Казимир Валишевский - Иван Грозный Страница 11

С 1420 по 1500 год в стране возникло 150 новых монастырей и с 1500 по 1588 г. еще 65. Хотя английский путешественник Флетчер и преувеличил, называя Россию шестнадцатого века «страной монастырей», но несомненно, что этого рода учреждения достигли в эту эпоху сравнительно больших размеров. Крайняя свобода, которая царила там, одна в достаточной степени может объяснить это.

Первый пришедший отшельник, имевший средства выстроить какую-нибудь маленькую церковку или молельню из дерева, мог по желанию сделаться игуменом, начальником общины. Он обращался к государю, боярам или просто богатым людям, чтобы получить от них земли, а благочестие верующих и значение, какое вообще придавалось молитвам иноков, делало остальное. Но все эти учреждения принимали неизменно устав Василия Великого, как Западные общины долгое время придерживались устава святого Бенедикта. Это положение сохранилось до наших дней. Не есть ли это доказательство ничтожной интенсивности в религиозной жизни, застывшей в одной форме?

Жизнь есть движение. С другой же стороны, мотивы, удерживающие в такой косности эти общины, не имеют ничего общего с заботами о благочестивом созидании или о возвышенном духовном усовершенствовании. Показав само явление, я должен подойти к его обратной стороне. Те факты, о которых я буду говорить, общеизвестны. Они возбудили почти общее порицание даже в среде самой церкви и вызвали реакцию, происхождение и характер которой я выясню, хотя она и оказалась бессильной и почти бесплодной.

Аскеты-идеалисты того времени, такие, как Максим Грек, Вассион Косой или Нил Сорский, закончили свою жизнь в заточении, преданные анафеме, исключенные из числа членов религиозной общины. Тот самый Феодонит, о высоких подвигах которого я уже упоминал, должен был умереть в темнице. Вина его заключалась в том, что он давал своим современникам слишком высокий пример для подражания. Большинство его собратий в клобуках было далеко от этой возвышенности.

Если они и не ограничивались тем, что в праздности, а иногда и в невоздержности, ели плоды своих занятий, если они, как мы видели, порой и уделяли часть своих средств бедным, все же их кругозор не выходил из сферы узкопонимаемой набожности, ограничивающейся внешней обрядностью. Очень много архимандритов и игуменов шли по еще более наклонному пути. Они отдавали монастырские богатства в рост и приспособляли устав к своим сибаритским привычкам. Общая жизнь в монастырях стала редким явлением. Общим столом пользовались только некоторые из братьев. Пища их была остатками пышных трапез настоятелей, завладевших общим достоянием и широко живших на них со своими застольниками, родными, друзьями, богатыми вельможами, избравшими себе местом жительства эти роскошные Фиваиды. Там весело проводили жизнь. Много пили. С XVI по XVII век, как показал Прыжов в своей «Истории кабаков»,[4] монастыри были крупными производителями и хранилищами разного рода напитков. В них собирались многочисленные веселые компании. Женщины часто посещали кельи. Иногда там встречались также мальчики. В некоторых монастырях монахи и монахини жили рядом.

Преобразовательное течение шестнадцатого века должно было коснуться этого мира, зараженного испорченностью нравов, как и западные монастырские общины той же эпохи. Но здесь не было достаточно жизненного элемента, чтобы произвести реформу и дать ей восторжествовать. Начинания в этой области скоро остановились и нравственный авторитет церкви был навсегда поколеблен. Общественная роль церкви в это время уменьшилась и значение ее сильно ослабело, благодаря действию других причин. До татарского нашествия разделение русской земли на маленькие княжества и сохранение постоянной связи церкви с Константинополем были гарантией независимого положения ее владык. Но в это время они решили стать под защиту новой власти. Митрополит Кирилл стал жить при дворе самого хана. Милостивая грамота Мангу Тимура и щедро раздававшиеся его преемниками ярлыки были наградой за это положение. Но полученные таким образом милости влекли полнейшее отречение от былой независимости, и когда Москва получила наследие азиатских деспотов, привычка духовных владык к повиновению уже прочно укрепилась. Указы заменили собой ярлыки и требовали того же подчинения.

С другой стороны, как мной указано выше, церковь, поработав над созданием национального единства, способствовала разрушение уделов. Разделение страны действительно мешало проявлению ее власти. Но когда одно политическое предприятие преследуется двумя союзниками, они непременно сливаются, и слабая сторона должна подчиниться более сильной. Всемогущество, достигнутое Москвой, освятило этот результат. В то же время разрыв с Константинополем лишал постепенно покоряемую церковь того интернационального характера и той внешней точки опоры, которые определили судьбу католицизма и служили лучшей гарантией против светского деспотизма. В XVI веке право раздавать духовные места и церковные доходы было в руках государя. Такое положение вещей не было следствием какого-нибудь конкордата. Это было естественное следствие строя, соединявшего и смешавшего до нераздельности два разряда интересов и прав. Как высший покровитель православия с конца пятнадцатого века, государь созывает здесь Соборы. На этих соборах наряду с вопросами веры и обрядностей обсуждаются также и дела государственные. С другой стороны, и высшие духовные лица приглашаются часто в светский совет государя – Думу и принимают участие в совещаниях. Отсюда уже оставался только один шаг до того, чтобы вместе со всеми другими попасть в число служилых людей, подчиненных общему закону.

Черное духовенство также не избежало этого. После того как некоторые игумены и архимандриты начали участвовать на соборах и в Думе, монахи стали часто обращаться к государю, прося у него защиты против произвола епископов, подобно тому как их братья на Западе обращались к папе. Государь охотно отзывался на это до той поры, пока не почувствовал себя достаточно сильным, чтобы упростить эти отношения: он сосредоточил соответствующую юрисдикцию в одном из своих гражданских приказов. Из того унижения, в какое судьба ввергла как белое, так и черное духовенство, оно бы могло подняться добродетелью своего служения. Но для этого нужно было, чтобы интеллектуальная ценность и нравственное достоинство, хотя бы высшего духовенства, отвечали их высокому служебному назначению, и чтобы огонь и свет пламени священного призвания зажегся и горел на алтарях этой автокефальной церкви так же ярко, как на Западе, где такие папы, как Лев Х и Пий V, придали ей всемирный блеск. Но Кириллы и Ионы, увы, не могли найти божественной искры под пеплом Византии.

Во время Ивана III высшее белое духовенство еще боролось. Когда разгорелся спор между великим князем и митрополитом по вопросам, касавшимся богослужения, последний покинул свой престол, оставил храмы без освящения и заставил таким образом государя «бить челом» в покаянии. Но уже при преемниках этого государя, еще недостаточно укрепленных в своей роли всемогущих владык, для борьбы с торжествующим деспотизмом потребовалось нечто большее сознания оскорбленного достоинства. Святой Филипп, о мученичестве которого я еще буду говорить, был убит и своей кровью запечатлел верность попранным традициям и стремление к независимости. Его голос остался без отклика. Его пример не нашел последователей. Как и вся страна, церковь погрузилась во мрак и безмолвие. Громадная машина сокрушала умы и характеры своими тяжелыми колесами.

Глава вторая

Политическая и социальная жизнь

Центральная власть. Организация областного управления. Местничество. Община. Организация суда и законодательства. Экономический строй. Финансы.

Машина была собрана и пущена в ход не сразу. При вступлении на престол Грозного она уже представляла сложный механизм с многочисленными колесами, который, согласно мнению Ключевского,[5] являлись следами в некотором роде древнего патриархального устройства, приспособленного к скромному быту удельных князей. Сергеевич же[6] видит в них определенные политические органы. Я не буду здесь вступать в спор. Это были приказы, или, правильнее, департаменты. Число их все возрастало: ведомства их были распределены очень неправильно. Это было следствием того, что образование и расширение их деятельности соответствовало росту завоеваний и колонизации. Одни из приказов, более древнего происхождения, ведали только некоторыми определенными делами многочисленных провинций. Таков был разрядный приказ, ведавший дела военные. В других же, напротив, сосредоточивались все дела какой-нибудь одной недавно приобретенной области. Таков был, например, Казанский дворец, учрежденный после взятия города. Посольский приказ, ведавший иностранные дела, был, конечно, один для всего государства. Наконец, некоторые, так называемые областные приказы – Московский, Владимирский, Дмитриевский, Рязанский – ограничивались ведением некоторых дел в соответствующих провинциях, соединяя, таким образом, черты первых двух категорий этих учреждений.