Сергей Щепотьев - Супруги Голон о супругах Пейрак Страница 8

В этих словах, конечно, отразилась картина Франции начала шестидесятых годов XVII века: «Хотя огромное большинство населения были крестьяне, у них не хватало еды. В 1660 году было необходимо импортировать зерно и по дешевке продавать его из королевских амбаров. Поля заросли колючками и терновником. На протяжении военных лет дома были разрушены или разорены, домашний скот реквизирован, виноградники вырезаны»[51].

Но верно и то, что после Второй мировой войны «Франция, некогда классическая страна собственнического крестьянства и торгово-ремесленнической буржуазии, полностью изменила свое социальное лицо. В 1946-1968 гг. доля сельского хозяйства в самодеятельном населении упала с 34 до 15%»[52], что «в 1954-1962 гг. ...полюсами притяжения... мигрантов служат наиболее динамичные промышленные зоны: Парижский район, Прованс... С другой стороны — Бретань, долина Луары, Лимузен, Пуату, где доминирующую роль в экономике играет сельское хозяйство, переживают процесс обезлюдения»[53].

Конечно, нам, привыкшим к совершенно иной традиции исторического романа, кажется странным, почему супруги Голон не расставили всех точек над i, предоставив нам расшифровывать авторский замысел.

Но и это объяснимо. В среде трубадуров, как известно, существовало две манеры стихосложения: светлая, trobar leu, и темная, trobar clus, из которых последней свойственны изощренность и в значительной степени зашифрованность. Думается, авторы «Анжелики», отказавшись в своем романе от «авторского голоса», прибегают именно к этой темной манере, отдавая и таким способом дань старой провансальской литературной традиции.

Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.6

Итак, во Франции абсолютной монархии, во Франции католического фанатизма нет места Жоффрэ де Пейраку, лелеющему традиции древней провансальской культуры, нет места Пейраку — ученому, обогнавшему свое время в научном знании и неутомимых лабораторных опытах. Он вызывает раздражение собратьев по классу, включая первого дворянина Франции, — раздражение, которое приводит Жоффрэ к трагическому разрешению его конфликта с обществом.

И Анжелика — скромная воспитанница монастыря, познавшая сильную страсть к человеку, научившему ее любви, раскрывшему перед ней огромный мир знаний, духовно обогатившему ее, — Анжелика, соприкоснувшись благодаря супружеству с принцем Аквитанским с высшим светом Франции, вдруг стремительно падает на социальное дно, и единственной ее целью становится борьба за жизнь — свою собственную и своих обездоленных детей.

В «Пути в Версаль» приемы автора «Трех мушкетеров» уступают место приемам плутовского романа, изображающего одинокого героя во враждебном обществе.

И, подчиняясь схеме жанра, Анжелика в борьбе за существование проходит через разные ипостаси: то она за небольшую плату прислуживает в таверне, то унизительным для себя способом спасает жизнь своих сыновей, то благодаря шантажу получает необходимую сумму денег и патент, чтоб открыть шоколадную лавку, то, наконец, пользуясь все тем же шантажом, женит на себе Филиппа дю Плесси-Бельер и тем самым возвращает себе положение в обществе. Эта последняя ее авантюра также входит в «условия игры»: герой французского плутовского романа (в отличие от классического, испанского) готов воспользоваться случаем для того, чтобы снова начать добропорядочную жизнь.

Стиль Александра Дюма мы улавливаем, конечно, и здесь — особенно при пересказе исторической сплетни («У фаворитки короля, мадемуазель де Лавальер, рот был несколько великоват. К тому же она слегка хромала. Говорят, что это придавало ей особую грациозность, не мешая восхитительно танцевать, но факт был налицо: она хромала»). Однако в «Пути в Версаль» супруги Голон уже весьма далеки от следования его сюжетным схемам. Их внимание обращено не столько на пересказ исторических анекдотов (хоть описание исторических фактов отличается лаконичной точностью — как, например, при изложении смерти Мазарини), сколько на создание широкой панорамы парижских нравов. Так, история ареста Никола Фуке офицером мушкетеров д'Артаньяном, рассказанная Дюма в нескольких главах «Виконта де Бражелон», занимает в романе Голон несколько строчек. В то же время, вполне следуя логике развития сюжета и образа главной героини, авторы умело используют прием плутовского романа для изображения разнообразных слоев французского общества — преступного мира, торговцев, буржуа, парижских литературных кругов, придворных кутил, игроков и, наконец, королевской четы, причем вся эта пестрая толпа персонажей связана между собой не только образом самой Анжелики: на наших глазах происходит естественное их взаимодействие, полное конфликтов, непримиримых противоречий, борьбы[54].

Двор Чудес связан с королевским двором через посредство карлика королевы Баркароля, состоящего в банде Никола, не говоря уже о тайных нитях, связывающих высшее дворянство с мрачной компанией Катрин Лавуазен. Хорошо известно, что в годы правления Луи XIV разного рода отравления, как и отправления месс черной каббалы, стали своеобразным бичом, терроризирующим общество. Об этом свидетельствует серия процессов, имевшая место в Париже в 1680 году. Самым шумным из них был процесс Катрин Монвуазен, известной под кличкой Лавуазен (Соседка). В связи с этим процессом были арестованы несколько придворных, в том числе племянница Мазарини Олимпия де Суассон, образ которой — нелицеприятный, очерченный резко, почти до карикатурности, — находим в «Пути в Версаль». Самое же любопытное, что, хоть любовница короля Атенаис де Монтеспан и избежала ареста, начальник полиции Ла-Рени собрал против нее весьма неприглядные свидетельства: «Оказалось, что в течение нескольких лет мадам де Монтеспан добавляла без ведома короля в его еду и питье порошки, вызывающие эротическое возбуждение. Она также пыталась убить свою соперницу, молодую мадемуазель де Фонтанж, пропитывая ее одежду такими ядами, как арсеник, красная сера, желтая сера и аврипигмент, или же ее перчатки отваром персикового цвета»[55].

Союзник Лавуазен, Гибур, показал, что «в начале 70-ых годов, когда Монтеспан боролась против Лавальер, он... купил только что рожденного младенца за 1 экю для отправления черной мессы в присутствии мадам де Монтеспан — возможно, хотя он этого и не признала, над ее обнаженным телом. Он перерезал глотку младенца ножом и собрал кровь в потир. С кровью ребенка была отслужена первая месса; во время второй мессы в качестве святых даров фигурировали сердце и внутренности младенца для приготовления „порошков“ для мадам де Монтеспан. ... Мадам де Монтеспан пропитала арсеником или каким-то другим ядом петицию на имя короля о прощении для отбывающего тюремное заключение друга Лавуазен... Короче, движимая безумной ревностью, она зашла так далеко, что попыталась убить короля»[56].

Очевидно, что авторы «Анжелики» не выдумали ничего из описываемых ими злодеяний Лавуазен и ее пособников Лесажа и Гибура. Об этих фактах истории Франции писал еще Э. Гофман в рассказе «Мадемуазель де Скюдери». Среди уже названных имен там фигурирует и действующий в первом томе романа итальянский алхимик Экзили, и префект парижской полиции Ла-Рени, и его помощник Франсуа Дегре. Тот факт, что эти персонажи, помимо рассказа Гофмана, нашли отражение также в анонимном романе «Опасные пути», напечатанном в редактируемом А. Каспари русском альманахе «Родина» в 1911 году, позволяет предположить, что все они, в том числе и Дегре — личности исторические[57]. Тем более, что и в «Опасных путях» Дегре — бывший медик, из судейских, опальный из-за приверженности к некоему тулузскому дворянину, сожженному на Гревской площади.

Франсуа Дегре — один из ярчайших персонажей романа Голон.

Честный, ироничный, порою даже циничный, он отчаянно защищает де Пейрака на трагифарсе суда, а впоследствии «продал свою адвокатскую должность и посвятил себя более доходному и не менее полезному делу: охоте за злоумышленниками и дурно настроенными личностями. Хотя с высот красноречия погрузился в глубины молчания».

Став «сычом» — офицером парижской полиции, — Дегре сталкивается с Анжеликой во время ее пребывания в банде Никола, а затем — преследуя сочинителя памфлетов Клода Ле-Пти, которого скрывает женщина. Он достаточно изучил ее, чтобы сделать вывод: «Бросаться на мужчин — не ваш стиль» и заподозрить в ее попытках соблазнить его желание помочь поэту скрыться. И Анжелика с ужасом узнает, что напрасно удерживала полицейского: по его словам, он хотел не погубить памфлетиста, а выручить его…

Утраты, удары судьбы приводят Анжелику к желанию покончить с собой. Франсуа Дегре вовремя почуял недоброе. Он применяет для снятия ее стресса, так сказать, психологически-физиологический шок, попросту говоря — овладевает Анжеликой, причем овладевает грубо, обращаясь с ней, как с уличной девкой. «Они отчаянно дрались, она выкрикивала самую низкую ругань, какую могла придумать — Но, запрокинув голову, сама слышала, как она смеется, словно бесстыжая проститутка». И результат не замедлил сказаться; уже три часа спустя подопечная бывшего адвоката с недоумением вспоминает о своем недавнем намерении: «Убить себя? Что за дикая мысль! Да зачем же она хотела себя убить? Право же, не время».