Тоби Грин - Инквизиция: царство страха Страница 10

Более того, обвинение в том, что конверсос были кровопийцами-финансистами — это дикое обобщение. Ведь подавляющее их большинство в Толедо и других городах Испании не работали в области финансов, они становились ремесленниками и мастеровыми[141]. Как и случается в истории с поисками козлов отпущения, деятельность меньшинства перенесли на всех без исключения[142]. Несостоятельность аргументации дает основания полагать: религиозные «огрехи» конверсос (которыми и предполагалось оправдать статут, введенный против целой общины) были если не просто фальшивкой, то преувеличением. Оно потребовалось, чтобы мятежники смогли принять собственную политическую повестку дня[143].

Если религия имела огромное значение для развязывания насилия против конверсос, то трудно понять, почему после погромов 1391 г. евреи смогли мирно жить в Испании XV века. Они мигрировали в Испанию и из Португалии, и из Северной Африки, чтобы присоединиться к еврейским общинам[144]. Многие конверсос действительно сумели подняться на властные позиции в церкви, стали безупречными христианами. Находясь в ясном сознании, нельзя предъявить всем им одни и те же обвинения.

Но одно из решающих отличий между евреями и конверсос заключалось в том, что евреи в XV веке были сельскохозяйственными тружениками и жили в небольших городах[145]. А конверсос собирались в крупных городских центрах, где были сосредоточены власть и сила.

Поэтому недовольство, направленное на конверсос, можно приписать лишь враждебному отношению к новому сосредоточению власти в городах[146].

В 1449 г. мятежники в Толедо выдвинули несколько оправданий нападения на квартал конверсос, а также ограничения и поражения общины в правах. Но эти оправдания кажутся взаимно несовместимыми. Они служили лишь для демонстрации того, что атакой руководит иная, теневая повестка дня. В пыльных и дальних городах средневековой Испании, населенных забитыми жителями, цепочка событий, которая привела к учреждению инквизиции, началась с изобретения фиктивной угрозы. Так появилась первая великая ложь из огромного числа.

Насилие против конверсос распространялось с огромной скоростью. Всего через две недели после публикации статута Сармиенто в Толедо, 18 июня 1449 г. конверсос ближнего города Сьюдад-Реаль во главе с Хуаном Гонсалесом, «точно зная, что в этот раз их ограбят», сформировали ополчение в составе 300 человек. Они прошли маршем по городу, крича, что сперва сожгут Сьюдад-Реаль до основания, а уж затем их удастся пустить по миру.

Это отчаянное действие предвещало события 1485 г. в Сарагосе. Оно просто спровоцировало противников. Мятеж разразился во вторник 8 июля; квартал конверсос обобрали и разграбили[147].

Насилие над конверсос стало отличительной особенностью жизни в Кастилии в течение следующих тридцати лет[148]. В 1474 г. вновь в центре внимания оказался Сьюдад-Реаль. Новый мятеж начался 6 октября. «Толпа, появляющаяся из домов и монастырей, убила пятнадцать человек, захватив имущество жертв, забрав все драгоценные ювелирные изделия и товары. Не было оставлено никакого имущества, никаких припасов, к которым грабители не притронулись бы. Они угоняли скот с полей вокруг города, сожгли много припасов и дома… И когда конверсос отступили, умоляя главного судью, чтобы им предоставили убежище в алказаре (крепости) города, толпа с боем ворвалась в алказар, разбив его башни. Грабители убили многих людей, а тела выбросила в пещеры и на поля — собакам на съедение»[149].

Всех конверсос, которых толпа находила, уничтожали на месте.

Но ненависть не может быть всеобъемлющей. Восемь конверсос укрылись в доме «старого христианина» Педро де Торреса, который спрятал их, спасая этим людям жизнь[150].

Насилие, направленное на конверсос, трудно оправдать без хорошей аргументации. На радость восставшему населению из «старых христиан» утверждалось: конверсос совершили много прегрешений. Их враги рисовали красочные произвольные картины: мол, «обычаи и ритуалы этих людей в годы до учреждения инквизиции ничем не отличались от обычаев самих вонючих евреев»[151].

Но если христиане ненавидели конверсос, то евреи вряд ли больше любили их. Раввин из Северной Африки в середине XV века неоднократно заявлял, что конверсос вошли в христианскую жизнь, при этом рассматривая их как обращенных добровольно[152]. В Испании евреи лжесвидетельствовали против них, когда уже была учреждена инквизиция[153].

Так что конверсос находились в незавидном положении, рассматриваемые в качестве евреев христианами и в качестве христиан — евреями. Причем и одни, и вторые считали конверсос сомнительной группой, от которой следовало бы избавиться.

Каждый ненавидел их. Но невозможно сделать общее заключение относительно веры конверсос. Семьи распадались, разделенные пополам. Одна вдова в 1470 г. потребовала в своем завещании, чтобы ее дочь-христианка Маргарита и сын-иудей Видаль «помирились друг с другом и жили в мире, в единстве и любви»[154]. В некоторых семьях муж-мог исповедовать иудаизм, а жена — оказаться христианкой. Некоторые конверсос делали обрезание и соблюдали еврейские посты. Но так поступали не все[155].

В одном из сатирических произведений конверсос изобразили с крестом в ногах, Кораном на груди и Торой в голове. Таково свидетельство двусмысленности и странности навязанного им положения аутсайдеров, которое конверсос вынужденно занимали[156].

Карикатура на жизнь конверсос, выпущенная их врагами, была далека от истины. На тот период не имелось никаких данных о тайном и подрывном исповедании ими иудаизма[157]. Отметим, что те конверсос, которые продолжали придерживаться обычаев иудаизма, часто делали это скорее из культурных, чем из религиозных соображений[158]. Многие из них, и мы должны помнить об этом, были детьми людей, принявших христианство в качестве лучшей веры (см. начало главы).

И действительно, в тех случаях, если имелись доказательства активного исповедания иудаизма среди конверсос, это объяснялось лишь тем, что его вызывали преследования «тайных иудеев»[159]. Но когда более мягкий подход мог бы привести к истинной ассимиляции, само преувеличение лишь предполагаемого «мятежного» поведения меньшинства фактически создавало идеологическую угрозу. Именно ее и должна была искоренить инквизиция, предположительно для того и созданная[160].

Задумаемся о действиях благочестивого архиепископа Сантьяго-де-Компостелы Родриго де Луны, изнасиловавшего молодую девушку, о которой он должен был заботиться перед ее свадьбой[161]. Или об огромном зеленом пламени, появившемся на небе, о камнях, лавиной обрушившихся на равнины Старой Кастилии перед самой смертью Энрике IV в 1474 г. Или о любопытном и необычном поведении любимых львов Энрике IV: самый молодой из них набросился на главного зверя и разорвал его[162].

Зловещие предзнаменования имелись повсюду. Верующие выходили на процессии. Они давали обеты, стремясь отвести опасности, окружающих их повсеместно. Но знамения судьбы становились еще страшнее. 29 июля 1478 г. случилось самою ужасное из них — полное солнечное затмение. Свет померк, на небе появились звезды, будто наступила ночь. Народ ринулся в церкви… Оказалось, что Испания стоит на пороге страшного террора[163].

Источник надежды был только один: правление католических королей, которые захватили власть над Кастилией в 1476 г. Фердинанд был среднего телосложения. Его манеры колебались от суровости до веселости.

Изабелла стала королевой Испании после смерти своего единокровного брата Энрике IV. Она была высокого роста и хорошо сложена.

Изабелла предпочла Фердинанда всем остальным претендентам — вероятно, из любви к нему. Большую часть своего замужества она спала со своими горничными и дамами из свиты во время отсутствия мужа, чтобы поддержать репутацию верной супруги[164]. Королева любила носить вердугос — очень широкие юбки на жесткой раме, которые возмущали церковников до глубины души. Личный исповедник Изабеллы Фердинандо де Талавера так говорил об этом в 1477 г.: «Тщеславные и совершенно бесполезные, недостойные и бесстыдные, потому что открывали ступни и ноги, делая их доступными для посторонних взглядов…»[165]

Как только Фердинанд стал наследником короны Арагона[166], а Изабелла получила власть в Кастилии, появилась надежда, что они вдвоем смогут объединить Испанию и покончить с ее раздробленностью. Однако в народе шептали: королева больше доверяет своему придворному конверсо, а не «старым христианам»[167].