Мариан Брандыс - Мария Валевская Страница 11

На другой день после бала я был удивлен необычным возбуждением императора. Он вставал, ходил, садился, снова вставал, мне казалось, что я так и не закончу его туалет. Сразу же после завтрака он отдал доверительное поручение одному большому сановнику, которого я здесь не назову. Тот должен был отправиться с визитом к мадам В., выразить ей свое почтение и передать пожелание императора. Мадам В. гордо отвергла предложение: может быть, оно было слишком неожиданным, а может быть, сделала это из присущего женщинам кокетства. Сановник вернулся, смущенный и удивленный тем, что его миссия провалилась. На следующее утро я застал императора все еще одержимого той же мыслью. Он не сказал мне ни слова, хотя обычно был со мной довольно разговорчив. Накануне он несколько раз писал мадам. В., но не получил никакого ответа. Это еще больше распалило его любовь, он не привык к сопротивлению. Однако он написал столько нежных и трогательных писем, что под конец мадам В. сдалась. Она решила навестить императора вечером между десятью и одиннадцатью. Сановник, о котором я упоминал, получил поручение отправиться к ней с каретой в условленное место. Император в ожидании ходил большими шагами и выражал столько же возбуждения, сколько и нетерпения, ежеминутно спрашивая, который час. Наконец мадам В. прибыла, но в каком состоянии! Бледная, молчаливая, глаза полные слез. Я провел ее в комнату императора. Она еле держалась на ногах и трепетно опиралась на мое плечо. Мадам В. плакала и всхлипывала так, что я даже в отдалении слышал это, и сердце у меня разрывалось. Вероятно, во время этого первого свидания император ничего от нее не добился. Около двух часов ночи император позвал меня. Я прибежал и увидел выходящую мадам В., все еще плачущую и закрывающую глаза платком. Отвез ее тот же самый сановник. Я думал, что она уже не вернется. Спустя два или три дня в то же самое время мадам В.

опять прибыла в Замок и выглядела гораздо спокойнее.

Страшное волнение виднелось на ее прекрасном лице, но глаза были сухие, и была она не такая бледная. Свои визиты она повторяла до самого отъезда императора".

Так представляют начало знакомства Валевской и Наполеона современники разных национальностей, занимающие различное общественное положение и по-разному относящиеся к героям романтической истории. Начиная с валевицкого приключения с рыцарственным Флао, описанного графиней Кельманзегге, все рассказы складываются в логическое и довольно убедительное целое.

Но, кроме свидетельств посторонних лиц, существуют еще засекреченные воспоминания и записки самой героини романа. Добросовестный, но слишком доверчивый Массой и обожающий беллетристические эффекты граф Орнано передали нам их деформированные обрывки - как будто специально затем, чтобы лишить равновесия все логические конструкции, с трудом возведенные исследователями, старающимися установить правду.

Потому что в воспоминаниях Валевской все выглядит иначе. Начиная с легендарной встречи у корчмы или почтовой станции в Блоке. Трудно категорически исключать возможность такой случайной встречи во время проезда императора в Варшаву, но если это действительно случилось, то или не в Блоне, или при других обстоятельствах. И уж наверняка не имело таких последствий, какие этой встрече приписывают как сама Валевская, так и интерпретаторы ее воспоминаний. Орнано утверждает, например, что встреча в Блоне якобы так подействовала на Наполеона, что сразу по приезде в Варшаву он поставил на ноги всю тамошнюю полицию, которая длительное время обшаривала варшавский повят, дотошно перебирая всех его обитателей, дабы найти таинственную незнакомку. И только анонимное письмо ненадежной подруги Валевской помогло установить ее. Но ведь Наполеон мог открыть инкогнито незнакомки и без столь радикальных средств; достаточно было одного вопроса, заданного непосредственно ей, или только одного слова, брошенного кому-нибудь из свиты еще до того, как императорская карета двинулась дальше. А если бы полиция действительно искала Валевскую, то сведения об этих поисках, несомненно, дошли бы до мемуаристок, так близко связанных с варшавскими властями, как Потоцкая и Накваская; знал бы что-нибудь об этом Констан, надзирающий за каждым шагом своего хозяина. Поскольку ни одно из этих лиц о романтическом эпизоде не упоминает, следует предположить, что или он целиком вымышлен, или непомерно преувеличен - или самой Валевской, или ее правнуком.

VII

В предыдущих главах я продемонстрировал, как трудно установить место и условия первой встречи Валевской с Наполеоном. Но это не самая запутанная загадка в этой на воде писанной биографии. В подлинное отчаяние впадает польский биограф, когда пытается распутать сложный клубок событий, интриг и побуждений, которые привели к тому, что однажды январской ночью двадцатилетняя "красотка" из Валевиц очутилась во внутренних апартаментах королевского замка один на один с "богом войны", преобразившимся в "бога любви".

Мы уже знаем, что в воспоминаниях это освещено поразному. Анна Потоцкая, например, упрекает Валевскую за то, что та не устояла перед Наполеоном, оборонялась "столь же слабо, как крепость Ульм" (в кампанию 1805 года эта ключевая австрийская фортеция пала в течение одного дня), тогда как камердинер Констан дает понять, что "польская графиня" делала все, чтобы избежать участи императорской любовницы. Противоречия между этими авторитетными свидетелями объясняются явно разной степенью их осведомленности. Варшавские дамы знали только эпизоды, разыгрывающиеся на сцене: они видели контрданс на балу у Талейрана, подсмотрели даже многозначительное рукопожатие, которым император одарил свою даму после танца, - спустя несколько дней они узнали об интимной встрече в Замке. И они имели святое право сокрушаться (искренне или неискренне), что "особа, принимаемая в свете", сдалась слишком легко и слишком поспешно. Иное дело Констан. Этот наблюдал за событиями из-за кулис и знал куда больше.

Его мнение кажется более достоверным и близким к истине.

0 том, что молодая камергерша упорно сопротивлялась тому, что было уготовано ей историей, лучше всего говорят письма императора, хранящиеся в архиве ее потомков. Подлинность этих документов не подлежит сомнению, поскольку их признал настоящими Фредерик Массой, который большую часть жизни посвятил изучению наполеоновских рукописей и малейшую мистификацию обнаружил бы немедленно.

Из нескольких писем Наполеона к Валевской, опубликованных Массоном и графом Орнано, только четыре, составляющие нечто вроде увертюры к роману, не имеют дат. Так что приходится верить Констану, будто император писал их в любовном возбуждении, под свежим впечатлением встречи на балу, и нетерпеливо отсылал одно за другим, не в силах дождаться ответа.

Первое письмо, которое с великолепным букетом цветов было вручено Марии на другой день после бала, напоминает по лаконичности стиля известные наполеоновские приказы по армии:

Я видел только Вас, восхищался только Вами, жажду только Вас. Пусть быстрый ответ погасит жар нетерпения... Н.

Валевская не ответила на письмо. Императорский postilion d'amour [Любовный посланник (франц.)] (а им явно был генерал Дюрок, так как именно этому "большому сановнику" поручал обычно Наполеон подобные деликатные миссии) вернулся к своему повелителю с пустыми руками. Вскоре (возможно, в тот же самый день) его отправили с новым письмом и с новым букетом. Во втором письме уже нет императора, есть только влюбленный мужчина.

Неужели я не понравился Вам? Мне кажется, я имел право ожидать обратного. Неужели я ошибался? Ваш интерес как будто уменьшается по мере того, как растет мой. Вы разрушили мой покой. Прошу вас, уделите немного радости бедному сердцу, готовому Вас обожать. Неужели так трудно послать ответ? Вы должны мне уже два... Я.

Но и этот штурм не сумел сломить сопротивление камергерши. Второе письмо также осталось без ответа.

Отправляется третье, еще более пылкое. Наполеон не ограничивается уже просьбой ответить, а прямо устремляется к цели.

Бывают минуты, когда слишком большое возбуждение гнетет, вот как сейчас. Как же утолить потребность влюбленного сердца, которое хотело бы кинуться к Вашим ногам, но которое сдерживает груз высших соображений, парализующих самые страстные желания. О, если бы Вы захотели! Только Вы можете устранить препятствия, которые нас разделяют. Мой друг Дюрок все уладит. О прибудьте, прибудьте! Все ваши желания будут исполнены. Ваша родина будет мне дороже, когда Вы сжалитесь над моим бедным сердцем. Н.

Видимо, последние слова о родине перетянули чашу весов. Патриотическая камергерша сжалилась над бедным сердцем императора и дала увезти себя в Замок.

Констан предполагает, что во время первого свидания с Валевской Наполеон "ничего от нее не добился".

Так же представляет дело в своих воспоминаниях сама Мария. И все же этот вынужденный визит стал началом романа. Об этом говорит четвертое письмо императора, посланное вскоре после свидания.