Николай Дубровин - Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" Страница 11

Многие родители должны бы были спросить свою совесть, не обличает ли она их в том, что при выборе воспитателей и наставников они совсем не думали, могут ли они быть примером добродетели для их детей. Неразборчивость эта привела к тому, что молодое поколение оказывалось неспособным ни к хозяйственной и семейной жизни, ни к частной, ни к публичной службе, — одним словом ни к чему [101].

«Благовоспитанный молодой человек, говорит современник [102], есть полуученный или даже совершенный невежда, который не имеет позволения оставаться невеждою (только) для одних своих сограждан, но должен еще казаться невеждою и тем народам, на языке которых он изъясняться может. Он есть невежда, исполненный самоуверенности и самолюбия, мечтающий усвоенными звуками языка иноземного изумлять слушателей выученными отрывками стихов, или выкраденными каламбурами стяжать удивление модного света. Одним словом, так называемый благовоспитанный человек есть полуиноземец, не имеющий никакого основательного сведения, но только немногие поверхностные познания, которые умеет он употреблять с успехом для ослепления больших против него невежд; космополит, научавшийся нравственности y Дидеро, религии — y Вольтера, мечтающий о переворотах и свободе, неспособный ни к какому занятию, ни к какой службе».

Незнакомая ни с русским языком, ни с русскою литературою молодежь не могла развить в себе чувства национального достоинства и гордости. Впоследствии A.С.Пушкин, в письме к брату признавался, что он принужден был изучением русских сказок вознаграждать недостатки «проклятого своего воспитания». Прискорбно было то, что все русское было забыто, и знание иностранных языков и обычаев было променено на дедовскую любовь к родине [103]. Кн.П.А.Вяземский и другие современники оспаривают справедливость такого приговора и в доказательство приводят всеобщий патриотизм, вызванный отечественною войною. Но об этом речь впереди, и историку этой эпохи предстоит еще решение вопроса, в ком лежит начало этого патриотизма, где его проявление и главнейшее развитие. Здесь же нельзя отрицать того, что жизнь тогдашнего общества имела антинациональное направление.

Такое направление порицалось сначала только единицами, да и то втихомолку, где-нибудь в укромном углу гостиной; но по мере развития рабского подражания всему иностранному, число недоброжелателей моды возрастало и сначала редко, а потом и чаще стали появляться статьи, спрашивавшие, почему в обществе принято называть моду проклятой? Назрело, наконец, время, когда можно было высказаться в самой резкой форме, и вот, в 1807 году появились «Мысли в слух в Красном крыльце» графа Ф.В.Ростопчина.

«Господи помилуй! говорил он устами своего героя Силы Андреевича Богатырева [104], — да будет ли этому конец? He пора ли опомниться, приняться за ум, сотворить молитву и, плюнув, сказать французам: згинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси, все равно, только не будь на Руси.

«Прости Господи! Неужели Бог Русь на то создал, чтобы она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет. Приедет француз с виселицы, все его на перехват, а он еще ломается; говорит либо принц, либо богач, а он, собака, либо холоп, либо купчишка, либо подьячий, либо поп расстрига от страха убежал из своей земли. Поманерится недели с две, да и пустится либо в торг, либо в воспитание, а иной и грамоту-то плохо знает».

Далее граф Ростопчин резко рисует тогдашнее направление общества, упрекает его за то, что детей прежде всего учат выговаривать чисто по-французски, вывертывать ноги и всколачивать голову. «Тот и умен и хорош, — говорит он, — который француза за своего брата принимает. Как же им любить свою землю, когда они русский язык плохо знают? Только и видишь молодежь одетую, обутую по-французски и словом, делом и помышлением французскую. Отечество их на Кузнецком мосту, а царство небесное — в Париже. Родителей не уважают, стариков презирают и, быв ничто, хотят быть все. Завелись филантропы и мизантропы. Филантропы любят людей, а разоряют мужиков; мизантропы от общества людей убегают в трактиры. Старухи и молодые сошли с ума. Все стало каша кашей. Бегут замуж за французов и гнушаются русскими. Одеты, как мать наша Ева в раю, — сущие вывески торговой бани, либо мясного ряда».

«Мысли в слух на Красном крыльце» в свое время наделали много шума, облетели всю тогдашнюю читающую Россию [105] и приняты были с восторгом мелким и бедным дворянством, чиновничеством, не имевшими возможности, при всем своем желании, следовать за общим потоком и потому смотревшими недоброжелательно на тогдашних львов и львиц полуфранцузского воспитания.

Голос графа Ростопчина не был единственным и не остался вопиющим в пустыне. Правительство сознало, наконец, необходимость вмешательства в воспитание юношества. Министр народного просвещения, граф Разумовский, прежде всего обратил внимание на то, что во всех, тогда существовавших средних учебных заведениях Закон Божий вовсе не преподавался и ученики оставались без всякого внушения им правил и основ религии. Только в июле 1812 года постановлено было коренным и неизменным правилом, чтобы во всех учебных заведениях было введено обязательное преподавание Закона Божия с тем, чтобы публичные испытания начинались всегда с этого предмета, как заключающего в себе главную и существенную цель образования. Усмотрев, что во многих училищах науки преподаются без всякого внимания к пользе учащихся, употребляются излишние строгости и даже телесные наказания, министр народного просвещения поручил подлежащему начальству обратить на это внимание. Он требовал, чтобы в учителя назначались люди знакомые с методом преподавания, такие, которые не затрудняли бы учеников затверживанием уроков наизусть, а приводили бы их к ясному пониманию преподаваемого; чтобы телесные наказания отнюдь не употреблялись, и жестокие наставники, начальники училищ и содержатели пансионов, были удаляемы. Рядом с этим было обращено особое внимание и на домашнее воспитание.

«В отечестве нашем, писал граф Разумовский во всеподданнейшем докладе в мае 1811 года [106], далеко простерло корни свои воспитание, иноземцами сообщаемое. Дворянство, подпора государства, возрастает нередко под надзором людей, одною собственною корыстью занятых, презирающих все неиностранное, не имеющих ни чистых правил нравственности, ни познаний. Следуя дворянству, и другие сословия готовят медленную пагубу обществу воспитанием детей своих в руках иностранцев. Любя отечество, не можно без прискорбия взирать на зло, толь глубоко в оном внедрившееся. Поставлен будучи бодрствовать над воспитанием сограждан своих, священным чту долгом изыскивать все способы к соделанию их истинными сынами отечества. He от меня зависит преломить дух важнейшей части граждан, внеся в семейства их счастливое недоверие к чуждым воспитателям, но, под высоким влиянием Монарха, я могу действовать орудиями, мне предоставленными. Быть может, мера правительства послужит образцом и для каждого частного гражданина. Все почти пансионы в империи содержатся иностранцами, которые весьма редко бывают с качествами, для звания сего потребными. He зная нашего языка и гнушаясь оным, не имея привязанности к стране, для них чуждой, они юным россиянам внушают презрение к языку нашему и охлаждают сердца их ко всему домашнему, и, в недрах России, из россиянина образуют иностранца. Сего не довольно, и для преподавания наук они избирают иностранцев же, что усугубляет вред, воспитанием их разливаемый, и скорыми шагами приближает к истреблению духа народного. Воспитанники их и мыслят и говорят по-иноземному; между тем не могут несколько слов правильно сказать на языке отечественном».

Чтобы изменить установившийся порядок воспитания, граф Разумовский считал необходимым давать разрешение открывать пансионы, не иначе, как удостоверившись, что лица, желающие содержать их, не только обладают знаниями, но и доброю нравственностью; чтобы обращено было внимание на изучение русского языка и все предметы преподавались не иначе, как на отечественном языке, и чтобы, наконец, иностранные учителя допускались к преподаванию только по получении от русского училищного начальства письменных свидетельств о своих способностях, познаниях и нравственности. К сожалению, пристрастие к иностранцам было настолько сильно, что комитет министров, на обсуждение которого был передан доклад графа Разумовского, не нашел возможным согласиться с мнением министра. Комитет находил, что мера эта стеснительна и неудобна как для учителей-иностранцев, находящихся в провинциях, отдаленных от университетов и гимназий, так и для родителей, которые выписывают учителей из-за границы и вверяют им воспитание своих детей, предпочитая нравственное их образование учению языкам и наукам. Комитет пошел на полумеру и предложил внушить родителям, через предводителей дворянства, чтобы они выбирали в наставники людей, которые с необходимыми знаниями соединяли бы в себе и правила строгой нравственности [107].