирасирских полков.

В 1735 году русская армия начала боевые действия против Турции. Как вспоминал впоследствии (мог вспоминать, во всяком случае) барон Мюнхгаузен, «мы отправлялись в поход, как мне кажется, отчасти ради того, чтобы восстановить честь русского оружия, несколько пострадавшую при царе Петре в боях на реке Прут. Это нам полностью удалось после тяжелых, но славных походов под предводительством великого полководца, уже упомянутого нами выше». Антон Ульрих Брауншвейгский со своим полком участвовал в кампании с 1737 года и показал себя храбрым офицером, не раз рисковавшим жизнью в боях с турками.

В одной из атак, которую возглавил лично фельдмаршал Миних, Антон Ульрих и его свита оказались в числе немногих, устремившихся вслед за командующим в самое пекло боя. Лошадь под герцогом была убита; сам он, правда, остался цел, но два юных пажа, сопровождавших молодого полковника, были смертельно ранены и вскоре скончались.

Обратившись с письмом к брату, Антон Ульрих попросил прислать ему новых слуг. Этими новыми пажами, вызвавшимися добровольно поехать служить в далекую Россию, были два молодых родовитых дворянина из числа пажей герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского: фон Хойм и фон Мюнхгаузен. В следующем, 1738 году уже и Мюнхгаузен, в качестве пажа герцога Антона Ульриха, принял участие в боевых действиях. Герцог командовал отрядом из трех полков (плюс, разумеется, свита). 28 августа на реке Билочь его отряд успешно отразил атаку турецкой конницы. Бой был жарким, как писал Миних императрице, русская артиллерия разметала турок как солому. Тем не менее в целом поход оказался выматывающим и неуспешным. Миниху не удалось навязать неприятельскому войску генеральное сражение, которое, как он полагал, переломило бы ситуацию в пользу русской армии. В конце концов армия отступила, и Антон Ульрих Брауншвейгский вместе со свитой вернулся в Санкт-Петербург.