Валерий Замыслов - Горький хлеб (Часть 5) Страница 11

- Дозволь на простор, государь мой. Тесно в подворье. В луга хочу!

Телятевский сошел с крыльца и протянул жене руки.

- На первый раз хватит, любушка моя. Теперь вижу - знатная наездница. Ну, иди же ко мне, Еленушка.

Княгиня соскользнула с седла, к князю прильнула, поцеловала в губы. Андрей Андреевич на руках понес Елену в светлицу.

Глава 58

ГОСУДАРЬ ВСЕЯ РУСИ

Государь Федор Иванович обыкновенно просыпался чуть свет. И в это раннее утро царь поднялся с постели, когда на Фроловской башне ударили в часовой колокол четырехкратно.

Государь зевнул, потянулся и босиком, в длинной белой исподней рубахе посеменил к оконцу. Глянул на золоченые купола храма Успенья и часто закрестился.

Царю - немногим за тридцать. Малого роста, худощав, с простоватым, вечно печально улыбающимся лицом, с жидкой белесой бородкой.

Федор Иванович, помолившись на собор, подошел к столу и звякнул серебряным колокольчиком. В покой вошли постельничий25 и двое спальников. Низко поклонились государю.

- В добром ли здравии, государь и царь наш батюшка Федор Иванович?

- На все божья воля, дети мои. Сон мне дурной привиделся. Уж и не знаю - к добру ли.

- О чем, батюшка царь? - спросил постельничий.

- О том и высказать страшно, Сенька. Иду эдак я от патриарха Иова, а стречу мне пятеро рыбаков с челном на плечах. Сами в скоморошьих платьях, а в левой руке у каждого - щука до земли стелется. Остановился перед ними, спросил: "Отчего, дети мои неразумные, эдак по Кремлю бродите?" Поставили рыбаки челн на землю, в ноги мне поклонились. А сам я так и обмер, Сенька. Вижу, в челне покойный князь Иван Петрович Шуйский лежит, коего в Белоозере удавили26, и на меня перстом тычет да слова говорит. А вот о чем запамятовал, Сенька. Ох, не к добру это. Закажу седни молебен. Помолюсь господу усердно.

- Рыбаки с челном - к добру, батюшка царь, - успокоил государя постельничий.

- Дай-то бог, - широко перекрестившись, промолвил Федор Иванович и приказал. - Наряжайте меня, дети. Кафтан наденьте смирный. Поспешайте, поспешайте, Поди, заждался меня духовник.

В моленной ожидали государя духовник Филарет и крестовые дьяки27. В палате пахнет воском, ладаном, сухими цветами, плывет сладковатый кадильный чад. Горят лампады, свечи в золоченых шандалах. Лучи солнца, пробиваясь сквозь оконца, зажгли драгоценные каменья на окладе многочисленных икон, паникадилах.

На святом отце - риза серебряная, травчато-белое оплечье низано крупным, средним и мелким жемчугом и золотою битью. На груди духовника серебряный крест с мощами святых.

Филарет благословил царя крестом, возлагая его на чело и ланиты. Федор Иванович, опустившись на колени, приложился к кресту и правой руке духовника, а затем потянулся к святцам. Но книжицу, облаченную красным бархатом, раскрывать не стал. Поднялся с колен и с блаженной улыбкой вымолвил:

- Знаю, знаю, отец мой. Сегодня день святого Тихона. Вели принести икону.

Крестовый дьяк внес в моленную образ святого Тихона, поставил его перед иконостасом на аналой. Федор Иванович облобызал святого и зачал утреннюю молитву.

Набожный царь истово выполнял все седмицы. В воскресенье он поминал по церковному обычаю воскресение Христово, в понедельник - ангелов божьих, во вторник - пророков, в среду - предательство Христа Иудой, в четверг святителей христианских, в пятницу - распятие Христа на кресте, в субботу всех святителей православной церкви и умерших.

Крестовый дьяк со святцами стоял позади государя и, закрыв глаза, тихо шептал молитвы. Вдруг тяжелая книжица выпала из его рук и шлепнулась на пол. Филарет сердито затряс бородой, погрозил служителю перстом.

Федор Иванович, оторвавшись от образа, долго и умиленно, со слезами на глазах смотрел на суровые лики святых. А затем рухнул тощими коленями на тонкий узорчатый коврик.

И начались государевы низкие поклоны, тягостные вздохи, молитвенные стенания...

Царь молится!

При трепетном пламени свечей Федор Иванович молится о священном чине, о всякой душе скорбящей, об избавлении от гладу, хладу и мору, огня, меча, нашествия басурманского и междоусобиц...

И поминутно разносится в палате протяжно, просяще и скорбно:

- Господи-и-и, поми-и-луй! Го-осподи поми-илуй!

По окончании утренней молитвы, Филарет окропил святой водой государя, а дьяк принялся читать духовное слово из Иоанна Златоуста.

Царь с благочестивым лицом внимал дьяку и все покачивал головой.

- Великий богомолец был праведник Иоанн. Помолюсь и за его душу, сказал царь, утирая слезы.

- Помолись, царь. Да токмо к государыне-матушке самая пора. Заутреню скоро зачинать, - промолвил духовник.

- Пошли к царице Сеньку, святой отец.

Постельничий вскоре вернулся и с низким поклоном доложил:

- Матушка наша, великая государыня еще почивает.

Федор Иванович забеспокоился - грех заутреню просыпать - и поспешил в соседнюю палату - покои царицы.

На широких лавках спали сенные девки. Царь ухватил одну за косу. Девка вздрогнула, подняла сонные припухшие глаза на государя и бухнулась с лавки на пол, встав на колени.

Но Федор Иванович после молитвы по обычаю был кроток, спросил лишь тихо:

- Отчего государыня не поднялась?

- Прости меня, грешную, государь и царь наш. С вечеру скоморохи царицу тешили, припозднились. Проспали, батюшка.

Федор Иванович подошел к спящей царице. Ирина - молодая, цветущая, темноволосая, безмятежно спала, чуть приоткрыв полные вишневые губы.

В опочивальне под низкими каменными сводами душно, Легкое тонкое покрывало сползло на пол, устланный яркими заморскими коврами. Ирина чему-то улыбается во сне, лежит на спине, широко раскинув смуглые обнаженные руки. На подушке вокруг головы - пышный венец кос.

Царь поднимает с ковра одеяльце и тихо покрывает им разметавшуюся во сне супругу. Но снова вспоминает о богослужении и слегка трогает царицу за плечо.

- Вставай, Иринушка. К молитве пора.

Государыня просыпается, по-детски трет кулачком глаза. Глянула на постное болезненное лицо царя, потянулась и грустно вздохнула.

- Нешто уже заутреня скоро, батюшка?

Федор Иванович кивает головой и возвращается к духовнику. Садится на лавку и, пока царицу одевают, вновь рассказывает Филарету о привидевшемся челне с мертвым Иваном Шуйским.

- Скорбит душа моя, святой отец. Растолкуй, к чему бы это?

Филарет осенил царя крестом, подумал с минуту и пояснил:

- Все от господа, государь. Да токмо я так разумею. Рыбаки в скоморошьих кафтанах - то к вечерней потехе, к травле медвежьей. Челн путь в монастырь на богомолье. Покойный князь Иван Петрович - к брани боярской на Совете... А вот щука - к покойнику, сохрани нас, господи.

Федор Иванович часто и испуганно закрестился на лики святых, забормотал долгую молитву. Потом молвил тихо:

- А Сенька меня обманул. Прогоню его из постельничьих. Пущай в звонари идет, пустомеля.

Глава 59

НА КРЕМЛЕВСКОЙ ЗВОННИЦЕ

Вскоре после заутрени в покои государя вошел ближний боярин правитель и советник, наместник царств Казанского и Астраханского, конюший Борис Федорович Годунов. Ему лет сорок, статный, румяный, чернокудрый. На боярине белый атласный кафтан со стоячим козырьком, унизанным мелким жемчугом, бархатные малиновые штаны, сафьяновые сапоги с серебряными подковами. На голове - белая парчовая шапка, украшенная по верху дорогими самоцветами.

Борис Федорович отвесил поясной поклон царю, сказал по издревле заведенному обычаю:

- Доброго здоровья тебе, государь, и многие лета счастливого царствования.

Царь Федор Иванович, забывшись, сидел в мягком резном кресле, подперев вздрагивающую голову липкими узкими ладонями. На нем легкий зарбафный28 кафтан, желтые сафьяновые сапоги, шитые по голенищу жемчугом.

Позади царя стоял с открытым Евангелием крестовый дьяк, который при входе в опочивальню Бориса Годунова низко поклонился всесильному наместнику.

Не дождавшись ответа от царя, Борис Федорович подошел близко к креслу, наклонился к Федору и вымолвил:

- В Грановитой бояре собрались. Ждем тебя на Совет, государь.

- А, это ты, Борис? О чем глаголишь?

Годунова не удивляла странная забывчивость царя. Вот уже три года Федор Иванович впадал порой в задумчивость. Наместник повторил свои слова.

Царь вздохнул, чему-то печально улыбнулся и поднялся.

- Идем, боярин. Идем дела державные вершить.

В кремлевских церквах ударили к ранней обедне. Понесся протяжный, медлительный звон.

Федор Иванович остановился, широко осенил себя крестом, затем приложил палец к губам и молвил задушевно:

- Ишь благовест-то какой, господи. Пойдем, боярин, на звонницу. Сон мне недобрый привиделся. Надо о том сказать всевышнему. Бог-то любит, когда цари возле колокола с молитвой стоят. Идем, Борис, идем, а бояре дождутся. Превыше всего господь...

- Твоя воля, государь, - нахмурившись, обмолвился Борис Федорович.