Дмитрий Сегал - Пути и вехи: русское литературоведение в двадцатом веке Страница 64

Важные труды Е. М. Мелетинский посвятил эпосу как в общетеоретическом плане прослеживания его генезиса, так и в плане конкретного анализа древнескандинавского эпического памятника «Эдда»[57], а также поэтике мифа[58]. Эти последние работы кажутся мне особенно ценными, поскольку в них Е. М. Мелетинский широко использует работы и методику западных исследователей мифа и специально Клода Леви-Стросса, с которым позднее он сотрудничал. На Западе широко известны труды Е. М. Мелетинского и его соавторов по структурному описанию волшебной сказки. Эти работы, переведённые на иностранные языки, представляют собой дальнейший шаг в осмыслении структурных отношений в сюжете волшебной сказки[59]. Авторы широко используют семантический анализ, который даёт очень хорошие результаты, позволяя классифицировать сказочные сюжеты, в частности, как «мужские» и «женские», «направленные на объект» и «направленные на субъект» и т. п. Соответственно, сложная сюжетная схема, составленная В. Я. Проппом, может быть представлена в виде последовательности более или менее равносоставных блоков, включающих в себя — в общем виде — недостачу — испытание (предварительное) — испытание (окончательное) — обретение волшебной помощи/средства — главное испытание, конфликт и победа — ликвидация недостачи. Сюда, в зависимости от места этой схемы в сюжете (начало, главное повествование, второй сказочный ход, завершение) могут быть добавлены новые звенья (например, изменение облика, возвращение облика, идентификация, наказание врагов или обретение некоего особого блага поверх ликвидации недостачи) или из этой повествовательности могут быть, соответственно, исключены некоторые звенья, но в целом сказка предстаёт как совершенно самодостаточный и адекватный себе в смысловом отношении жанр, моделирующий не только архаическую схему племенной инициации, но и совершенно панхроническую схему личностной реализации обычного (то есть миноратного) героя (или героини). Такая реализация, имеющая совершенно имагинативный характер, указывает тем не менее на совершенно реалистические обстоятельства, несмотря на часто волшебный и сверхъестественный их облик, ибо требует от героя (героини) обязательного подчинения неким социальным правилам поведения.

В восьмидесятые годы вышли фундаментальные труды Е. М. Мелетинского по компаративистике: исследование о средневековом романе[60] и книга об исторической поэтике романа и эпоса[61]. В период «перестройки» и после Е. М. Мелетинский посвятил много сил организации центра литературных, семиотических и культурологических исследований в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ).

Мне осталось выйти за пределы той научной школы, к которой я принадлежу, и попытаться, в заключение этого обзора как-то отнестись к тем направлениям, которые по-настоящему возникли только после падения коммунизма.

Все они развиваются уже совершенно новым образом и в совершенно новой обстановке. Для описания этой обстановки необходимы новые исследовательские приемы, поскольку здесь речь должна будет пойти о тех новых проблемах, которые возникли в связи с той действительно имевшей место в России перестройкой всей области гуманитарного знания, которая — как это произошло ранее и на Западе — существенно атомизировала и сузила исследовательское поле. Это относится и к жизни всех новых направлений литературоведения, которые возникли после падения коммунизма. Возникли как новые академические, так и не связанные с академической наукой области гуманитарных интересов.

Одни, такие как религиозно-философские труды, привлекающие литературу как объект своего интереса, могут считаться своего рода фениксом, воскресшим из огня, поскольку их предки существовали до 1917 года, а также на Западе у русской эмиграции. Но религиозно-философским внукам еще очень далеко до дедов.

Другие — морфизмы соответствующих западных (главным образом, американских) школ — являются, скорее, чем-то вроде посредственных диктантов, написанных усердными (или не очень) учениками приготовительного класса. И так, и так — уровень, даже не научный, а просто уровень дискурса этих сочинений в обоих случаях не дотягивает до уровня разговора тех, с кого они сознательно или бессознательно берут пример. Их черёд быть объектом подобного обзора ещё не настал.

И последнее. Надо подвести какую-то черту под теми экстранаучными, но вошедшими в плоть и кровь соответствующих произведений и посвященного им дискурса, понятиями «новой религиозности» и «новой идейности», которые я широко употреблял в ходе этого обзора. Я смею думать, что оба они никуда не исчезли и не исчезнут, хотя их судьба вырисовывается по-разному. Новой религиозности, конечно, приходится не очень удобно рядом с открывшейся снова и вполне укрепившейся традиционной религиозностью, каков бы ни был её конкретный конфессиональный признак. Тем не менее, мне кажется, что если литературоведение и в будущем захочет говорить о литературе как части огромной исторической традиции, а не просто о социальном факте вне связи с понятиями «внутренней необходимости» и «одухотворённости», то ему не обойтись без опоры на эту новую, внутреннюю религиозность, которая вполне может ощущать себя находящейся где-то рядом, вне, над и проч. по сравнению с традиционной религией. Что же касается новой идейности, то её положение проще: она вырастает стихийно из органического протеста свободной мысли против зажимания ртов и против политкорректности. Здесь у настоящего литературоведения есть чем заняться.

Resume

«Paths and Landmarks», written by Dimitri Segal, one of the active members of the Moscow-Tartu semiotic school, is a concise history of Russian literary criticism and academic scholarship throughout the 20th century. Attention is mainly focused on the emergence and development of the formal school of Russian literary criticism (B. Ejkhenbaum, V. Shklovsky, Yu. Tynyanov) against the background of the relevant ideas of the Russian comparative folkloristics (A. Veselovsky and O. Potebnia). Special place is devoted to the pioneering ideas of Vladimir Propp and Olga Freidenberg concerning, respectively, the genesis of folktale and the dynamics of archaic mythological motifs of death and resurrection. Several chapters deal with the history and ideas of Russian literary semiotics and structuralism.

Примечания

1

Иногда в весьма фантасмагорической форме, когда в 1946 году секретарь ЦК А. А. Жданов объявил А. Н. Веселовского и его школу сравнительного литературоведения ответственными за политические и идеологические просчёты и ошибки советских писателей и деятелей культуры, обвинив их в «космополитизме» и «преклонении перед иностранщиной».

2

Веселовский А. Н. Из истории романа и повести. СПб. — Вып. 1. С. 40.

3

Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М.: Высш. школа, 1984. С. 3.

4

Иванов Вяч. Вс. Рецензия на книгу О. М. Фрейденберг «Миф и литература древности». В кн.: Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. VI. История науки: Недавнее прошлое (XX век). М.: Знак, 2009. С. 344–346.

5

Вестник Европы. 1870. № 9. С. 170–248.

6

Мережковский Д. С. Грядущий хам. См: Lib.ru/Классика: Мережковский Дмитрий Сергеевич. Грядущий хам. http://az.lib.ru/m/merezhkowskij_d_s/text_0080.shtml. 12.03.2009 — 5:18 РМ, стр. 9.

7

Анненский И. Ф. Господин Прохарчин. В кн.: Анненский И. Ф. Книга отражений. М.: Наука, 1979. С. 29.

8

Анненский И. Ф. Драма на дне. Ibid. Стр. 74.

9

Иванов В. И. Спорады. В кн.: Иванов В. И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 76–77.

10

Иванов В. И. Достоевский и роман-трагедия. Там же. С. 282–283.

11

Венгеров С. А. В чём очарование русской литературы XIX века? В кн.: Венгеров С. А. Собрание сочинений. Т. IV. Пг., 1919. См.: http://www.biografia.ru/cgi-bin/search. pl?oaction=show&id=2629. 10.08.2009 — 3:29 РМ.

12

Розанов В. В. Апокалипсис нашего времени. В кн.: Розанов В. В. Уединённое. М., 1990. С. 394.

13

Троцкий Л. Д. Литература и революция. М.: Изд-во Красная новь, Главполитпросвет, 1923. С. 155.

14

Удушьев И. Взгляд и Нечто. «Современная литература». Л.: Мысль, 1925. С. 174. Кстати, это определение было применено Ивановым-Разумником в связи с поэтическим творчеством Бориса Пастернака.

15

Эйхенбаум Б. М. Теория «формального метода». В кн.: Эйхенбаум Б. М. О литературе. Работы разных лет. М.: Сов. писатель, 1987. С. 379–380.

16

Тынянов Ю. Н. «Промежуток». В кн.: Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 168.

17

Прекрасную статью (по сути дела, монографию!) о жизни и творчестве Б. М. Эйхенбаума в 30-50-е годы написал Е. А. Тоддес: Тоддес Е.А. Б. М. Эйхенбаум в 30–50 годы (К истории советского литературоведения и советской гуманитарной интеллигенции). В кн.: Тыняновский сборник. Вып. 11. Девятые Тыняновские чтения. Исследования. Материалы. М.: ОГИ, 2002. С. 563–691.