Игорь Суриков - Сапфо Страница 56

Кстати, укажем вот на какой интересный факт. Второстепенными богинями, составлявшими окружение или, так сказать, «свиту» Артемиды (по своей основной функции — покровительницы дикой природы), являлись, как известно, нимфы — прекрасные девы, обитавшие в рощах, горах, лугах, источниках, реках и т. п. Есть версия, согласно которой почитание Артемиды как таковое вообще выросло из культа нимф, что она, собственно, первоначально была одной из нимф (верховной)[160].

Так вот, в высшей степени характерно, что само слово «нимфа» в переводе с древнегреческого означает «невеста». Поэтому нимфы, само собой, тоже входили в группу «брачных» божеств. А вместе с ними — и их предводительница Артемида.

Богини судьбы — Мойры — в этом круге тоже присутствовали. А также Пейфо (Пейто) — богиня убеждения. Последнее, наверное, тоже не случайно: этим подчеркивалось, что в семейных делах всё должно решаться посредством убеждения, а не насилия, не скандалов и ссор.

Естественно, в различных регионах и городах Греции состав «брачных» божеств мог иметь свои особенности. Так, в Афинах в их число включалась еще и Афина. Оно и понятно: она являлась богиней-покровительницей афинского полиса, ей были посвящены главные храмы на акрополе Афин[161]. В один из этих храмов накануне свадьбы ходили невесты. Там они, помимо молитв и жертвоприношений, совершали еще и ритуал посвящения богине некоторых вещей, которые использовались ими в добрачной жизни, а теперь становились ненужными. Имеются в виду прежде всего детские игрушки, куклы и т. п. Нужно помнить, что древнегреческой невесте на момент замужества, как правило, лет пятнадцать, а то и меньше. Иными словами, она — еще сущая девочка, вплоть до свадебной поры живущая в мире игр.

Теперь же эти игрушки оставлялись в храме в качестве приношения, с ними — и девичий пояс. А также пряди волос — «последние девичьи волосы»: перед вступлением в брак невеста, по обычаю, стриглась.

И вот — сам день свадьбы. Утром жених и невеста (пока еще, конечно, по отдельности, каждый у себя) совершали омовение. Жилища обеих семей, которым предстояло породниться, украшались, двери их убирались цветами. Одна из пожилых родственниц невесты — ее можно условно назвать свахой — одевала девушку в брачный наряд, в который входил, в частности, венок на голове.

Совершались новые торжественные жертвоприношения, а потом начиналась первая часть свадебного пира, проводившаяся в доме невесты и организуемая ее родителями. Соответственно, туда приходил и жених со своими родственниками и иными лицами, приглашенными с его стороны. Когда он переступал порог дома своей будущей жены, раздавались уже знакомые нам гименеи-эпиталамии. Помните? «Эй, потолок поднимайте… Входит жених, подобный Арею!»

На этом этапе празднования близость новобрачных еще не подчеркивалась — в частности, они и размещались не вместе, а в разных частях комнаты: жених с мужчинами, невеста с женщинами. Надо сказать, что во многих регионах Греции (Лесбос, кажется, к ним все-таки не относился) женщины вообще в принципе не допускались на пиры, на которых присутствовали мужчины, — ни при каких обстоятельствах, даже и по поводу заключения брака. Им (в том числе и невесте) оставалось «параллельно» угощаться в отдельном помещении. Но, кстати, даже и там, где невеста сидела в том же зале, ее лицо было закрыто фатой (или скорее чем-то вроде чадры).

Обед в доме невесты состоял в основном из сладких блюд. Может быть, этим символизировалась сладостность грядущей брачной жизни. А вечером, по его окончании, невесту торжественно перевозили в дом жениха. Она ехала на колеснице, запряженной быками или мулами, — но ни в коем качестве не конями, которые считались исключительно «мужскими» животными, ассоциировавшимися с войной и спортом, то есть с занятиями, к которым женщина никоим образом не могла быть причастна. Коней, кстати, никогда не использовали в качестве рабочего скота. Если для нас, с нашей российской традицией, привычно, что крестьянин пашет на лошадке, то эллины пахали на быках, вьючные грузы перевозили на ослах или тех же мулах («полуослах», как они назывались в Греции), а лошадь была для различных работ существом слишком благородным! Полагаем, в том, что новобрачная доставлялась на новое место жительства именно рабочими животными, тоже была своеобразная символика. Ведь греки ценили жен работящих, «жен-пчелок» (вспомним элегию Семонида Кеосского).

На колеснице с одной стороны от невесты сидел жених, а с другой шафер — кто-нибудь из его ближайших родственников или лучших друзей. Свадебную повозку сопровождала толпа участников пира; опять же раздавались гименеи, отчасти возвышенного содержания, но отчасти и веселого, шутливого (к одной из последних наверняка относится знакомый нам фрагмент Сапфо о привратнике с семисаженными ногами). Мать невесты шла за колесницей с факелом, а мать жениха, также с факелом, встречала процессию у дверей своего дома.

Там, у порога, сходящих на землю молодых осыпали плодами и сластями, — конечно же, тоже выражая таким образом пожелания всего наилучшего в супружестве. Почему-то невесте давали съесть плод айвы (греки называли ее «кидонским яблоком» — от города Кидонии на острове Крите). Похоже, считалось, что это дарует ей плодовитость.

Затем сваха, вновь под пение гименеев-эпиталамиев, отводила новобрачных в отведенный им покой. Один из друзей жениха (впрочем, теперь уже мужа) запирал комнату и становился у ее двери, играя роль как бы этакого стражника. Назавтра муж с женой обменивались подарками и подарки же получали от родственников и друзей. В тот же день из дома тестя торжественно переносилось условленное приданое в дом зятя и последний устраивал — на сей раз у себя — вторую часть свадебного пира.

Здесь, естественно, описана в известном роде «идеальная» брачная церемония, причем на афинских данных, поскольку они лучше всего известны. Сплошь и рядом встречались отклонения от этого идеала. Так, люди победнее не могли позволить себе такую роскошь, как колесница; в подобных случаях из дома невесты в дом жениха они шли пешком. Но, впрочем, разве и в наши дни мы встретим в этой сфере полное единообразие? Кто-то закатывает пышное пиршество в ресторане с сотней и более приглашенных, а кто-то обходится скромным празднованием в узком домашнем кругу. Кто-то ограничивается регистрацией в загсе, а кто-то еще и венчается в церкви…

Кстати, коль скоро мы упомянули о венчании, не будет неуместным коснуться еще и вот какого аспекта проблемы. В современных обществах бракосочетание часто происходит при участии духовенства. А в Древней Греции хотя свадебные обряды имели и свою религиозную составляющую, но тем не менее, что интересно, какая-то специальная роль жрецов в них не отмечена. «Жрецы ни при обручении, ни в день свадьбы не совершали никаких обрядов вроде соединения рук жениха и невесты, произнесения брачной формулы, благословения или приличной случаю речи»[162]. Получается, что брак считался делом сугубо частным, к государству (у эллинов «церковные» структуры не были отделены от государственных) не имевшим никакого отношения? Не вполне так; но, во всяком случае, государство не имело в виду контролировать жизнь своих граждан до такой степени, чтобы следить за тем, кто на ком женится и т. п.

Затрагивая «свадебную» тему, хочется (да и нужно) снова и снова цитировать дошедшие до нас отрывки из эпиталамиев Сапфо (хотя нам и раньше неоднократно приходилось это делать). В них нередки нотки светлой грусти:

Всё, что рассеет заря, собираешь ты, Геспер, обратно:Коз собираешь, овец, — а у матери дочь отнимаешь.

Очень тонко сказано! Геспер — вечерняя звезда (так греки называли, судя по всему, закатную Венеру). Он знаменует собой конец дня, когда домой возвращается скот, утром ушедший на пастбища. А невесту из родительского дома в дом будущего мужа перевозят опять же вечером! Об этом как раз говорилось чуть выше.

А следующий фрагмент, вне сомнений, говорит о первой брачной ночи, но увиденной, так сказать, извне:

Пели мы всю ночь про твою, счастливец,Про ее любовь и девичьим хоромБлаговоннолонной невесты с милым              Славили ночи.Но не всё ж тебе почивать в чертоге!Выйди: светит день, и с приветом раннимДруга ждут друзья. Мы ж идем дремотой              Сладкой забыться.

Здесь нарисована яркая картина: жених с невестой уже уединились в свадебном покое, а подруги только что покинутой ими девушки гуляют и поют — вплоть до утра, до той поры, когда молодоженам пора уже вставать и принимать поздравления от друзей мужа, проведших же бессонную ночь приятельниц его супруги уже тянет ко сну…