Егор Иванов - Честь и долг

Иванов Егор

Честь и долг

Пролог

Два с половиной года — от августа 1914-го до января 1917-го бушует над миром пламя империалистической войны. На тысячекилометровых фронтах, разделивших Европу и Азию, сгорают миллионы человеческих жизней. Миллионы людей расстреливают друг друга пулями, шрапнелью, гранатами, огнеметами и душат отравляющими газами.

Вместе с дымом пожарищ и облаками пыли, поднятой взрывами, рассеивается у миллионов вера в богов, идолов, императоров и королей, надежда на справедливость, уверенность в незыблемости того порядка, за который переливчатые дудки и свистки унтер-офицеров зовут на смерть.

С каждым выстрелом, с каждой каплей крови, падающей на пронзенную железом землю, в сейфы банков льются реки фунтов, марок, франков, долларов, рублей империалов… Поток денег стремится на счета тех, кто затеял, разжег, поддерживает этот пожар ради своей нынешней и будущей выгоды.

Стрекочут, словно огромные стальные саранчуки, пулеметы, перечеркивают небо трассы пуль и снарядов, под огромными грушами воздушных шаров и в утлых аэропланчиках болтаются пилоты, корректируя огонь так, чтобы убить как можно больше людей…

Но если бы был такой аэростат, из корзины которого можно объять взором весь Старый Свет, Ближний и Средний Восток, океаны, полные хищных субмарин, — то величественная и жуткая панорама открылась бы с высоты. Стали бы видны разломы, волны от которых очень скоро вызовут настоящий тектонический сдвиг в жизни народов.

В тучах, собирающихся над континентами, копится энергия грандиозной очищающей грозы. Первые ее молнии в феврале 1917-го потрясут устои всего «цивилизованного» и «нецивилизованного» общества и сбросят оковы самодержавия в России.

Самый мощный ее разряд в десятки миллионов человековоль в ноябре того же года разделит всю историю человечества на две части — начнется социалистическая эра.

Очаги священного огня революции вспыхнут сначала в столице Российской империи — Петрограде, затем — по всей России и перекинутся на Европу, Азию, Африку, Америку. Огонь революции загорится в сердцах всех справедливых и честных людей во всем мире…

Этот планетарный разлом подготовила и направила на благо человечества партия большевиков во главе с Лениным.

1. Могилев, ноябрь 1916 года

Генерального штаба полковник Алексей Алексеевич Соколов следовал из Петрограда в Ставку для представления верховному главнокомандующему по случаю нового назначения. Боевому разведчику смертельно надоели командировки с иностранными корреспондентами и союзническими военными агентами в действующую армию, куда его постоянно направлял бывший начальник Генерального штаба, а теперь военный министр Беляев. Тем более что полковнику Соколову по выслуге лет уже давно подошла очередь принимать полк, с чем связывалось и производство в генералы. Однако Соколов, пробыв много лет вне строевой службы, из коих два года в тылу неприятеля и в военной австрийской тюрьме, считал, что не накопил достаточного опыта военного руководства в условиях нынешней войны. Взять на себя прямую ответственность за жизнь нескольких тысяч солдат он пока не хотел и просил использовать его в штабной работе на театре военных действий.

Ходатайство полковника было удовлетворено. Верховный главнокомандующий, по общему мнению офицерского корпуса, не много утруждающий себя прямыми обязанностями вождя армии и флота, все же не выпустил из своих рук назначений в строй и штабы. Хорошо помня Соколова, царь назначил его помощником генерал-квартирмейстера штаба Западного фронта.

В силу всех этих причин поезд мчал Алексея Алексеевича через ноябрьскую мглу из Питера на юг, в Могилев. В столице и империи много говорилось о расстройстве путей сообщения, однако пассажирские поезда, как ни странно, продолжали следовать строго по расписанию. Точно в 8 часов 15 минут вечера экспресс прибыл к платформе Могилевского вокзала.

Знакомый поручик фельдъегерской службы Александров любезно доставил Соколова на казенном автомобиле в Ставку, расположенную в центре города. Через полчаса полковник вышел из мотора у дома губернского правления, откуда гражданская администрация давно была выселена в какой-то частный особняк и где размещалось управление генерал-квартирмейстера штаба верховного главнокомандующего. Это самое центральное, самое главное место Ставки, по сути дела, ее мозг — ведь в этом двухэтажном доме живут и работают начальник штаба генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев, его правая рука генерал-квартирмейстер Михаил Саввич Пустовойтенко и несколько генералов и полковников Генерального штаба, ведающих различными делопроизводствами управления. Здесь же есть и рабочий кабинет Верховного главнокомандующего государя Николая Александровича, в котором царь ежедневно, когда бывает на своей Ставке, выслушивает доклады Алексеева, фактически выполняющего всю работу за верховного.

Живет царь рядом, в доме губернатора, отделенном от штаба лишь воротами и двором. Через площадь с садом чернеющих по-зимнему лип помещаются управления дежурного генерала, морское, начальника военных сообщений и квартира директора дипломатической канцелярии.

Отметив расторопность дворцовой полиции и жандармов, Алексей поднялся по высокой скрипучей лестнице на крыльцо. Бравый полевой жандарм приветствовал полковника, стал во фрунт и снял с него шинель. Чугунная литая лестница о трех маршах вела на второй этаж. Соколов поднялся и был проведен к дежурному штаб-офицеру Генерального штаба, которым оказался его давнишний коллега полковник Павел Александрович Базаров. Они обнялись по-приятельски. Базаров не видал Соколова еще с довоенных времен, когда служил в Берлине военным агентом, а Алексей отправился через Германию в свою, столь затянувшуюся, негласную командировку. Павел Александрович отметил новые резкие черточки, появившиеся на лице старого сослуживца, седину на висках. Он немало удивился спортивности и подтянутости его фигуры, молодцеватости всего облика и веселому блеску глаз после всего пережитого Алексеем Алексеевичем в австрийских тюрьмах.

— Друг милый! — сказал Базаров после первых приветствий. — Занятия у нас идут до семи с четвертью, когда начальство и офицеры уходят на обед, а с обеда лишь немногие возвращаются… Впрочем, генерал-квартирмейстер, может быть, зайдет через час, после своей обычной вечерней прогулки… Так что, друг милый, Алексей Алексеевич, выбирай один из двух лучших отелей: «Метрополь» или «Бристоль», где квартируют главы миссий союзных стран, и располагайся на отдых, а завтра поутру, к десяти, являйся к Пустовойтенке…

Соколову претило видеть лицемерные лица союзников, цену «дружбы» к России которых хорошо знал, и он отправился в «Метрополь», хотя в «Бристоле» и размещалось штабное офицерское собрание, где ему надлежало столоваться. Чтобы размяться после тесноты купе, он обошел центр этого типично губернского города. От российской обыденщины его отличало лишь то, что по случаю пребывания здесь государя тротуары и мостовые были аккуратно очищены от снега и присыпаны песком, да на каждом шагу попадались либо господа офицеры, либо чины дворцовой полиции, жандармерии, просто полиции или филеры наружного наблюдения.

Дождь, начавшийся в Петрограде, продолжался и в Могилеве. К десяти часам вечера, несколько продрогнув, Соколов вернулся в тепло дома губернского управления. Пустовойтенко так и не пришел после затянувшегося обеда и, возможно, кинематографа, который он, как выяснилось, очень любил. Алексей заглянул в кабинет Базарова. Павел Александрович уютно расположился за блестящим медным самоваром и обрадовался случаю разделить вечернюю трапезу со старым другом. Денщик мгновенно принес еще один прибор.

Базарову очень хотелось услышать из уст самого Алексея рассказ о его приключениях после того момента, когда он в Берлине в июле 1914-го вручил ему паспорт «Ланга». Соколову пришлось по возможности удовлетворить любопытство коллеги. Тем более что Павел Александрович ведал теперь вместе со Скалоном и Стаховичем 5-е делопроизводство, а это — вооруженные силы Германии, Австро-Венгрии и Турции, здесь же собирались сведения о ходе военных действий на Балканском и Средиземноморском театрах.

Дежурный штаб-офицер явно не был перегружен обязанностями. Из аппаратной заходили раза два с дешифрованными телеграммами на имя Алексеева, которые Базаров аккуратно собирал в папку для доклада, да один раз их прервали, принеся на подпись полковнику шифровку в Петроград.

Самовар поблескивал в лучах электрической лампы, стаканы полнились ароматным чаем, разные закуски на столе свидетельствовали о богатом ассортименте Могилевских гастрономических лавок.