Джеральд Хокинс - Кроме Стоунхенджа Страница 10

Телевизионщики и их оборудование казались тут до крайности неуместными. Между камнями вились кабели микрофонов; назначение – увековечить хор птиц, встречающих рассвет. На Алтарном камне торчали два треножника; назначение – запечатлеть золотое светило широкоугольником и телеобъективом. Около рва стоял прожектор с цветными светофильтрами, взятый взаймы у бродячего цирка; назначение – неизвестно. Его луч пронизывал предрассветный сумрак, играл на каменных перекладинах, скользил по росистой траве. Этот прожектор породил проблему, из-за которой режиссер-постановщик готов был рвать на себе волосы. Коровы! Они собрались в полосе луча и бродили за ним по пастбищу. Их большие карие глаза изумленно созерцали еще одно непонятное событие в этом непонятном месте.

Звукооператора терзали сомнения – взойдет ли Солнце точно в арке, как было предсказано. (Он не слишком доверял компьютеру, из-за предсказания которого ему пришлось не спать всю ночь.) Да и вообще – взойдет ли оно хоть где-нибудь? (Он продрог – английское лето не балует приезжих жарой.)

Я с трепетом навел на Пяточный камень сильный бинокль. Вдали на Ларкхилле пробуждались птицы. Над Аллеей висела лиловая полоса тумана. Неужели он скроет первый солнечный луч? Редким счастливцам порой доводится увидеть, как краешек Солнца, вынырнувшего из-за горизонта, несколько секунд испускает бледно-зеленый свет. Но преломление способно создать этот эффект только в чистом воздухе над широким простором моря. Я знал, что в это утро тут, среди пологих холмов, зеленый луч мне не блеснет. Над взлобьем холма протянулась смутная полоса цвета жженой сиены. Розовая богиня зари, Аврора, вставала из мрака. Золото и пурпур разлились по кучевым облакам высоко в небе, потом пронизали прилегший к земле туман. Вот оно! Огромное, багровое, с неожиданной быстротой восходящее за деревьями!

Сценарий точно следовал за его движением: «Солнце действительно встает над Пяточным камнем… Легенда становится фактом… Распахнулась дверь в незапамятное прошлое…»

Это были волнующие слова. Я с большим удовлетворением наблюдал за тем, как легенда становилась фактом. Множество людей встречало в Стоунхендже восход в день летнего солнцестояния, но видели его лишь очень немногие.[13] Английская погода, как правило, не позволяет наблюдать восход полностью, начиная от первого проблеска и кончая моментом, когда весь диск появится из-за горизонта.

Положение Солнца, измеренное по фильму, совпало с расчетным с точностью до десятой доли градуса. Оценка была проведена накануне дня летнего солнцестояния, и на следующие сутки Солнце поднялось бы чуть выше, но не настолько, чтобы это можно было заметить невооруженным глазом.

Бесспорно, камера доказала, что Пяточный камень ориентирован на точку солнечного восхода. После подтверждения этого направления можно считать подтвержденными также десятки других вычисленных направлений, связанных с Солнцем и Луной. Стоунхендж действительно был обсерваторией, его кольца действительно могли служить для предсказания затмений. Но это нельзя считать неопровержимым доказательством. Отсюда следовало только, что эта теория правдоподобна, очень правдоподобна. Однако ее признания еще предстояло добиться. Следовало ожидать научных аргументов и контраргументов, опровержений, других теорий. Математический вывод доказывается бесспорным образом, с помощью математических аксиом, однако изложение теории, связанной с социальными науками, невозможно завершить словами «что и требовалось доказать».

Если воспользоваться метафорами литературного критика, имевшего в виду совсем другую теорию, «она помчится с гончими культуры… по долам признания… и будет затем лаять на пятки филистеров». Теория Стоунхенджа еще нуждалась в признании, и впереди ее ждала засада критиков.

Позже телевизионная группа продолжила охоту за материалом. Операторы поднялись на горы Преселли, туда, где долеритовая порода встречается рядом с риолитом, – подъем достаточно трудный с камерами и треножниками и уж совсем немыслимый с пятитонными монолитами. Съемки были повторены в день зимнего солнцестояния, когда Солнце восходило в большом трилите, а Луна заняла положение Солнца над Пяточным камнем. Все размеченные направления работали прекрасно…

На рассвете я вернулся в Солсбери, чтобы разобраться в вихре событий. Я шел по тихим улочкам мимо старинных лавок и через каменный портик спустился к Эйвону. Прекрасный готический собор уходил в небо и отражался в реке. Старейшие часы Британии, отмечавшие время задолго до изобретения маятника, задолго до рождения Галилея, отмечали и этот ранний час. Солнечный свет золотил верхушку самого высокого в Англии (123 м) шпиля, из века в век дарившего людям вдохновение. Знаменитый пейзажист Джон Констебл много раз писал Солсберийский собор; один такой шедевр висит в лондонской Национальной галерее, а другой – в собрании Фрика в Нью-Йорке. Архитекторы утверждают, что этот собор – «средневековый человек, устремляющийся к небесам», как его кто-то описал, – представляет собой великолепнейший образец монументальной готики на Британских островах.

Ось собора ориентирована точно с запада на восток. Высокий алтарь отмечает место восхода Солнца – среднее для всех времен года. Такая ориентация была обязательной для всех христианских церквей, причем она носила астрономический, а не географический характер – направление бралось на Солнце, а не на Иерусалим. Ориентация на Солнце, утверждает «Новая католическая энциклопедия», «обязана своим происхождением космической ориентации греко-римских храмов». Она имеет эсхатологическое значение и связана с идеей неба, смерти, загробного суда. Идея эта носит дохристианский характер, и ориентирование храмов на Солнце представляет собой обычай, корни которого уходят далеко в языческое прошлое.

Продольная ось Солсберийского собора параллельна линии равноденствия F – № 93 в Стоунхендже, стороне основания пирамид в Гизе и оси храма, зажатого в лапах Сфинкса. Этот храм в египетской пустыне, от возведения которого до начала нашей эры прошло гораздо больше времени, чем от начала нашей эры до закладки города Солсбери, посвящен Ра-Горахте, солнечному диску, встающему над горизонтом, богу и символу жизни. Псевдо-Германус из Константинополя через три тысячелетия после создания пирамид и за три века до того, как были расшифрованы иероглифические молитвы богу-солнцу, обновляет эту тему: «Христос – наше Солнце, и с Востока воздвигнет он рай, которого мы лишились». Самое слово «ориентация» происходит от латинского orior – «подниматься, восходить». Папа Григорий добавил антиязыческую поправку: «Поклоняйтесь Сыну Божьему, а не богу солнца», – сказал он.

Я задумался о тонких, часто неприметных нитях, которые связывают прошлое с настоящим. Обычай сохраняется и обретает новую силу через воссоединение культур над пропастями пространства и времени.

Стрельчатая арка, неизменная принадлежность готической архитектуры, унаследована из древнегерманских построек. Филарет, средневековый зодчий, утверждает, что готическая арка повторяет форму двух молодых деревьев со связанными верхушками, как в неолитических деревянных хижинах. Прихожане молятся в соборе лицом к восточному окну – так некогда древние германцы созерцали германского солнечного бога Бальдура в дверь хижины.

Бостонский Пень – башня главной церкви Бостона (линкольнширского, а не массачусетского) – служит маяком, указывающим восток. В прежнее время на башне вывешивались фонари, чтобы помочь кораблям в море и путникам на болотистых равнинах. Не здесь ли источник идеи Поля Ревира? Это – сооружение, посвященное богу времени. Архитектура его вся пронизана магией чисел: 365 ступеней винтовой лестницы.

7 окон, 12 колоколов. Жизнь средневекового человека вся была расчислена по датам. Неумолимый ход дней, месяцев, лет был божественной тайной, соприкосновением с богом.

Эйвон струился, прозрачный и быстрый. Его воды омывали остров, который Нью-Сейремское общество выбрало для своего Стоунхенджского музея. Постройка этого комплекса, объединяющего задачи музея и научно-исследовательского центра, намечена на конец 70-х гг. Песчаная дорожка над рекой привела меня к мостикам, за которыми начинался луг. Внизу, у самого дна, плыла против течения форель – так быстро, что ей удавалось оставаться на одном месте, словно повиснув. Утренний ветерок перебирал листья ив. Старинный центр сельской округи естественно следовал цикличной пульсации ритма – пульсации, синхронной Солнцу.

В дни Томаса Гарди в город на заре въезжали фургоны со свежими деревенскими продуктами. Рынок наполнялся продавцами и покупателями. Его хлопотливая жизнь достигала апогея к полудню, потом замирала в обеденном веселье трактиров, а затем фермеры вновь разъезжались по сельским дорогам.