Арсений Ворожейкин - Последние атаки Страница 10

На земле «яки» выруливали на свои места неторопливо. Выбирались из кабин летчики тоже не спеша, с чувством собственного достоинства. Одетые в теплые меховые доспехи, переваливаясь с боку на бок, словно домашние гуси, все, сдерживая довольные улыбки, потянулись к штабу. Такая картина может быть только после большого и удачного боя.

Собравшись вместе, летчики, перебивая друг друга, спешили поделиться впечатлениями о вылете. Уравновешенный Марков сейчас радостно возбужден, глаза горят. В этом бою он с Рудько сразил два самолета. Редкая удача. Он буквально не находит себе места. Понять его можно: кого не опьянит такая победа? Все от души поздравляют его, теребят, похлопывают по плечам.

— Я захожу ему в хвост, а он р-раз — и на переворот, Стой, думаю, не ветер, не уйдешь, — и следом за ним, пристроился, бац — и готово! — запальчиво объясняет Виталий, выразительно дополняя свой рассказ жестами ладоней.

Хотя бой был затяжным и жестоким, но наши появились над аэродромом значительно выше патрульных истребителей. Количественное и тактическое преимущество было на нашей стороне, поэтому все так гладко и прошло. Правда, ведомого Маркова пощипали фашисты, и он с большим трудом посадил самолет. Об этом надо бы Виталию напомнить, но не хотелось суровой правдой омрачать радость первой победы. Что и говорить, удачи делают людей добрее и мягче.

Михаил Рудько садился последним. Когда подрулил на свою стоянку, то товарищи пошли поглядеть на его подбитый «як».

Летчик не спеша отстегнул привязные ремни, сдвинул фонарь кабины, пружинисто встав, вылез из самолета. Затем легко спрыгнул с крыла, снял шлемофон, подставил ветру разгоряченную голову и, распрямившись, жадно и облегченно вздохнул. На раскрасневшемся лице его — по-юношески откровенная радость. Все хорошо понимали, что творилось в душе этого мужественного пария, и обступили его, чтобы поздравить с успехом. Но, к общему удивлению, Рудько начал медленно оседать и вдруг повалился на землю. Ранен? Осмотрели — никаких признаков. Только лицо побледнело, по оставалось все таким же спокойным, даже с чуть заметной блаженной улыбкой на нем.

Сбежался народ. Кто с тревогой, кто и с осуждением глядит на лежащего человека. Вот кто-то даже наклонился и теребит его за грудь. Петр отдергивает руку.

— Оставь его в покое. Не видишь — устал.

— Устал? Если в девятнадцать лет нет силы, то ее и не будет. Разве это летчик?

— Прекратите разговоры! — обрывает говоруна Василяка.

И все поняли — именно устал! Устали мозг, нервы, мышцы. Впечатлительный по натуре Рудько сегодня все отдал необычайно трудному бою. И вышел из него победителем. В воздухе его воля и силы были напряжены до предела. На земле же после удачной посадки на поврежденной в бою машине радость забрала последние силы.

— Где врач? Почему нет врача?! — раздались голоса.

Но врача не потребовалось. Летчик открыл глаза и, поднявшись на ноги, взял себя в руки, словно извиняясь, пояснил:

— Вот прилег на секундочку, вздремнул…

По голосу и выражению лица можно было догадаться — он на один закал стал крепче. Однако ничем не защищенное самолюбие человека сейчас легко ранить состраданием, даже дружеской иронией, любым неосторожным, хотя бы и правдивым, словом. Поэтому майор Василяка и поспешил ему подать руку:

— Поздравляю с первой личной победой!

По пути на ужин летчики заглянули в Дом офицеров. В большом просторном фойе танцы в полном разгаре. У стен диваны н мягкие стулья. Ослепительно сияют люстры и канделябры, подключенные к передвижной электростанции. Обстановка напоминает довоенную. Да н сам дом допоенной постройки. Здания крупного авиационного гарнизона Скоморохи фашисты, отступая, не успели разрушить.

Крутятся парами почти одни девчата. Большинство — местные и несколько из батальона аэродромного обслуживания — БАО. Из полка — никого. Все техники остались на аэродроме готовить самолеты к завтрашнему дню. Летчики же во время боевой работы не ахти какие любители танцев.

Безразличное созерцание Лазарева перебила маленькая, хрупкая блондинка в белом платье. Она точно выросла перед ним и протянула руки:

— Разрешите?

Сергей растерянно посмотрел на друзей, потом сверху вниз на девушку. Секунду он молча разглядывал ее. Улыбнулся:

— С такой малюткой?

Видимо, этим он задел самое больное место в душе дивчины. Ее глаза точно выстрелили в Сергея укором. И все же она взяла себя в руки и примирительно-ласково сказала:

— Зачем же так? Вы, конечно, богатырь, герой. О вас даже газеты пишут…

Сергей конфузливо развел руками и, покраснев, галантно извинился:

— Пардон, мадемуазель.

Получилось это довольно забавно, а главное — неожиданно. Девушка рассмеялась, и Лазарев, исправляя свою оплошность, взял се за талию и лихо закружил в вальсе,

Воронин с Марковым, еще немного постояв, ушли на ужин без Сергея. В общежитии, не дождавшись его, уснули. Разбудил их резкий стук в дверь.

— Тревога!

Летчики быстро поднялись, включили свет. Сергея все еще не было. На улице свирепствовал ураган, вызывая безотчетное беспокойство.

— Может, пас подняли па поиски Лазарева? — предположил Марков. — В такую погоду недолго сбиться с пути.

Пробираются во тьме через снежные сугробы па аэродром. По дороге к группе присоединился и Лазарев.

— Где же это ты, братец, разгуливаешь! — корит его Марков. — Мы здесь чего только не передумали!

— После танцев немного задержался, — оправдывался он и, видимо, не желая дальнейшего уточнения своей «задержки», спросил: — Зачем это мы понадобились ночью, да еще в такую погодушку?

— Пока неизвестно. Придем — узнаем, — проворчал Марков, поворачиваясь боком к ветру.

— Наверно, немцы под вой метели пытаются вырваться из котла и теперь прут прямо па пас? — высказал предположение Хохлов.

Лазарев не без тревоги упрекнул:

— Ты, видно, еще не проснулся. Бредишь, как во сне.

Ночь, пурга, подъем по тревоге — все это волновало летчиков, не привыкших к неопределенности, и вызывало всевозможные толки. Вид аэродрома только усилил тревогу. На всех самолетных стоянках в темноте, точно светлячки, таинственно мерцали огоньки. Техники прибыли раньше и, подсвечивая лампочками от аккумуляторов, готовили машины к полетам. Многие моторы уже работали. Гул нарастал, усиливался, а когда пилоты подошли к командному пункту, все кругом — воздух, ночь, земля — содрогалось от рева десятков моторов. Вихрился снег, будто на аэродром обрушился смерч. Ни говорить, ни идти.

Наконец впереди вырос огромный сугроб. Это занесенная землянка КП. Кто-то отыскал вход, распахнул дверь. Блеснул тусклый свет. Стряхивая с себя снег, один за другим спустились на огонек. Здесь уютно потрескивала раскаленная печурка, было тепло и тихо.

В штабной комнате, склонившись над столом, начальник оперативного отделения полка капитан Плясун чертил что-то на карте. Густые черные волосы спустились на смуглое лицо, за что его окрестили «цыганом». И он не обижался.

Воронин с Тихоном Семеновичем Плясуном вместе учился в академии Военно-Воздушных Сил. Там Плясун увлекался военной историей и считался лучшим слушателем по оперативному искусству и стратегии. И сейчас был знатоком боевых дел на фронтах. При появлении летчиков он не оторвался от карты. И Петр па правах старого товарища спросил:

— Дорогой товарищ «цыган», что стряслось в стратегии?

— Секундочку, товарищи, вот только закончу… — буркнул тот своим гортанным голосом.

Через минуту Тихон Семенович поднялся и, откинув с лица волосы, пошутил:

— Без потерь добрались или кое-кого в пути замело снегом? — и тут же, пригласив всех к оперативной карте, стал толково и последовательно докладывать суть дела. И постепенно картина для летчиков прояснилась.

Две недели шло сражение по уничтожению окруженных десяти вражеских дивизий и одной бригады в районе Корсунь-Шевченковского. Даже тогда, когда вся территория, занимаемая фашистами, уже простреливалась нашей артиллерией и надежды на выход из окружения не оставалось никакой, немцы ответили огнем на гуманное предложение советского командования сложить оружие. И вот теперь с отчаянием обреченных гитлеровские генералы а старшие офицеры, пользуясь разыгравшейся пургой, ночью сели в танки и, окружив себя колоннами бронированных машин и пехоты, бросились на прорыв.

— Сейчас мне сообщили, — продолжал Плясун, — что пеших наши доколачивают, но отдельные танки и бронетранспортеры все еще рыскают в окрестностях. Не исключена возможность, что с рассветом фашисты попытаются чем-нибудь помочь своим главарям, рвущимся из окружения. Мы должны быть готовы к бою в любую минуту.

БУДНИ ФРОНТОВОГО ЗАТИШЬЯ

Погода стояла нелетная. Всем было приказано собраться у землянки КП. И через пять минут строй застыл в безукоризненном равнении. Четко отбивая шаг по только что укатанному, как асфальт, снегу, проходят перед строем знаменосцы. Напряженная торжественная тишина. Перед глазами проплывает алое, как кровь, Боевое Знамя полка. Под ним летчики сражались в Подмосковье и на Калининском фронте, на Курской дуге и над Днепром, принимали участие в освобождении Киева и теперь ведем битву за Правобережье Украины. Под ним летчики полка уничтожили 330 самолетов врага.