Роман Гуль - Азеф Страница 10

- Всё в лучшем виде. Четыре раза видал. Раз у Балтийского, в пятницу. Три раза на Фонтанке в разных местах.

- Каков выезд, опишите?

- Выезд, Павел Иванович, прекраснеющий, - широко улыбался Петр, показывая хищные зубы, - вороные кони, как звери, кучер толстый, бородатый, весь в медалях и задница подложена, на козлах сидит, как чучела какая, рядом лакей в ливрее. За коляской несутся сыщики гужом на рысаках, на велосипедах. Вообще, если где случайно сами увидите, враз заметите. Шумно едет.

Петр налил рюмки и указывая Савинкову, - взял свою.

- За его здоровье, Павел Иванович.

- Пьете здорово, - как бы нехотя сказал Савинков.

- Могу выпить, не брезгую, но не беспокойтесь, делу не повредит. Одно только плохо, Павел Иванович, - "конкуренция". Места на улицах все откуплены, чуть в драку не лезут торговцы сволочи, кричат, кто ты такой, да откуда пришел, тут тебя не. видали, собачиться здорово приходится, раз чуть-чуть в полицию не угодил, истинный Бог! ну каюк, думал.

- Почему же каюк? Ведь паспорт прописан, всё в порядке?

- В порядке то в порядке, да лучше к фараонам не попадать, - улыбнулся Петр.

Музыка в машине прервалась. Зал мгновенно наполнился грохотом, перекатным шумом голосов. Кто-то вдребезги пьяный закричал откуда то, словно с полу: Музыка! Хозяин, музыку!

Музыка загремела марш.

- С Иваном Фомичом видаетесь?

- Через день. У него тоже дела идут. Часто видит. Всё двигается по углам. По Фонтанке, - к вокзалу. Всё время отмечает, хочет выследить до минутной точности, когда где едет.

- Иногда наверное меняют маршрут?

- Пока что всё одним едут.

- Вы когда увидите Ивана Фомича?

- Завтра.

- Скажите, чтобы послезавтра в десять ждал меня на Литейном у дома 33.

- Ладно. А простите, Павел Иванович, что Иван Николаевич приехали?

- Нет пока не приехал. А как вы думаете, Петр, за вами слежки нет?

-Петр покачал головой.

- И Иван Фомич не замечает?

- За ним и вовсе нету. Становится у самого департамента, сколько раз жандармских полковников возил, - тихо засмеялся Петр.

- Стало быть всё как по маслу? - улыбнулся и Савинков. - Скажите, верите? - сказал тихо, наклоняясь к нему.

- Кто знает, - пожал плечом Петр, - должны, Павел Иванович, то всем видимостям. А на всё воля Божья. С Его помощью, - засмеялся Петр.

Савинков оказал спокойно, холодно: - У вас не должно быть никаких сомнений, товарищ Петр. Ясно как день, наш и кончено!

- Тоже думаю, только, Павел Иванович, ну, ведем мы наблюдение, всё такое, а кто метать будет? Неизвестно. Я такого мнения, уж если рискую вешалкой, то пусть за настоящее дело с бомбочкой, - испытующе смотрел на Савинкова Петр. Савинков увидал, что у этого человека чертовская сила, что он только так прикидывается шутками да прибаутками.

- Да, правда, уж рисковать, так рисковать как надо, чтобы было за что, а то ведешь наблюдение, а приедет товарищ, шарахнет его по твоей работе и вся недолга, а ты опять не при чем.

Савинков улыбнулся. Этот уклон показался ему вредным.

- Вы стоите на ложной точке зрения, товарищ Петр. Для нас, для партии, совершенно безразлично, кто. Надо убить. Вы ли, я ли, пятый ли, десятый ли, всё равно: - убьет Б. О., а не вы и не я. То, что говорите, неверная, вредная точка зрения, - тихо проговорил Савинков.

Петр слушал, сведя брови. Потом взял пузатенький графинчик, выдавил из него последнюю рюмку, сказал как бы сам себе:

- Может и так. Хотя как сказать, у всех свои точки.

- А мы, - улыбнулся Савинков, - должны стоять на точке зрения партии. Иначе выйдет разбой, товарищ.

- Ну, это положим, запускаете, Павел Иванович, - глядя вплотную улыбнулся Петр.

5

Уж один раз Иван Фомич как будто заметил филера. Что-то неладное показалось и товарищу Петру в разговоре с дворником на постоялом. А утром в комнату Савинкова приоткрылась дверь.

- Войдите! - крикнул Савинков.

Как бы приседая, в комнату вошел старый еврей в потертом сюртуке с пугливыми глазами. Танцующей походкой он шел к столу и сел.

- Здравствуйте, господин Семашко, - сказал он, лицо пересеклось многими морщинами.

- Я не имею чести вас знать.

Вошедший улыбался, как старый друг, улыбаясь, рассматривал Савинкова, словно собирался писать с него портрет.

- Мы кажется с вами немножко знакомы, господин Семашко?

- Что вам угодно?

- Вы ж писатель Семашко, мне угодно вас пригласить для сотрудничества.

- Я представитель фирмы резиновых изделий братьев Крамер. Вы ошиблись, потому, простите пожалуйста, - Савинков встал, указывая вошедшему на дверь.

- Что значит вы не писатель? Что значит вы представитель фирмы? Моя фамилия Гашкес, но если вы не хотите продолжать разговор. - Гашкес пожал плечами,. фигура стала до жалости узкой. Он встал и идя к двери, дважды оглянулся на Савинкова.

"Готово. Следят. Сейчас за Гашкесом ворвутся жандармы". И когда Гашкес еще не дошел до двери, Савинков уже обдумывал, как выбежит из номера и в гостиницу не вернется.

В коридоре было тихо. "Черным ходом, во второй двор". Савинков накинул пальто, отшвырнул шляпу, взял кепи, подбежал к зеркалу. Взглянул.

Выход на черную лестницу был в самом конце. На Савинкова дохнули прелость, смрад, вонь кошками, помоями, отхожим местом. Он спускался. В голове билось "не убегу, схватят, виселица". Он был уже на пыльном дворе. С дворником ругался какой-то тряпичник. Савинков сделал несколько шагов по двору. Но было ясно, двор не проходной. Стало быть выходить надо на улицу, где у ворот сыщики и жандармы.

Савинков стал у отхожего места, как бы за нуждой, смотрел в ворота, ждал не мелькнет ли пустой извозчик. И когда дворник закричал:

- Чего пристыл, нашел место, лень зайти то, чооорт! Савинков увидал, легким шагом мимо ворот проезжает пустой лихач, сидя на козлах полубоком.

Савинков махнул и бросился к воротам. Натянув вожжи, лихач стал посреди улицы. Замедлив бег у ворот, Савинков быстрым шагом, не глядя по сторонам, пересек улицу. И прыгнул в пролетку.

- Что есть духу за Невскую! Гони!

Рысак бросился с места, размашисто откидывая рыжие в белых отметинах ноги. Савинков оглянулся. У подъезда гостиницы метались швейцар, фигура Гашкеса и два гороховых пальто побежали на угол, очевидно за извозчиком. Но лихач не оглядывался, только смотрел, как бы в страшной резвости призового коня не раздавить случайную старуху. Лихач несся, крича - "Ей, берегись!" - Мимо Савинкова летели улицы, переулки, прохожие.

"Ушел, ушел", - радостно думал Савинков, когда взмыленный рысак уменьшал бег к Невской заставе. Улица была пустынна. Савинков сошел с извозчика, расплатившись, вошел в первую попавшуюся пивную.

В пивной никого не было. Савинков заказал битки по-казацки и бутылку калинкинского. - "Плеве будет жить", - думал он. - "Надо снимать товарищей. Но где же Иван Николаевич?"

6

Эти дни в Берлине Азеф прожил, волнуясь. Из Петропавловской крепости кто-то передал в партию записку о том, что Гершуни и Мельников преданы. Жандармский поручик Спиридович оказался глупее, чем думали. Это было первое дело поручика. Он неумело торопился с расследованием и арестами по делу Томской типографии. Откуда то выплыл слух о предательстве. И как было не выплыть. Жандармы промахивались, не щадя агентуру. Азеф говорил, чтобы транспортистку литературы фельдшерицу Ремянникову, не трогать. Ее взяли. Просил оставить главу московского "Союза социалистов-революционеров" Аргунова. Арестовали и его.

Азеф волновался. Надо было выжидать. В голову лезло с деталями конспиративное свидание с Аргуновым в Сандуновских банях. Голые, в номере с зеркалами обсуждали они планы "Союза". Азеф припоминал непохожесть тел в зеркалах, - его и Аргунова. Он толстый, с громадным животом, грудь и ноги в черных вьющихся волосах. Всё время намыливаясь крупной пеной, растирался мочалкой, выплескивал воду из шайки. Тощий Аргунов в голом виде был смешон. Стоял голый, всё говорил. Когда номерной постучал в дверь: - что, мол, час уже прошел, Аргунов надевал белье на сухое тело. А Азеф растирался цветным полотенцем, приседал и крякал. Аргунова нельзя было трогать. Азеф понимал. А они сослали его в Якутскую область.

У Азефа был математический мозг. Он хотел ясности. И писал Гоцу: "Дорогой Михаил, меня мучит совесть, что товарищи в Петербурге брошены на произвол судьбы, кабы не случилось чего, в особенности с Павлом Ивановичем, он горяч и плох, как конспиратор. Но поделать ничего не могу, в Берлине задерживает техническая сторона дела.

Напиши о новостях.

Крепко целую. Твой Иван".

7

Но Савинков уже трясся на тряской балагуле. Вез его к немецкой границе хитрый фактор Неха Нейерман, двадцать лет из Сувалок переправлявший русских эмигрантов. В лунную ночь балагула была переполнена.

Савинков часто спрыгивал с балагулы, бежал разогреваясь, по извозчичьи махая руками.

- Ай, господин, вы бы сели себе и сидели, нельзя же, чтобы все мы бежали, тогда бы нам лучше было бегать, чем ездить! - И Савинков, смеясь, впрыгивал на балагулу. Плотней кутаясь в пальто натягивал на себя еще рогожу. Тихо поскрипывая в ночи, через границу медленно ехала балагула. И было тихо на ней, словно старый фактор Нейерман вез мешки с овсом.