Семен Экштут - Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного Страница 6

О том, что произошло дальше, Юрий Валентинович, у которого не сложились отношения с новым редактором, очень живописно поведал в своих воспоминаниях. «С дамой сразу возник конфликт. Это была редактриса того распространённого типа, который я бы назвал типом бесталанного самомнения: талантом, то есть чутьём и пониманием литературы, бог обидел, а самомнение наросло с годами от сознания свой власти над рукописями и авторами. <…> Работа началась с черканья и перестановки слов на первой же странице. Я вступил в спор. Дамское самомнение кипело. Я упорно не уступал. Больше всего меня задело пренебрежение дамой не к моему тексту, а к авторитету Тамары Григорьевны. Черкать и переставлять слова во фразе, ей одобренной! И эдак с маху, с налёту! А Тамара Григорьевна вовсе не брала ручку и ничего сама не правила в рукописи. Да и что за замечания? „Которые… которые… как… как…“ Можно согласиться, можно не соглашаться. Я решил не соглашаться. <…> Пожалуй, я вёл себя рискованно. Но тогда этого не сознавал»[30].

Юрий Трифонов вёл себя не просто рискованно, а очень рискованно, если учесть, что он был начинающим автором и решалась его судьба. Трифонов пошёл к Твардовскому и решительно потребовал назначить другого редактора. Твардовский вник в суть конфликта и принял радикальное решение, избавившись от некомпетентной сотрудницы. Трифонов, не без сарказма, поведал о дальнейшей судьбе незадачливой редактрисы: «Дама, которая наскочила на меня, как баржа на мель, переплыла в „Советский писатель“ и лет двадцать благополучно подчёркивала там слова „которые“ и „как“»[31].

Отредактированная рукопись повести «Студенты» не залежалась в редакционном портфеле и в том же 1950-м была опубликована в октябрьской и ноябрьской книжках журнала «Новый мир». После того как рукопись была послана в набор и накануне выхода в свет октябрьской книжки «Нового мира» начинающий автор совершил ещё один очень смелый поступок. Он написал любовную записку, адресованную известной московской красавице — певице Нине Алексеевне Нелиной, солистке Большого театра, и назначил ей свидание.

«Трифонов — Нелиной в Большой театр, 23 сент. 50 г. Дорогая Нина! Я безумно люблю Вас. Нам необходимо встретиться. Вы не знаете меня, но сегодня мы должны познакомиться, и… Вы всё узнаете! Всё, всё!!! Ради бога не отвергайте моего предложения! Умоляю Вас! Сегодня в 6 ч. вечера мы встречаемся у стадиона „Динамо“ и едем за город. Это решено! Я уверен, что Вы согласитесь. Любимая, жду Вашего ответа у 1-го подъезда. Ваш навеки, Ю. Трифонов. P. S. Вы были сегодня восхитительны! Ю. Три…»[32] Красавицу, уже успевшую побывать замужем и отнюдь не обделённую вниманием поклонников, ещё никогда не приглашали на свидание на стадион. Она удивилась… и пришла на свидание, благо стадион «Динамо» находился неподалёку от Верхней Масловки, где вместе с родителями жила певица. Юрий и Нина стали встречаться. Так в жизни и судьбе писателя появился тайный сюжет, рассказ о котором впереди.

После выхода «Студентов» 25-летний Трифонов проснулся знаменитым. Казалось, что река его жизни сделала крутой поворот и потекла по широкому руслу: «Обрушились сотни писем, дискуссии, диспуты, телеграммы с вызовом в другие города. Всё это началось в декабре и продолжалось, нарастая, в течение всей зимы. В редакцию „Нового мира“ я заходил за письмами, которые Зинаида Николаевна (секретарь редакции. — С. Э.) собирала в толстые пакеты и, передавая их мне, шептала с изумлением: „Послушайте, ну кто бы подумал! Ведь только Ажаев получал столько писем!“ Члены редколлегии, которые раньше меня не замечали и едва здоровались — с какой бы стати им замечать? — теперь останавливали меня в зальчике и задавали вопросы.

Катаев сказал, что он в два счёта сделал бы из меня Ильфа и Петрова. „Небось уж подписались в Бюро вырезок? И носят вам на квартиру такие длинные конверты со всякой трухой?“ — спросил он.

Я не слышал, что существует какое-то Бюро вырезок. Твёрдо решил: не подпишусь. Но через год всё-таки подписался»[33].

Успех шёл по нарастающей. В начале января 1951 года в газете «Правда», самой главной газете СССР, появилась положительная рецензия. Появление публикации в «Правде» было связано с тем, что редакция «Нового мира» выдвинула повесть Юрия Трифонова на соискание Сталинской премии. В ту эпоху рецензия в «Правде» могла резко изменить жизнь писателя: положительная — вознести, разгромная — уничтожить, притом с неотвратимостью античного рока. Итак, «Правда» вознесла. 15 марта на заседании Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства автору повести «Студенты» была присуждена Сталинская премия 3-й степени, денежный эквивалент которой составлял 25 тысяч рублей. 25-летний Юрий Валентинович Трифонов стал, пожалуй, самым молодым лауреатом за все годы существования этой премии. Это был апогей его успеха — жизненного и литературного. Последствия сказались незамедлительно.

«Мне звонили товарищи, поздравляли. Посыпались всякие лестные предложения: из „Мосфильма“, из театра, с радио, из издательства. Люди, меня окружавшие, были ошарашены; я же, представьте, принимал всё, как должное! И вёл себя глупо»[34]. Трифонов ответил отказом на лестное предложение «Мосфильма» написать сценарий по его повести. Свой отказ мотивировал нежеланием эксплуатировать успех. Посчитал это унизительным для себя. «Художник и дела — это гадость, это плебейство»[35]. Издательство «Советский писатель» захотело выпустить отдельное издание повести. И вновь последовал гордый отказ. Якобы когда-то, полтора года назад, первое издание было обещано издательству «Молодая гвардия», и Трифонов не находит для себя возможным нарушить данное слово. Именно данное слово, а не издательский договор, который ещё не был заключён. К чести автора, он своё слово сдержал. Первое отдельное издание «Студентов» вышло именно в «Молодой гвардии». Но ничто не помешало бы ему опубликовать повесть и в «Советском писателе». В то время ситуация на книжном рынке принципиально отличалась от нынешней. В стране существовал огромный читательский голод, и издательская практика тех лет была такова, что популярные книги параллельно выходили в нескольких издательствах и, не залеживаясь на прилавках книжных магазинов, благополучно доходили до своего читателя.

Впрочем, на некоторые заманчивые предложения молодой автор соглашался. Он благосклонно отнёсся к предложению Театра им. Ермоловой поставить спектакль «Молодые годы» по повести «Студенты». Почему Юрий Валентинович не посчитал театральную инсценировку повести эксплуатацией успеха — непонятно. Вероятно, потому, что интеллектуалы тех лет с известной долей высокомерия относились к кинематографу, но благоговели перед театром. Известна фраза Анны Ахматовой: «Кино — это театр для бедных». А может быть, Трифонов согласился на театральную инсценировку, потому что ему понравился главный режиссёр театра Андрей Михайлович Лобанов. Не просто понравился, а пришёлся по душе, причём не только сутью эстетической концепции, но и стилем жизни, характером дарования, отношением к искусству. Именно Лобанов остался для Трифонова «поразительным и как бы вечным… примером человека театра, истинного художника или, как говорили в старину, а на Западе говорят до сих пор, — Артиста»[36].

Знакомство с режиссёром совпало с самым успешным периодом в жизни Юрия Валентиновича. В течение нескольких месяцев редкий день проходил без встреч молодого лауреата с читателями. В декабре 1950-го Трифонов, ещё не успевший стать лауреатом, выступил на диспуте о своей повести перед студентами Московского государственного пединститута им. Ленина. В следующем, 1951 году диспуты и выступления перед студентами самых известных столичных вузов шли непрерывно, один за другим, причём иные из них продолжались не один день. Легче отыскать институт, где не было публичного обсуждения повести, чем перечислить все институты, где Трифонову довелось выступать. Первый медицинский, станкостроительный, институт связи, инженерно-экономический, полиграфический, лесотехнический, инженерно-строительный, архитектурный. Даже слушатели Военно-юридической академии и студенты Института международных отношений МИД СССР захотели встретиться с автором «Студентов». Помимо этого были библиотеки, школы, клубы, поездка в Ленинград и новые выступления… Юрий Валентинович, по его собственному выражению, «тогда влетел в литературу, как дурак с мороза»[37].

После военного лихолетья истосковавшиеся по мирной жизни читатели жаждали книг о мире. И молодой автор сумел ответить на этот запрос времени. Его книга подкупала бытовыми подробностями и каким-то наивным реализмом. Читатели «Студентов» узнавали персонажей повести в кругу своих знакомых и, бывало, как дети, бурно радовались этому сходству. Один из студентов Литературного института лучше всех выразил причину феерического успеха: «Здорово написал. Как на фотографии. Все ребята один к одному»[38]. Это было то наивное время, когда цветные иллюстрации из «Огонька» использовались для украшения квартир. Даже на даче товарища Сталина висели эти репродукции.