Наум Синдаловский - Пушкинский круг. Легенды и мифы Страница 47

Н. Н. Пушкина

Следует сразу оговориться, что современное отечественное пушкиноведение решительно отрицает фантастическую легенду о первой брачной ночи Натальи Николаевны. К такому выводу литературоведческая наука пришла в результате многих десятилетий трудных поисков и счастливых находок, отчаянных схваток между оппонентами и логических умозаключений. С трудом удалось преодолеть многолетнюю инерцию общественного мнения, заклеймившего Наталью Николаевну на всех этапах всеобуча — от школьных учебников до научных монографий. Было. И это «было» пересмотру не подлежало. Науке с юридической скрупулезностью пришлось анализировать свидетельские показания давно умерших современников Пушкина, оставивших тысячи дневниковых страниц и писем, устраивать свидетелям «очные ставки» и «перекрестные допросы», чтобы выявить противоречия в их показаниях, извлекать из небытия улики и факты, чтобы на Суде Истории наконец вынести справедливый и окончательный приговор: НЕ БЫЛО.

Между тем не следует забывать, что великосветская сплетня, выношенная в феодально-крепостническом чреве аристократических салонов, стала достоянием всего Петербурга и в один прекрасный момент превратилась в живучую легенду, претендующую на истину. Почва для этого оказалась благодатной. В 1836 году до отмены крепостного права оставалась еще целая четверть века. Царь был полновластным хозяином своих подданных. Это хорошо понимали в обществе. В связи с этим представляет интерес легенда, героем которой являлся, правда, другой император — Александр I. Но сути это не меняет, тем более что по характеру Николай I больше подходил к этой истории. Однажды, во время прогулки Александра I по царскосельскому парку, к нему подбежала собака директора Лицея Егора Антоновича Энгельгардта, гулявшего тут же. Собака спокойно подошла к императору и начала лизать ему руку. К ним подбежал побелевший от ужаса Энгельгардт. «Чего вы так испугались, Егор Антонович?» — спокойно спросил император. «Но ведь она может укусить», — пролепетал Энгельгардт. «Вас же она не кусает», — попытался успокоить его Александр. «Да, но ведь я ее хозяин». — «А я ваш хозяин, — сказал император, — и собака это понимает».

Крепостническая Россия во главе с главным помещиком — царем, поигрывая в просвещенность и демократию в великосветских дворцах и особняках знати, цепко держалась средневековых правил в отношениях с низшими подданными. Одним из таких атавизмов оставалось пресловутое право первой ночи, довольно широко распространенное в дворянско-помещичьей практике того времени. Не брезговали этим и высшие сановники. Феодальная мораль позволяла чуть ли не бравировать этим. Мнение помещиков в этой связи мало чем отличалось от мнения дворян. Рассказывают, что во время встречи Александра I с дворянами и купцами, состоявшейся в 1812 году в Москве, один помещик в пылу патриотического порыва воскликнул: «Кладем свои гаремы на алтарь отечества, государь. Бери всех, и Наташку, и Машку, и Парашку!»

Пушкин все это воспринимал мучительно и болезненно. В его дневнике несколько раз упоминается фамилия флигель-адъютанта, ротмистра лейб-гвардии Кирасирского полка, хорошего знакомого Пушкина Сергея Дмитриевича Безобразова, едва не сошедшего с ума от ревности. В аристократических салонах открыто сплетничали о том, что перед его свадьбой с фрейлиной Екатериной Хилковой Николай I воспользовался правом первой ночи.

В злосчастном пасквиле, полученном Пушкиным, значился «великий магистр ордена рогоносцев». Весь Петербург знал, что такого звания был удостоен Д. Л. Нарышкин, чья жена в свое время считалась чуть ли не официальной любовницей Александра I. А Пушкин в пасквиле назван заместителем Нарышкина. Столь грубым и откровенным способом намекалось на связь Николая I и Натальи Николаевны. В это верили. Ужас трагедии в том и состоял, что верили даже лучшие друзья Пушкина. П. В. Нащокин рассказывал о том, что царь «как офицеришка ухаживал за его (Пушкина) женой. По утрам проезжал несколько раз мимо ее окон». И каждый раз, когда оказывался против ее комнат, поднимал лошадь на дыбы, утверждают некоторые «очевидцы». М. А. Корф записывает в дневнике, что Наталья Николаевна Пушкина «принадлежит к числу тех привилегированных молодых женщин, которых государь удостаивает иногда посещением». Сама Наталья Николаевна в письме к Афанасию Николаевичу Гончарову пишет, что не может спокойно гулять в Царскосельском парке. «Я узнала от одной из фрейлин, что их величество желали узнать час, в который я гуляю, чтобы меня встретить».

Ей вторит распространенная в свое время легенда, что именно в Царскосельском парке царь обещал Пушкину жалованье и предложил ему написать «Историю Петра» и что к этому его будто бы побудила заинтересованность юной красавицей. Царские милости, рожденные благодаря особому отношению императора к Наталье Николаевне, коснутся впоследствии и второго мужа несчастной женщины, через много лет после гибели Пушкина. В 1844 году генерал Ланской, за которого вышла замуж Наталья Николаевна, станет командиром Кавалергардского полка, и молва припишет это не его личным заслугам, а некой царской благодарности его жене Наталье Николаевне.

Попытки гальванизировать историю взаимоотношений Натальи Николаевны с императором предпринимались и после смерти героев этой русской драмы. Все они имели целью опорочить образ Натальи Николаевны, взвалив на нее всю вину за происшедшее, тем самым упростив до уровня мелодрамы глубочайшую суть трагедии. Кому-то постоянно хотелось, чтобы все герои этой драматической истории из государственных и общественных деятелей вдруг превратились в частных лиц, в той же степени достойных жалости и сочувствия, что и Пушкин.

В этой связи любопытным отголоском преддуэльных событий выглядит легенда о часах с портретом Натальи Николаевны. Однажды через много лет после описываемых событий в московский Исторический музей пришел какой-то немолодой человек и предложил приобрести у него золотые часы с вензелем Николая I. Запросил он за эти часы две тысячи рублей. На вопрос, почему он так дорого их ценит, когда такие часы не редкость, незнакомец сказал, что эти часы особенные. Он открыл заднюю крышку, на ее внутренней стороне был миниатюрный портрет Натальи Николаевны Пушкиной. По словам этого человека, его дед служил камердинером у Николая I. Золотые часы постоянно находились на письменном столе императора в его кабинете. Дед знал их секрет и, когда император Николай Павлович умер, взял эти часы, «чтобы не было неловкости в семье». Часы почему-то не были приобретены Историческим музеем. И так и ушел этот человек с часами, и имя его осталось неизвестным, заканчивает удивительная легенда.

Любопытство разгоряченного интригами Петербурга подогревалось слухами о неладах в семье поэта. В салонах поговаривали, будто Пушкин специально оставлял жену наедине с Дантесом в комнате, закрывал двери и прислушивался, не раздастся ли звук поцелуя или неосторожное слово. А потом «в припадке ревности брал жену к себе на руки и с кинжалом допрашивал, верна ли она ему». Слухи о жестокости Пушкина по отношению к Наталье Николаевне звучали повсеместно. Уж насколько Сергей Львович гордился своим великим сыном, но и он не мог скрыть досады, когда в одном из писем писал: «Сплетни, постоянно распускаемые насчет Александра, мне тошно слышать. Знаешь ли ты, что когда Натали выкинула, сказали будто это следствие его побоев».

Но общественное мнение, не отличающееся благосклонностью вообще, оказалось особенно жестоким к Наталье Николаевне. Ядовитая формула: «Безобразный муж прекрасной жены» уязвляла не столько Пушкина, с лицейских времен без комплексов воспринимавшего свою «обезьянью» внешность, сколько Наталью Николаевну, которая понимала, что этой формулой светские сплетницы старались намекнуть на ее якобы безразличие к творчеству гениального мужа, равнодушие к самому поэту, на ее умственную ограниченность и нравственную распущенность. В столице из уст в уста передавали анекдот о неком молодом человеке, который решил узнать, о чем же говорит в обществе жена первого поэта России. Однажды он целый час простоял у нее за спиной на великосветском балу и за весь час не услышал ничего, кроме однозначных «да» и «нет». Впрочем, это только легенда. На самом деле Наталья Николаевна по природе своей была немногословной. Еще в детстве ее называли «молчуньей».

Черный шлейф сплетен и пересудов надолго пережил Наталью Николаевну, хотя хорошо известно, что она, вопреки всему, всю свою жизнь сохраняла исключительно добрую память о великом муже. Чуть ли не через два десятилетия после смерти Пушкина она лично добилась освобождения из ссылки М. Е. Салтыкова-Щедрина, «как говорят, в память о покойном муже, некогда бывшем в положении подобном Салтыкову». Напомним, что Салтыков, также как и Пушкин, был лицеистом, хотя и другого, более позднего набора. Так что поведение Натальи Николаевны выглядело еще и как память о лицейских годах Пушкина.