Ян Пробштейн - Одухотворенная земля. Книга о русской поэзии Страница 86

Только пройдя через «огонь агоний» и поняв, что «пережитое принадлежит нам не больше, //чем книга, снятая с полки, или фильм, снятый не нами» можно понять, что «существенно не место пребыванья — // существованья нашего уместность, //то, призваны к чему, должны исполнить: //исполниться заботой бытия». Подобное утверждение вполне в духе Хайдеггера, считавшего, что человек проявляет себя лишь в бытии, вернее «когда вступает в просвет бытия». Главная же задача поэта, одного из хранителей языка, хранимых им, — исцелять от забвения время, которое «под неизбывным гнетом злобы дня// дробится, распадаясь на осколки», — исцелять его «настоем памяти, на разнотравье// целебном языка, его корнях// настоянном…» И только выдержав испытание, можно надеяться на то, что «исцелит и время и тебя// целительная цельность языка». Однако преодоление препятствий — не самоцель, но лишь возможность увидеть новые перспективы, стремясь

…к началу постиженья в то,что начинает лишь осуществляться:не вещь, но образ, облик, лик любвимерцает в озере — зерцале созерцанья,где облако догадок, словно дым,вуалью обволакивает тайну.

С тех пор, как в 1995 году книга «Элегии» была опубликована, я написал немало новых элегий, появился как бы новый цикл, который я условно назвал «Новые элегии». Так что я обращаюсь к этому жанру на протяжении всей своей жизни и, даст Бог, продолжение еще последует.

19. НК: Как вы определяете связь пространства и времени и каково влияние Хайдеггера на ваше творчество?

Я.П.: Меня давно волнует этот вопрос, я написал несколько работ, посвященных тому, какое значение имеет время-пространство для творчества отдельных поэтов — Хлебникова, Мандельштама, Элиота, Бродского, Борхеса и других, а также рассматриваю поэзию в целом с этой точки зрения. Вначале я шел в своих критических работах от Бахтина, от его хронотопа. Бахтин ведь разработал эту идею только на материале прозы, говорил о романном времени, в то время, как в поэзии время еще более емкое, сжатое: в уже упоминавшемся мной стихотворении Пушкина «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —/ Летят за днями дни, и каждый час уносит/ Частичку бытия…» — вся человеческая жизнь, «точка пересечения времени с вечностью», если воспользоваться выражением Элиота, — наше земное дробящееся время на фоне времени неделимого. Если определять поэзию с точки зрения времени-пространства, то в узком смысле слова я бы сказал, что на «пластическом пространстве стиха», как любил говаривать Аркадий Акимович Штейнберг, разыгрывается драма бытия, время очищается от злободневности, становится цельным, исцеляется, а язык обретает новую жизнь. В широком же смысле, в этом вопросе теперь я более следую за Хайдеггером, нежели за Бахтиным, в особенности же за его мыслью, высказанной в работе «Что такое метафизика»: «Если время каким-то еще потаенным образом принадлежит к истине бытия, то всякое понимание бытия, бросающее себя в открытость истины бытия, должно заглядывать во время как возможный горизонт понимания бытия» и — «интерпретация времени как возможного горизонта всякого понимания бытия есть вообще его предварительная цель». Я пытаюсь показать, что поэзия так же, как и философия, стремится постигнуть истину бытия, заглянуть в потаенное, в Ничто, яркие тому примеры — державинская «Река времен», тютчевская бездна, искания Хлебникова, «Восьмистишия» Мандельштама, его же удивительно емкие стихи:

И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

А стихотворение Хлебникова 1915 года, начинающееся с высокой державинской ноты, завершается поразительным прозрением:

Годы, люди и народыУбегают навсегда,Как текучая вода.В гибком зеркале природыЗвезды — невод, рыбы — мы,Боги — призраки у тьмы.

Быть современным поэтом — это, на мой взгляд, суметь выразить современную эпоху, сопоставив ее масштаб с величием неделимого времени, то есть вечности. Искусство так же, как история, является формой времени и пространства, то есть это все формы бытия. Вечность нейтральна, абстрактна, ее можно определить такими же словами или категориями, которыми мы выражаем наше отношение к Богу: «безначальный, бесконечный, присносущий». В искусстве и в жизни вечность воплощается в конкретном времени и пространстве, приобретает конкретность или можно сказать по-другому: искусство и жизнь есть воплощения конкретного времени и пространства. Там, где пересекаются эти воплощения, возникает реальность, но это разные реальности по той простой причине, что в искусстве и в жизни по разному проявляются и время и пространство.

Близко мне также и отношение Хайдеггера к языку вообще и к поэзии в частности, он один из немногих философов, умеющих тонко чувствовать и не менее тонко интерпретировать поэзию, посвятил поэзии и языку немало работ. Полностью разделяю мнение философа о том, что поэт не только и не столько творит язык, сколько является творением языка, ибо, как сказал Хайдеггер, «…мы приняты в некую исключительную область, в ту, где мы, требующиеся для того, чтобы дать слово языку, обитаем в качестве смертных». Далее в докладе «Путь к языку» Хайдеггер говорит: «Всякий язык человека сбывается в сказе и как таковой он в строгом смысле слова, хотя в разной мере близости к событию, есть собственно язык. Всякий коренящийся в событии язык, поскольку показан, послан человеку через проделывание пути сказа, постольку судьбоносен».

20. Н.К.: В чем заключается самодостаточность поэта в наше время?

Я.П.: В наше время, как и в любые другие времена, самодостаточность поэта можно выразить двумя пушкинскими формулами: «Ты царь — живи один», и — «Никому… Отчета не давать…» Сказано на все времена.

Список сокращений

М — Мандельштам О. Э. Сочинения. В 2-х т. // Сост. П. Нерлер. Подг. текста и комм. А. Д. Михайлова и П. Нерлера. Вступ. статья С. С. Аверинцева. М., 1990. T. 1. 638 с., т. 2. 464 с.

СС — Мандельштам О. Э. Собрание сочинений. // Сост. П. Нерлер и А. Никитаев. — Т. 1–4. — М., 1993–1997. T. 1 — 368 с.; т. 2 — 704 с.; т. 3 — 528 с.; т. 4. — 608 с.

Т — Хлебников Велимир. Творения // Ред. и вступ. статья М. Я. Полякова. Составление, подготовка текста и комментарии В. П. Григорьева и А. Е. Парниса. М.: Советский писатель, 1986. 736 с.

МПСС — Маяковский В. В. Полное собрание сочинений в 13 т.// Под ред. В. А. Катаняна. М., 1955. T. 1 — 440 с.

Библиография

Арион. Журнал поэзии. М., 1995–2014.

Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы // Подг. изд. Л. Г. Фризман. М.: Наука, 1983. 720 с.

Бенедиктов В. «Как слово наше отзовется». М.: Правда, 1986. 322–436.

Блаженный Вениамин (Айзенштадт). Скитальцы духа. // Составители С. А. Аксенова-Штейнгруд, Э. З. Басин. Минск, 2000.

Блаженный Вениамин (Айзенштадт). Сораспятье. Минск, 1995.

Блок А. Собрание сочинений в 8 томах. // Подг. и прим. Вл. Орлова. М.-Л: Художественная литература, 1960.

Борхес X. Л. Коллекция: Рассказы. Эссе. Стихотворения. СПб., 1992. — 520 с.

Борхес, X. Л. Заир (перевод Л. Синянской) // Проза разных лет. Мастера зарубежной прозы. М., 1984. 480 с.

Борхес, X. Л. Сочинения в 3 томах. // Сост., пред, и комментарии Б. Дубина. Рига: Поларис, 1994.

Бродский И. Заметка о Соловьеве // Russian Literature Triquaterly. Fall, 1972. Vol. 4. P. 373–375.

Бродский И. Послесловие // Платонов А. Котлован. Ann Arbor: Ardis, 1973. С. 162–164.

Бродский И. Урания. Ann Arbor: Ardis, 1984. 200 с.

Бродский И. Письмо Брежневу // Гордин Я. Дело Бродского / Нева № 2. СПб., 1989. С. 165–166.

Бродский И. Неотправленное письмо // Иосиф Бродский размером подлинника. Л-д-Таллинн, 1990. С. 5–7.

Бродский И. Азиатские максимы (Из записной книжки 1970 г.) // Иосиф Бродский размером подлинника. Л-д-Таллинн, 1990. С. 8–9.

Бродский И. Примечания папоротника // Сост. Б. Янгфельд. Bromma, Sweden: Hylaea, 1990. 56 с.

И. Бродский. Форма Времени. Стихотворения, эссе, пьесы в 2-х т. Минск: Эридан, 1992. 1 т. — 480 с., 2 т. — 480 с.

Бродский И. Набережная неисцелимых. Тринадцать эссе. // Сост. В. П. Голышев. М.: Слово, 1992. 320 с.

Бродский Иосиф. Бог сохраняет все. // Сост. В. Куллэ. М.,1992. 304 с.

Бродский И. Меньше единицы. М.: Изд-во Независимая газета, 1999. 472 с.

Сочинения Иосифа Бродского в 7 т. //Под. ред. Г. Ф. Комарова. СПб.: Пушкинский фонд, 1997–2001. т. I. — 1997. 304 с. т. II. — 1997. 440 с. т. III. — 1997. 312 с. т. IV. — 1998. 432 с. T.V. — 1999. 376 с. т. VI — 2000. 456 с. т. VII —2001.344 с.