Александр Шубин - Уроки Великой депрессии

А. Шубин

Уроки Великой депрессии

Когда десять лет назад мы писали, что в ближайшее десятилетие планету ждет новая Великая депрессия[1], нам отвечали — это нереально. Либеральная экономическая наука учла уроки, отработала механизмы, предусмотрела… Что же, за экономическую науку пусть отвечают экономисты, а лично я рассуждаю, как историк. Мы уже видели то, что наблюдаем в начале XXI века.

20-е годы. Время расцвета мировой экономики, где доминируют предприниматели Запада. Предыдущая глобализация. В эпоху глобализации и в 20-е, и в 90-е гг. мировой порядок многим казался незыблемым, вечным. «Конец истории». Экономисты рассуждали о мощи западной экономики, которая неизменно справляется с временными трудностями, о необходимости повсеместного распространения «нормальных» экономических отношений — наиболее благоприятных для транснациональных корпораций. Капиталистическая экономика росла, и казалось, что этому росту не будет конца. В крайнем случае, он может замедляться и ускоряться. Люди мечтали о новых материальных благах, надеялись, что им выпало жить в эпоху процветания и мира. Эта иллюзия стала рушиться 24 октября 1929 г., когда началась паника на Нью-йоркской фондовой бирже. Волны этой финансовой катастрофы охватили весь мир, погрузили в нищету миллионы людей, и уже через десятилетие последствия депрессии привели мир к новой мировой войне.

Уроки этой катастрофы необходимо помнить. История не всегда повторяется как фарс. Иногда — как новая трагедия.

Глава I

Крах

Когда утихли потрясения, связанные с Первой мировой войной и революционной волной 1917–1923 гг., в странах Западной Европы и США начался бум — резкий рост деловой активности. Прямо как в 90-е гг., после окончания «Холодной войны». Процветание казалось бесконечным. К концу десятилетия промышленное производство во Франции выросло почти на 40 % по сравнению с довоенным, а в США — более чем на 20 %. Скромнее были успехи Великобритании — ей удалось только восстановить довоенный уровень производства. Экономические успехи США и Франции позволили оказать помощь Германии, экономика которой была раздавлена Мировой войной и ее последствиями. Но и во время экономического подъема многочисленные отрасли в отдельных странах Запада находились в кризисе или отставали в развитии. Эта неравномерность «бума» — тревожная черта и 90-х гг.

В принципе и до 1929 г. было очевидно, что подъем экономической конъюнктуры и производства через какое-то время сменится спадом. Рыночное хозяйство развивается волнообразно. С разной периодичностью происходят кризисы той или иной глубины. Длительные волны конъюнктуры исследовал Н. Д. Кондратьев, теперь они носят его имя.

Отличая «свои» волны от более коротких, Кондратьев писал: «При этом мы считаем необходимым различать малые циклы (подъем, кризис, депрессия), захватывающие около 7-11 лет, и большие циклы, захватывающие от 40 до 50 лет»[2]. Н. Д. Кондратьев признает, что при построении модели длительных волн «мы игнорировали факт существования средних циклов и других колебаний конъюнктуры, которые значительно осложняют ход больших циклов»[3]. Такое упрощение существенно ослабило кондратьевскую модель и, в частности, привело его к выводу, что в 1920 г. начинается устойчивое понижение волны. А наступил «бум». Кризис 1920–1921 гг. оказался точкой перелома экономической динамики «к лучшему», но, как мы увидим — прямым предвестником более страшного кризиса 1929 г.

Чтобы понять, как развиваются экономические «волны», необходимо устранить «грубость» модели Кондратьева. Это помогают сделать наблюдения М. Кожаринова. Изучая те же графики, что и Кондратьев, Кожаринов отмечает, что «средние» циклы связаны с более длительными кондратьевскими волнами[4]. Они «поражают» середину «повышательной» и «понижательной» фаз кондратьевского цикла, и, таким образом, волна приобретает более сложную, но достаточно гармоничную «трехгорбую» форму: 1) малая подъемная волна, завершаемая кризисом подъемной фазы, 2) пик большой волны (завершение подъема, максимум подъема, начало спада), который завершается кризисом ниспадающей фазы, 3) ниспадающая волна, завершающаяся кризисом, минимумом длинной волны. При этом ниспадающая волна тоже имеет свой максимум и может восприниматься современниками как «бум». Так и было после кризиса ниспадающей фазы 1920–1921 гг. до Великой депрессии 1929–1933 гг. Точкой перелома в такой схеме является максимум (конъюнктура времен Первой мировой войны), а следующий за ним кризис (в нашем случае — кризис 1920–1921 гг.) — «ямой» на пути от максимума к минимуму.

При этом М. Кожаринов предположил, что существует связь между троичной структурой кондратьевской волны и фрактальными циклами исторического развития, описание которых было предложено автором этой книги[5]. Возможно, исследование этой связи открывает ключ к поиску причин кондратьевских волн и еще более крупных «броделевских» волн в механизме более общей социальной эволюции.

Культурное и технологическое развитие создает новые потребности и возможности их удовлетворения. Но новые технологии могут долгое время оставаться невостребованными, так как требуется общественный заказ на технологии, а он зависит от изменений социальной структуры. Она создает стимулы для внедрения изобретений, которые пока лежали «под спудом». С появлением в жизни людей новых предметов и услуг они становятся частью новых рынков, которые сначала быстро растут. Распространение новинок влечет развитие рынков сырья для их производства и эксплуатации, комплектующих, соответствующей инфраструктуры и т. д. Востребовав один предмет, общество выписывает путевку в жизнь и другим. Спрос на автомобиль порождает и рынок автомасел, спрос на компьютер — и рынок компьютерных игр. Подъем начала века, существенно трансформированный мировой войной, был связан с переходом к системе, получившей название «империализм»[6], а затем — к так называемому «массовому обществу», когда широчайшие массы в странах Запада стали приобщаться к тем видам потребления, которые в начале этой кондратьевской волны были привилегией элиты. Лозунгом этого этапа истории потребления стало: «Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения». Отныне на Западе электричество и двигатель внутреннего сгорания стали достоянием миллионов, которые расплачивались за это потогонной системой и давкой городов.

Грань XX и XXI вв. имеет свой «мотор» конъюнктуры — виртуальное потребительское пространство, основанное на цифровых технологиях, коммуникациях нового поколения и сетевых социальных структурах. Емкость рынка меняется в связи с войнами, таможенной политикой и политическими катаклизмами. Бум 20-х гг. начался после военно-политических потрясений 1914–1923 гг. Бум 90-х — после распада СССР и «социалистической системы». При этом каждый рынок имеет свои пределы роста. Когда те, у кого хватает на это денег, освоили продукт — новый рынок исчерпан. Время ажиотажа давно позади, впереди кризис, новая переоценка потребительских ценностей. Н. Д. Кондратьев пишет, что «можно говорить в рассматриваемую эпоху о насыщении потребностей в масштабе мирового хозяйства»[7].

При этом уже могут быть сделаны изобретения, которые позволяют создать новую новинку. Но проблема в том, что каждому предмету — свое время, предмет вписывается в определенный стиль жизни, определенные общественные отношения, для его массового производства нужны не индивидуальные, а массовые запросы, целая программа внедрения. Поэтому научно-технические революции связаны с социальными переменами. Мануфактурная специализация создала потребность в паровом двигателе. Эпоха империализма предоставила Западу неограниченные (на тот момент) запасы нефти и породила двигатель внутреннего сгорания, необходимый для новых вооружений и транспорта. Империализм создал социальную базу для технической революции конца XIX века, которая вызвала подъем потребительской волны, пиком которой стала Первая мировая война с ее сверх-потреблением ресурсов, перемалываемых на полях сражений. Она была временем не только разрушений и бойни, но и мирового ажиотажа, искусственного потребления, связанного с военным производством, государственными закупками тут же уничтожаемых ресурсов. Поэтому после кризиса 1920–1921 гг., который обеспечил перестройку мировой экономики на мирные рельсы, начался новый «бум». Разрушения войны после ее окончания стимулировали спрос — нужно было восстанавливать развалины вдоль линии фронта. В середине 20-х гг. «экономический бум» набрал собственную инерцию, связанную с возникновением т. н. массового общества. К концу 20-х гг. этот подъем затянулся, и ожидалось плавное завершение «бума» 20-х гг.