Краткая теория времени - Карло Ровелли Страница 23

Таким же образом можно посмотреть и на время. «До» и «после» – это слова, которые ничего не значат на фундаментальном уровне. Для протона нет ни «до», ни «после», из всех его уравнений исключены временны́е термины. Но если мы говорим о молекуле, которая находится в жидкости, а жидкость находится в органе, а орган в попугае, к примеру, то эти уровни организации подчинены законам термодинамики и статистическим состояниям, которыми создают энтропию. И следовательно, время.

Время – это просто «то, куда энтропируют». То, по направлению к чему для наблюдателя энтропия возрастает, мы и называем временем. И энтропия производит эффект времени, точно так же как падение производит эффект низа и верха. Низ – это «то, по направлению к чему падают». Время – это «то, по направлению к чему остывают».

Я прожил десять лет в США и начал уже уставать от жизни там. У меня было большое желание вернуться в Европу, но я не знал, как там найти себе место. Сотрудничество с Аленом стало для меня судьбоносным. Научный мир функционирует отчасти наподобие двора короля-солнца. Достаточно приблизиться к владетелю, чтобы все двери распахнулись. Ален и был королем, немного анархическим, но тем не менее. Через несколько месяцев после публикации нашей работы мне позвонили из Центра теоретической физики в Люмини в Марселе и предложили там работу. Я не колебался.

Возвращение в Европу

Отъезд из Америки имел для меня свою цену. Прежде всего, я сожалел о том, что рядом со мной нет каждый день моих коллег из Питтсбурга, в особенности Теда Ньюмена, очень крупного ученого (например, это он дал наиболее общее описание черных дыр). Ньюмен – великий ученый с чрезвычайно человечным характером, глубоко порядочный, проницательный в отношениях, умеющий понимать других и сохранять улыбку в любых обстоятельствах. Когда я бывал разъярен поведением такого-то и такого-то, Тед приходил в мой офис, падал в кресло (у него телосложение и повадки тяжелого медведя) и улыбался мне столь добродушно и иронично, что весь мой гнев улетучивался. Он стал для меня образцом, точкой опоры и предметом теплой привязанности.

Кроме того, я должен был отказаться от драгоценных визитов в Центр истории и философии науки. И распрощаться также с прямолинейностью и открытостью американцев, их доверием к человеку, их жаждой деятельности, которые сильно отличают их жизнь от подвохов и помех, из-за которых все так усложнено и так малоподвижно в Европе, хотя и кажется облитым сладким сиропом. Европейцу есть чему поучиться в США и стоит попытаться реализовать там то, что было бы трудным в Европе. Америка поощряет усилия молодых и многообещающих людей, тогда как в Европе им говорят терпеливо дожидаться своей очереди. Без возможностей, которые были открыты там, мне бы не удалось продолжить научную жизнь.

Но это не отменяет того, что жизнь в США для европейца нелегка. Человеческие отношения устроены иначе. Ценности другие. Многие стороны американской культуры трудно выносимы: уровень насилия в городах, расовая напряженность, смертная казнь, отсутствие медицинской помощи и социальных гарантий для каждого, пренебрежение к судьбе слабейших и беднейших, высокомерие тех, кто располагает деньгами и властью.

Сама идея социальной справедливости там почти противоположна тому, что мы знаем в Европе. В США социальная справедливость означает, что каждый, кто располагает достаточными способностями, может подняться на самую вершину, вне зависимости от происхождения. В Европе, наоборот, социальная справедливость – это забота о слабых, особенно о тех, у кого нет никаких особых способностей.

И нестерпима, помимо прочего, иностранная политика США. Идеология свободы и демократии служит лицемернейшим прикрытием для имперской агрессии и для уверенности в американском превосходстве. Может быть, для Европы характерно, что мы потеряли вкус к завоеваниям, поскольку не хотим больше повторять ужасных преступлений нашего прошлого. Но насильственная внешняя политика США нас пугает. У меня на айфоне есть приложение, по которому я получаю сообщение всякий раз, когда американский дрон убивает кого-то в мире. Я получаю такие сообщения непрерывно.

Большинство европейцев, уехавших в США, испытывают горькие сожаления после первого периода энтузиазма, ностальгию по миролюбивой и великодушной душе сегодняшней Европы.

И хуже того: когда я покидал Америку, настроения стали меняться, там начала устанавливаться атмосфера страха, пессимизма и фанатизма, которые пронизали собой гражданскую жизнь при Буше. Короче, самое время уехать.

Во время первого пребывания в Марселе я был очарован солнечном светом, зеленым кристаллом моря, средиземноморским обаянием, древним, но нестареющим, необычайным смешением разных народов в этом старинном французском городе – и сразу же влюбился во все это.

Центр теоретической физики в Люмини в Средиземноморском университете, где я работаю по сей день, находится в предместье Марселя, в окружении грубой и великолепной природы. Это идеальное место для ученого. Я живу возле моря. Я починил деревянный рыбацкий кораблик, которому не меньше века, «плоскодонку», я реконструировал его древний латинский парус и в свободное время плаваю на нем под дикими белыми скалами, где летают чайки.

Рисунок 9. На своем кораблике

7. Петли, струны и прочее

Петлевая теория сегодня

Я проработал во Франции почти пятнадцать лет и очень благодарен этой стране, давшей мне возможность продолжить свои исследования. Сообщество ученых, занятых петлями, сильно увеличилось за это время. В одной только Франции в Марселе, Париже, Лионе, Туре и Гренобле сейчас есть исследовательские группы, трудящиеся над развитием этой теории. И, несмотря на мое поначалу сдержанное отношение к такой идее, директору Центра теоретической физики в Марселе удалось меня убедить провести конференцию, полностью посвященную петлевой теории. Я организовал ее вместе с двумя французскими коллегами – Лораном Фрейделем из Лиона, позднее уехавшим в Канаду, и Филиппом Рошем из Монпелье, который некоторое время занимался этой теорией. Успех конференции превзошел мои ожидания, за ней последовал ряд международных конференций во многих странах Европы, а также в Мексике, Китае и Канаде, и эти мероприятия привлекли сотни ученых, в основном очень молодых.

Благодаря всем этим усилиям теория продолжила разрастаться, проясняться, стала более прочной и более простой. Самый давний ее вариант, который все еще изучается, особенно в Германии, основан на строгом разграничении между пространственными и временны́ми аспектами пространства-времени. Более новая версия, разрабатываемая главным образом во Франции, Канаде и Великобритании, – скорее «ковариантная»: в ней единообразно толкуются пространственные и временные аспекты. Разница та же, что существует между двумя стандартными формулировками квантовой механики: «гамильтоновской», основанной на уравнении