Игорь Суриков - Сапфо Страница 22

Сапфо — представительница жанра мелики. Посему об этом жанре в дальнейшем у нас и пойдет более подробный разговор. Но начнем мы все-таки с декламационной лирики, поскольку в хронологическом плане она появилась раньше.

Да и памятники ее более просты, чем мелические. Тут мы встречаем два жанра — элегию и ямб. Первая — в большей степени задумчиво-созерцательная (хотя и не обязательно с грустными нотками, которые волей-неволей всплывают в нашем сознании, когда мы слышим слово «элегия»); второй — в большей степени язвительно-разухабистый (хотя тоже не всегда). Соответственно, употреблялись два основных стихотворных размера: элегический дистих и ямбический триметр.

Дистихами написано, например, приводившееся выше сочинение Ксенофана о симпосии. Размер, о котором идет речь, представляет собой, как ясно уже из его названия, строфу, состоящую из двух стихов (строк). Вначале — уже знакомый нам гекзаметр, а за ним следует пентаметр; он несколько короче, и его введение придает строфе определенную завершенность по сравнению с «чистым» эпическим гекзаметром, который длится, длится, длится и, кажется, никогда не закончится.

Триметр же напоминает употребляющийся в стихосложении Нового времени шестистопный ямб. Если привести пример из русской литературы, которая ближе всего нам знакома, то вот хотя бы начало хрестоматийной вещицы Пушкина:

На холмах Грузии лежит ночная мгла…

Строго говоря, между современным шестистопным ямбом и античным ямбическим триметром имеются некоторые различия, но нам сейчас незачем вдаваться в эту непростую материю, тем более что героиня книги Сапфо ямбами почти не писала. Пожалуй, отметим только, что стихи, написанные триметром, тоже уже цитировались ранее. В частности, именно таково знаменитое обличение женщин Семонидом Аморгским.

Ну а в дальнейшем оба охарактеризованных размера тоже будут регулярно нам встречаться, поскольку мы переходим уже к краткой характеристике ряда конкретных выдающихся мастеров архаической эллинской лирики.

Начать, несомненно, следует с Архилоха, поскольку он являет собой один из колоритнейших примеров яркой индивидуальности в Греции интересующей нас эпохи. Как Гомера называют «отцом» греческого эпоса, так Архилоха — «отцом» лирической поэзии[88].

Позволим себе маленькое наблюдение из собственного преподавательского опыта. Читая лекции по древнегреческой истории и культуре, конечно же, обязательно приходится в какой-то момент упомянуть об Архилохе, кое-что рассказать о нем. И вот что автор стал замечать в последние годы (раньше, между прочим, такого не было): как только в аудитории звучит это имя, по рядам слушающих студентов проносится смешок. Очевидно, возникают ассоциации с нынешними молодежными жаргонизмами… А вообще-то имя поэта имеет вполне достойное значение, его можно перевести как «командир отряда воинов».

Архилох жил в середине VII века до н. э. Родиной его был небольшой, малоплодородный эгейский остров Парос. Отцом будущего поэта был знатный аристократ, но матерью — рабыня-наложница. Иными словами, по греческим обычаям Архилох считался незаконнорожденным и не мог рассчитывать на получение гражданских прав.

Впрочем, отец относился к нему хорошо, вырастил в своем доме, дал хорошее образование, а потом взял с собой, когда отправился с отрядом соратников основывать колонию на острове Фасос у северных берегов Эгеиды. Фасос юному Архилоху не понравился; впоследствии он описывал его такими словами:

                                …Как осла хребет,Заросший диким лесом, он вздымается,Невзрачный край, немилый и нерадостный.

А потом для поэта началась воинская судьба: он стал солдатом-наемником, прожил трудную жизнь, полную приключений, опасностей, авантюр… Война — одна из главных тем творчества Архилоха, он и изображает себя как поэта-воина:

Я — служитель царя Эниалия (то есть Ареса. — И. С.), мощного бога.                    Также и сладостный дар Муз хорошо мне знаком…В остром копье у меня замешен мой хлеб. И в копье же —                    Из-под Исмара вино. Пью, опершись на копье.

Будучи «полукровкой», лирик с замечательным пренебрежением относился к традиционным аристократическим ценностям. Так, страшнейшим позором, худшим, чем сама смерть, считалось бежать с поля боя, бросив щит (щит был предметом громоздким, и для успешного бегства с ним поневоле приходилось расстаться). А для Архилоха ничего позорного в таком поступке нет:

Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:                    Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает                    Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.

Щит для Архилоха уже не имеет былого сакрального, символического значения. Или скажем иначе: жизнь для него дороже чести, в отличие от высокородных героев Гомера.

Впрочем, первый лирик писал не только о войне. Дружба, любовь, ненависть — тоже среди сюжетов его поэзии. Язвительность, даже злоба нередко видна в архилоховских строках. О поэте сохранилось такое предание: он влюбился в юную девушку Необулу и посватался. Но ее отец Ликамб отказал незнатному жениху. Тогда Архилох начал буквально изводить Ликамба и Необулу издевательскими стихами.

Необуле:

Нежною кожею ты не цветешь уже: вся она в морщинах,                             И злая старость борозды проводит.

Ликамбу:

Что в голову забрал ты, батюшка Ликамб?                    Кто разума лишил тебя?Умен ты был когда-то. Нынче ж в городе                    Ты служишь всем посмешищем.

Не выдержав этих и других подобных поношений, и Ликамб и Необула будто бы даже повесились.

А вот — знаменитейшее стихотворение Архилоха, полностью отражающее его жизненную позицию:

Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой.Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!Пусть везде кругом засады — твердо стой, не трепещи.Победишь — своей победы напоказ не выставляй,Победят, — не огорчайся, запершись в дому, не плачь.В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй.Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.

Позиция стойкого, мужественного жизнелюбия слышна в произведениях Архилоха. Причем это жизнелюбие не идеалиста «в розовых очках», а человека, реально смотрящего на мир, не понаслышке познавшего все подстерегающие в нем трудности. Человека, для которого «жить», по сути, означает «выживать», — и тем не менее он любит и ценит жизнь даже такой.

Видным представителем архаической лирики был спартанец Тиртей. Он работал несколько позже Архилоха, во второй половине VII века до н. э. Тиртей — спартанский поэт, и этим, в сущности, всё сказано. Перед нами стихи, цель которых — воспеть патриотизм, мужество в битве, призвать соотечественников к героической борьбе с врагами, к стойкости:

…Стойте под сводом щитов, ими прикрывши ряды,                  Каждый в строю боевом…Копья, угрозу мужам, крепко сжимая в руках.                  И на бессмертных богов храбро во всём положившись,Без промедленья словам будем послушны вождей.                  Тотчас все вместе ударим…Возле копейщиков свой близко поставивши строй.                  Скоро с обеих сторон железный поднимется грохот:Это по круглым щитам круглые грянут щиты.                  Воины копья метнут, друг друга железом сражая,В панцири, что у мужей сердце в груди берегут.                  Вот уж колеблется враг, отступая с пробитым доспехом,Каменный сыплется град, шлемы стремясь поразить,                  Медный разносится звон…

Так как потомки вы все необорного в битвах Геракла,                  Будьте бодры, еще Зевс не отвратился от нас!Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха.                  Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины —                  Милыми, как нам милы солнца златые лучи!Опытны все вы в делах многослезного бога Ареса,                  Ведомы вам хорошо ужасы тяжкой войны,Юноши, вы и бегущих видали мужей и гонящих;                  Зрелищем тем и другим вдоволь насытились вы!Воины те, что дерзают, смыкаясь плотно рядами,                  В бой рукопашный вступить между передних бойцов,В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают;                  Труса презренного честь гибнет мгновенно навек…Пусть же, широко шагнув и ногами в землю упершись,                  Каждый на месте стоит, крепко губу закусив,Бедра и голени снизу и грудь свою вместе с плечами                  Выпуклым кругом щита, крепкого медью, прикрыв;Правой рукою пусть он потрясает могучую пику,                  Грозный шелома султан над головой всколебав…Пусть он идет в рукопашную схватку и длинною пикой                  Или тяжелым мечом насмерть врага поразит!Ногу приставив к ноге и щит свой о щит опирая,                  Грозный султан — о султан, шлем — о товарища шлем,Плотно сомкнувшись грудь с грудью, пусть каждый дерется с врагами,                  Стиснув рукою копье или меча рукоять!

Будем за эту страну с отвагою биться и сгибнем                  За малолетних детей, жизни своей не щадя!Юноши, не отходя ни на шаг друг от друга, сражайтесь,                  И да не ляжет на вас в бегстве позорном почин, —Нет, себе в грудь вы вложите великое, мощное сердце,                  В битву вступая с врагом, жизнь не щадите своюИ не бегите из боя, старейших годами покинув,                  Старцев, чьи ноги уже легкости чужды былой!..Жив если юноша, дорог мужам он и сладостен женам,                  Сгибнет он в первых рядах — смерть красоты не возьмет!Пусть же, шагнув широко, обопрется о землю ногами                  Каждый и крепко стоит, губы свои закусив!

И так у Тиртея — из элегии в элегию… Он являлся, повторим, очень крупным лириком, но все-таки, если читать его сохранившееся наследие «сплошняком», в какой-то момент возникает ощущение некоторой монотонности. Ведь автор — ярко выраженный поэт «одной темы». Впрочем, именно эта тема и была мила воинственным спартанцам. Тиртей, в сущности, подробно описывает атаку фаланги.