Наум Синдаловский - Пушкинский круг. Легенды и мифы Страница 9

Говорят, он и раньше был суеверен и словно предчувствовал свою раннюю смерть. Иногда это усугублялось семейными обстоятельствами. Так, однажды жене Дельвига, Софье Михайловне, когда они находились в гостях у сестры Пушкина Ольги Сергеевны Павлищевой, в темном коридоре померещился «какой-то страшный старик, с хохотом будто бы преградивший ей дорогу». Она так напугалась, что посещения дома Павлищевых пришлось раз и навсегда прекратить.

По воспоминаниям современников, Дельвиг любил порассуждать о загробной жизни и в особенности об обещаниях, данных при жизни и исполненных после кончины. Об этом его свойстве знали друзья. Иногда над этим подшучивали. Иногда относились серьезно. Так, пушкинский приятель, дерптский студент Алексей Вульф однажды привез из Прибалтики череп. Друзья придумали, что это череп одного из предков Дельвига, и решили его ему подарить. Пушкин по этому случаю написал «Послание Дельвигу», которое начиналось словами:

Прими сей череп, Дельвиг, он…

Как-то раз Дельвиг вполне серьезно взял клятву со своего приятеля Н. В. Левашева и в свою очередь пообещал сам «явиться после смерти тому, кто останется после другого в живых». Разговор происходил за семь лет до преждевременной смерти Дельвига и, конечно, был Левашевым давно забыт. Дельвига похоронили на Волковском православном кладбище. Над могилой установили гранитную колонну с символической скульптурой плакальщицы. А ровно через год, как утверждал сам Левашев, «в двенадцать часов ночи Дельвиг молча явился в его кабинет, сел в кресло и потом, все так же, не говоря ни слова, удалился».

Через сто с небольшим лет, в 1934 году прах друга и соученика А. С. Пушкина по Царскосельскому лицею был перенесен на Пушкинскую дорожку Некрополя мастеров искусств Александро-Невской лавры.

Среди самых знаменательных и важных для Пушкина знакомств, приобретенных в лицейские годы, было его знакомство с видным русским историком и писателем, основоположником целого направления в русской литературе — сентиментализма, автором хрестоматийной известной всем школьникам повести «Бедная Лиза», Николаем Михайловичем Карамзиным, жившим в то время в Царском Селе.

Род Карамзиных происходил из поволжских дворян, чьи предки имели восточные корни. Отсюда первая часть его фамилии «Кара», что означает «черный». Как дворяне Карамзины известны уже при Иване Грозном, на службе царя числился некий дворянин Семен Карамзин. Дружеским намеком на восточное происхождение Карамзина было прозвище его дочери от первого брака Софьи Николаевны. Среди гостей ее называли: «Самовар-паша» (она всегда разливала чай, сидя у самовара и приветливо улыбаясь).

Николай Михайлович родился в 1766 году в деревне Карамзинке Симбирской губернии. Он — один из шести детей отставного капитана Михаила Егоровича Карамзина. В 15-летнем возрасте, после окончания пансиона в Москве, Карамзина зачислили в Преображенский полк, квартировавший в Петербурге. Однако через два года Карамзин выходит в отставку. А в 23 года он уже известный писатель, автор сентиментальных повестей и сборников стихов.

Однако в России Карамзин более всего известен как историк. В 1803 году по собственному прошению он получил звание придворного историографа, потому что, как сам об этом писал к министру народного просвещения, хотел «сочинять Русскую историю, которая с некоторого времени занимает всю душу». В 1816 году Карамзин закончил работу над «Историей государства российского», книга через два года увидела свет, поразив буквально всю читающую Россию. Как единодушно отмечали современники, своей «Историей» он изменил представление русских людей о своей родине, пробудил интерес к истории отечества. Он стал, по выражению Пушкина, «первым нашим историком и последним летописцем».

Н. М. Карамзин

О том, какое ошеломляющее впечатление на читающий Петербург произвела карамзинская «История», можно судить по воспоминаниям одного современника, сказавшего: «В Петербурге оттого такая пустота на улицах, что все углублены в царствование Иоанна Грозного» в изложении Карамзина. В последние годы жизни Карамзина его отношения с Пушкиным несколько охладели. Одной из причин этого стала обида, которую затаил Пушкин, когда Карамзин с подчеркнутым холодным равнодушием умудренного жизнью патриарха выговаривал ему, юному 17-летнему мальчишке, за любовную записку, неосторожно посланную им его 36-летней жене. Позже, не то оправдываясь, не то объясняясь, Пушкин писал: «Карамзин меня отстранил от себя, глубоко оскорбив и мое честолюбие, и сердечную к нему привязанность». И это была правда. Но не вся. Мы знаем сколь категоричен Пушкин в оценках монархических идей Карамзина, проповедуемых в своей «Истории». У Пушкина это выразилось в беспощадной эпиграмме, адресованной историку:

В его «Истории» изящность, простотаДоказывают нам без всякого пристрастьяНеобходимость самовластьяИ прелести кнута.

Так или иначе, но они не переписывались, хотя в письмах к друзьям из южной, а затем и из Михайловской ссылки, Пушкин постоянно справлялся о своем старшем товарище. Не забыл Пушкина и Карамзин. У исследователей жизни и творчества поэта есть серьезные основания предполагать, что Николай I вернул Пушкина из ссылки исключительно благодаря ходатайству Карамзина. Тот действительно за многих хлопотал перед царями, сначала перед Александром I, потом — перед Николаем I. Считается, что это был его личный, внутренний долг перед российскими либералами, отдалившимися от него после выхода в свет «Истории». Карамзин знал, что они чтили его как историка, но не могли простить ему оправдания монархии, крепостного права и признания исключительно эволюционного, то есть естественного, не революционного пути развития страны.

Между тем городской фольклор отдал должное Карамзину сполна. Он присвоил ему почетный титул «Граф истории» и наградил прекрасной посмертной легендой. Карамзин скончался 22 мая 1826 года и был погребен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Над его могилой высится мраморный саркофаг с бронзовым лавровым венком. Чуть менее чем через два месяца на кронверке Петропавловской крепости казнили пятерых руководителей декабрьского восстания. До самого конца никто не верил, что приговор будет исполнен. От Николая I ожидали акта помилования. Не случилось. А в Петербурге родилась молва: «Будь жив Карамзин, казнь не совершилась».

П. Я. Чаадаев

В 1816 году в доме Карамзина Пушкин познакомился с другим знаменитым царскоселом, сыгравшим исключительно важную роль в формировании мировоззрения поэта. Это был Петр Яковлевич Чаадаев, или «Прекрасный Чаадаев», как называли его в литературных салонах обеих столиц. В Царском Селе после возвращения из Франции квартировал лейб-гвардии гусарский полк, где он служил. В конце 1820 года Чаадаев, которому все без исключения прочили самое блестящее будущее, вплоть до звания личного адъютанта Александра I, неожиданно подал в отставку. Столь же неожиданно отставка была принята. По этому поводу в Петербурге ходило бесчисленное количество легенд, согласно которым Чаадаев поплатился за то, что, будучи человеком непомерно тщеславным и торопя свою служебную карьеру, начал интриговать против своих сослуживцев. После известного солдатского бунта в Семеновском полку он якобы сам напросился поехать с докладом об этом к императору Александру I, который находился в то время на конгрессе в Троппау. Но опоздал, и глава австрийского правительства Меттерних узнал о солдатском бунте раньше, чем русский царь. С особой издевкой в голосе говорили о том, что опоздал из-за особого отношения к своему внешнему виду. Ради безупречности туалета будто бы подолгу задерживался на каждой станции.

Так это или нет, сказать трудно, но, когда он прибыл в Троппау, разгневанный Александр I якобы «запер его в каком-то чулане на ключ, а затем выгнал». Честолюбивый Чаадаев не на шутку обиделся и тут же написал просьбу об отставке.

После выхода в отставку Чаадаев совершил длительное путешествие по Европе, результатом которого стали знаменитые «Философические письма», в них он весьма критически отозвался о духовном выборе России. «Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя», — писал он. В 1836 году, за публикацию одного из своих писем, Чаадаева официально объявили сумасшедшим.

Позиция Пушкина в этом вопросе была прямо противоположной взглядам Чаадаева. Он относился к прошлому и будущему России с искренней любовью. В этой связи любопытна легенда о том, что в драматической судьбе Чаадаева поэт будто бы принял самое непосредственное и не очень благородное участие. Если верить фольклору, Николай I, встретив однажды Пушкина, сказал ему: «А каков приятель-то твой Чаадаев? Что он наделал! Ведь просто с ума спятил!» А Пушкин, будто бы шутя, ответил, что действительно «Чаадаев начитался иностранных книг, и в голове у него что-то неладно». Это будто бы и подало мысль Николаю I подвергнуть сочинителя «Философических писем» медицинскому осмотру и надзору.