Александр Семенкин - Почему Льву Толстому так нравился рассказ А.П. Чехова «Душечка»[статья] Страница 4

Ей казалось, что она торгует лесом уже давно. Что в жизни самое важное и нужное это лес, и что-то родное и трогательное слышалось ей в словах: балка, кругляк, тес, шелевка, безымянка, решетник, лафет, горбыль…» (575–576). Театральный образ мысли героини сменяет лесопромышленный, и Душечка уже говорит: «- Нам с Ванечкой некогда по театрам ходить, — отвечала она степенно. — Мы люди труда, нам не до пустяков. В театрах этих что хорошего?» (576) Героиня совершенно забывает о своих прежних убеждениях, интересах, они не оставляют никакого следа в ее памяти. Как представляется, Душечка — это марионетка, которая последовательно выступает носительницей нескольких ролевых характеров, масок. Ролевой характер, перенимаемый ею внешним образом и дублирующий самостоятельный характер объекта привязанности, таит под своей оболочкой внутреннюю пустоту.

В этой главке снова повторяется мотив хорошей, благополучной жизни героини после свадьбы: «Пустовалов и Оленька, поженившись, жили хорошо. Обыкновенно он сидел в лесном складе до обеда, потом уходил по делам, и его сменяла Оленька, которая сидела в конторе до вечера и писала там счета и отпускала товар» (576). За всеми этими словами чувствуется ирония, сарказм Чехова. Слова о том, что после свадьбы жили хорошо, являются рефреном повествования. Душечка снова принимает активное участие в деятельности своего нового мужа, разделяя его убеждения.

Вновь возникает в этой главке мотив сна: «По ночам, когда она спала, ей снились целые горы досок и теса, длинные, бесконечные вереницы подвод, везущих лес куда-то далеко за город; снилось ей, как целый полк двенадцатиаршинных пятивершковых бревен стоймя шел войной на лесной склад, как бревна, балки и горбыли стукались, издавая гулкий звук сухого дерева, все падало и опять вставало, громоздясь друг на друга» (576). Сны героини в четырех главках соотнесены друг с другом, все они в точности повторяют дневные дела Душечки, отражая ее пустоту, характеризуя ее исключительно как персонаж комический. В этом чувствуется какая-то механическая заданность героини, ее полу одушевленность. Душечка предстает в рассказе неразвившимся эмбрионом личности. Героиня рассказа — существо почти безличное, она лишена личностной памяти и памяти самоактуализации, она лишена внутренней заданности. По Чехову, именно на безличной основе легче всего складывается тот или иной социальный характер. Когда мужья уезжают, Оленька не может заснуть, что отражает высокую степень ее привязанности к ним: «Когда Пустовалов уезжал в Могилевскую губернию за лесом, она сильно скучала и по ночам не спала, плакала» (576).

Также в этой главке представлен мотив чаепития: «Дома пили чай со сдобным хлебом и с разными вареньями, потом кушали пирог» (576). Чаепитие описывается обстоятельно как одно из центральных событий жизни героини. Подобное благополучное существование вызывало чувство неприятия у Чехова. Мы читаем в рассказе «Крыжовник»: «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что, как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти» (539).

Авторское отношение к Душечке сказывается уже в изображении самой сильной стороны ее натуры — способности любить: он наделяет героиню стереотипом любовного чувства. «Любить» для Душечки значит обеспечить любимому человеку уютный быт и вкусный стол, а также повторять как собственные суждения любимого и, следовательно, с каждой новой привязанностью менять эти свои суждения. Чеховская концепция любви, предполагавшая размыкание уединенного круга сознания любящего человека, никоим образом не предполагает полного отдания себя, растворения субъекта в объекте любви, отвергает потерю личностно самостоятельной позиции по отношению к другому человеку. Для Чехова любовь — это независимое, вольное чувство, основанное на искренности и свободе выбора. Любовь выступает у Чехова не служанкой добра, а в своем собственном высоком значении. Самое важное в любви — сама любовь. Писателя волнует момент зарождения и расцвета любви, время высшего подъема душевных сил. Чеховское понимание любви озарено глубиной и человечностью. Любовь сама по себе прекрасна и достойна доверия, если она искренна и основана на равенстве и свободе чувства. Любовь в рассказе, лишенная момента «личной тайны», вырождается в какую-то иную форму человеческих отношений. Как представляется, любовь Душечки — мнимая любовь, под оболочкой которой скрывается привязчивость беспомощного «я».

Повторяется в этой главке и мотив причитаний по мужьям. Когда умирает Пустовалов, Оленька практически дословно повторяет причитание по Кукину: «- На кого же ты меня покинул, голубчик мой? — рыдала она, похоронив мужа. — Как же я теперь буду жить без тебя, горькая и несчастная? Люди добрые, пожалейте меня, сироту круглую…» (577). Душечка использует даже одни и те же слова в причитаниях: «голубчик мой», «несчастная».

Смерть Пустовалова, как и смерть Кукина, изображается как комическая: «Но вот как-то зимой Василий Андреич в складе, напившись горячего чаю, вышел без шапки отпускать лес, простудился и занемог. Его лечили лучшие доктора, но болезнь взяла свое, и он умер, проболев четыре месяца» (577). После смерти Пустовалова, с которым Душечка прожила в мире и согласии шесть лет, начинается третья главка рассказа. Начинается привязанность Душечки к полковому ветеринарному врачу Владимиру Платоновичу Смирнину, разошедшемуся со своей женой и квартировавшему у Душечки во флигеле. Ее чувство к Смирнину начинается так же, как и к Кукину, — ее трогают его беды, вызывают жалостливое сочувствие. Душечка, совершенно забыв о прежних своих мужьях, начинает повторять, как собственные, суждения ветеринарного врача: «У нас в городе нет правильного ветеринарного надзора, и от этого много болезней. То и дело слышишь, люди заболевают от молока и заражаются от лошадей и коров. О здоровье домашних животных, в сущности, надо заботиться так же, как о здоровье людей.

Она повторяла мысли ветеринара и теперь была обо всем такого же мнения, как он. Было ясно, что она не могла прожить без привязанности и одного года и нашла свое новое счастье у себя во флигеле. Другую бы осудили за это, но об Оленьке никто не мог подумать дурно, и все было так понятно в ее жизни» (578). Итак, лесопромышленный образ мышления сменяется ветеринарным. Чувства и мысли, усвоенные Душечкой при каждой любви, сменялись новыми. Героиня приспосабливается к новым поворотам в ее семейной жизни с какой-то необыкновенной легкостью. Стоит только очередному избраннику приблизиться к ее орбите, как она тотчас переводит его в центр и сама начинает вращаться вокруг нового идола. Несомненно то, что ее душа может существовать только при чужой душе, что без того содержания, которым каждый раз ее наполняет новый хозяин, героиня просто не знает, как поступить и что сказать. Многочисленные повторы оттеняют ту внутреннюю бесследность, с какой одно увлечение Оленьки сменяется другим. В ее душе, предоставленной самой себе, не отыскивается никаких следов прежнего, якобы «настоящего, глубокого чувства».

В третьей главке повторяется и мотив чаепития: «Когда к нему приходили гости, его сослуживцы по полку, то она, наливая им чай или подавая ужинать, начинала говорить о чуме на рогатом скоте, о жемчужной болезни, о городских бойнях, а он страшно конфузился и, когда уходили гости, хватал ее за руку и шипел сердито» (578). Подобные повторяющиеся детали отражают ироническое отношение автора к героине. Многочисленные повторы отражают то, что увлечения Душечки не оставляют никакого следа в ее памяти, ее привязанности очень неглубокие, а готовность во всем повторять суждения объекта привязанности свидетельствует о том, что содержанием Душечки является пустота. Душечка лишена памяти, не может существовать без человека, у которого бы она заимствовала свои взгляды на жизнь. Повторяется в этой главке и мотив счастливой жизни с объектом привязанности: «…Оба были счастливы. Но, однако, это счастье продолжалось недолго» (578). Весь рассказ Чехова построен на подобных повторяющихся мотивах во всех четырех главках, отражающих механическую заданность жизни героини.

После отъезда ветеринарного врача Смирнина начинается четвертая глава в жизни Душечки. Оленька оказывается уже совершенно одна: «Теперь уже она была совершенно одна. По вечерам Оленька сидела на крылечке, и ей слышно было, как в «Тиволи» играла музыка и лопались ракеты, но это уже не вызывало никаких мыслей. Глядела она безучастно на свой пустой двор, ни о чем не думала, ничего не хотела, а потом, когда наступала ночь, шла спать и видела во сне свой пустой двор.

А главное, что хуже всего, у нее уже не было никаких мнений. Она видела кругом себя предметы и понимала все, что происходило кругом, но ни о чем не могла составить мнения и не знала, о чем ей говорить. А как это ужасно, не иметь никакого мнения! Видишь, например, как стоит бутылка или идет дождь, или едет мужик на телеге, но для чего эта бутылка, или дождь, или мужик, какой в них смысл, сказать не можешь, и даже за тысячу рублей ничего не сказал бы. При Кукине и Пустовалове и потом при ветеринаре Оленька могла объяснить все и сказала бы свое мнение о чем угодно, теперь же и среди мыслей и в сердце у нее была такая же пустота, как на дворе. И так жутко и так горько, как будто объелась полыни» (579).