Александр Мелихов - Биробиджан - земля обетованная Страница 10

«Разумеется, — пишет он, — евреи были лишь частью трубно шагавшей пролетарской культуры. И в победном воздухе раннесоветской эпохи искренно не замечалось, не ощущалось потерей, что советская культура интенсивно вытесняла культуру русскую — ее задушенные или вовсе не прозвучавшие имена».

Здесь Солженицыну возразить трудно. И незачем. Да, вытесняла. Но разве еврейскую не вытесняла? Это была открыто провозглашаемая цель — создание интернациональной культуры. И в итоге в чью культуру влились произведения, выдержавшие испытание временем, — в русскую или в еврейскую? Частью чьей культуры они сделались в глазах всего мира? Чья литература сумела впоследствии выделить наиболее мощную патриотическую ветвь — русская или еврейская? Еврейская почти не существовала, а потому и не смогла развиться во что-то стоящее хотя бы для собственного народа, а русская смогла. Ей было из чего возрождаться, а еврейской было не из чего.

Правда, я не знаю с полной точностью, кем мировая культурная общественность считает какого-нибудь Эйзенштейна. Но что советских людей постоянно называли русскими, известно всем. Русский фантом в мире продолжал преобладать над советским — и это бесспорно говорит о его авторитете. Большевики не сумели заслонить его новым фантомом.

Но можно ли в таком случае считать новую «голову» России еврейской? Иными словами — в большом ли почете пребывала собственная греза русских евреев? Замечал ли ее в мире кто-нибудь, кроме нацистов, приписывавших евреям собственные фантазии? Евреи-то, как частные лица, в обширном количестве действительно оказывались «выигравшей стороной» — но выиграл ли от этого еврейский народ, то есть его коллективная греза? Или эти годы массовых еврейских успехов были для нее годами величайших испытаний?

Мне кажется, что даже солженицынская картина явно говорит о последнем. Тем более что ответственность за подвиги тех, кто отпал от народа, переносилась на тех, кто от него не отпал. Не поленюсь повторить: ненависть к евреям, равно как и любая национальная неприязнь к чужакам, проистекает прежде всего не из их материальной вредоносности, а из той угрозы, которую в них усматривают для национальных фантомов, для воодушевляющей картины мира, для системы гордых иллюзий.

И чтобы унять тревогу национальных меньшинств за сохранность своих грез, Сталин объявил, что партия берет курс на «коренизацию» кадров, курс, намеченный еще в 1921 году X партийным съездом. Национальная политика Ленина―Сталина была избрана давно и дальновидно: чтобы победить врага или просто склонить на свою сторону несогласного, нужно прежде всего разрушить его грезу; чтобы разрушить его грезу, нужно прежде всего убедить его, что ей ничего не угрожает (об этом сейчас забывает Запад по отношению к России, тем самым мобилизуя русских вокруг своих грез, автоматически становящихся все более и более агрессивными: агрессия автоматически порождается страхом). Вы хозяева в своей республике, намекал новый курс тем национальным меньшинствам, чьи представители начинали проигрывать состязание за места в органах власти: принцип «имеют значение исключительно личные заслуги» никогда не принимается проигрывающей нацией — она всегда начинает требовать какой-то выгодной для нее процентной нормы.

Преимущественное право на карьерный рост в национальных «аппаратах» обретали люди «местные, знающие язык, быт, нравы и обычаи соответствующих народов». На Украине этот процесс было естественно назвать украинизацией, в Белоруссии — белорусизацией. Дело дошло до такой открытости, что даже на IV конгрессе Коминтерна в 1922 году его глава Г. Зиновьев «озвучил» слова Ленина, относящиеся к концу Гражданской войны: «У нас на Украине слишком много евреев. К осуществлению власти должны быть привлечены истинные украинские рабочие и крестьяне». Секретное же предписание вождя (ноябрь 1919-го) выглядело так: «Не допускать евреев в органы власти (разве в ничтожных процентах, в особо исключительных случаях, под классовый контроль)».

Однако к мудрому совету прислушались не сразу и не в достаточной степени: в 1923 году в украинском госаппарате украинцев было 14 процентов, русских 37 процентов, евреев 40 процентов (это превосходило незримую процентную норму даже страшно сказать, во сколько раз). В коллегиях республиканских наркоматов была сходная картина: украинцы — 12 процентов, русские — 47, евреи — 26. Будущее тоже не сулило ничего хорошего: среди слушателей Коммунистического университета в Харькове, который какое-то время был столицей Украины, евреи составляли 41 процент, русские 30 процентов, а украинцы всего лишь 23 процента. Тем не менее украинизация уже к 1926 году принесла заметные плоды: по словам генерального секретаря ЦК КП(б)У Л. М. Кагановича, в коллегиях республиканских наркоматов украинцы теперь были представлены 38 процентами, русские 35, а евреи уже только 18. Но, судя по всему, и этого притока украинцев и русских было недостаточно, чтобы нейтрализовать впечатление, производимое главой республики Лазарем Моисеевичем Кагановичем. Однако власть все-таки старалась: в Коммунистическом университете доля евреев снизилась до 11 процентов, а доля украинцев поднялась вдвое — до 46 процентов; русские же усилились незначительно — до 35 процентов. За эти годы и присутствие украинцев в коммунистической партии возросло примерно до той же цифры — с 33 до 47 процентов.

В Белоруссии «коренизация» протекала гораздо более вяло. К тому же, в отличие от Украины, где украинский язык с 1 августа 1923 года был объявлен основным, в Белоруссии в 1924 году было подтверждено равноправие четырех языков: белорусского, русского, еврейского и польского (как только они там выкручивались хотя бы чисто технически?..). В компартии же Белоруссии евреи в 1926 году составляли почти четверть, а в высшем законодательном органе ЦИК БССР их число с 1925 по 1929 год даже возросло с 14 до 20,7 процента.

«Коренизация» являлась лишь одной из компонент общего процесса «нормализации» евреев, доведения их доли в органах власти до какой-то более терпимой процентной нормы. Но трудно даже сказать, какой должна была бы сделаться эта норма, чтобы совсем не вызывать раздражения: народное сознание слишком уж склонно рассматривать достижения чужаков внутри своей страны через увеличительное стекло, а их лишения — через уменьшительное.

Солженицын стремится быть предельно обоесторонним рупором народной совести и положение еврейской «неначальствующей» массы он живописует самыми безрадостными красками: «„Еврейская трибуна“ приводит доклад уполномоченного о поездке в 1923 по городам и местечкам юго-западного края России: „Материальное положение местечек и городов в сущности безвыходное. Наиболее приспособляющиеся и живые элементы большею частью выехали и разбрелись, на местах остались главным образом многосемейные, пожилые, сросшиеся со своими насиженными местами. Но заработков нет… Местечки, поражавшие раньше обилием лавчонок, поражают теперь, наоборот, отсутствием их и бестоварьем“». — Чем же живет население, «без работы, без торговли, без запасов? — …большая масса живет Америкой… слухами об Америке, надеждами на Америку… И действительно, значительная часть живет на счет Америки — на деньги и посылки американских родных и американских благотворительных обществ».

Правда, те, кто обладал капиталом и энергией, прорывались в большие города, вызывая дополнительное раздражение уже в качестве противостоящей большевизму силы — в качестве нэпманов: цифры Солженицын приводит и верные, и впечатляющие. Однако…

«Однако с конца НЭПа по евреям, более всего и занятым финансами, торговлей и ремеслами, прокатились противокапиталистические мероприятия советской власти. Теперь многие из них переходили в „совторгслужащие“ — по тем же самым финансам, кредиту и торговле. Катил на частную торговлю вал конфискаций и ограблений — отнятие и товаров и домов, зачисление в отверженных „лишенцев“ (лишенных прав). Часть евреев-торговцев, стремясь избежать дискриминационного, постоянно возраставшего налогообложения, декларировала себя при переписи как не имеющих определенных занятий. Тем не менее в начале 30-х при вымогании золота и драгоценностей в маленьких городах и местечках через застенки ГПУ практически проходило все мужское еврейское население. И в страшных снах не могли бы представить такое еврейские торговцы при царе. Многие еврейские семьи, чтобы избавиться от статуса „лишенцев“, переселялись из местечек в большие города. В 1930 в местечках осталось менее одной пятой еврейского населения СССР.

Социально-экономические эксперименты советской власти, национализации и социализации разного рода не только не пощадили среднюю буржуазию, но и ударили по источникам существования мелких лавочников и ремесленников. В местечках нечем торговать и некому продавать; торговцы принуждены были свои лавочки закрыть, — как вследствие отсутствия оборотных средств, так и вследствие чрезвычайных налогов; наиболее здоровые и работоспособные рассосались, а оставшаяся масса толчется бессмысленно по полуразрушенным улицам, попрошайничает, громко жалуется на свою судьбу, на людей, на бога».