Западнорусская Атлантида. Белоруссия на картах Русской цивилизации - Всеволод Владимирович Шимов Страница 11

было ни одного. Кроме того, на Украине, прежде всего, на Левобережье, имелась собственная интеллектуальная и политическая элита в лице потомков казацкой старшины, тогда как высшие слои белорусского общества были тотально ополячены. Благодаря этому условия для «вызревания» сепаратистской интеллигенции на Украине были изначально более благоприятны. Кроме того, мощным плацдармом украинского движения стала Галиция, где украинство поддерживалось австрийскими властями в пику как русофилам, так и полякам. В сочетании с репрессиями по отношению к местному русскому лагерю, это со временем превратило Галицию в оплот украинского национализма.

В советское время украинство, проигрывая русскому культурно-языковому влиянию в крупных городах, тем не менее, смогло укрепиться в малых городах и на селе. Как отмечалось выше, основным средством интеграции в русскоязычное культурно-языковое пространство широких масс белорусов и украинцев в советское время была индустриализация и урбанизация. Прежде всего, это касалось крупных промышленных центров, живших в ритме большого экономического и культурного пространства СССР. Однако малые города и особенно сельская местность все еще могли сохранять относительную патриархальную замкнутость, стимулы к интеграции в Большое пространство здесь были гораздо слабее.

Индустриальное освоение Украины было весьма неравномерным. Наиболее индустриализированным и урбанизированным еще со времен Российской империи был юго-восточный регион, историческая Новороссия. Соответственно, интегрированность в русскоязычное культурно-языковое пространство здесь была самой высокой. Центральная Украина была индустриально освоена гораздо слабее, большие массы населения здесь по-прежнему концентрировались в сельской местности и малых городах. Наконец, наименее индустриально освоенным регионом была Западная Украина. Именно эти слабо индустриализированные и относительно изолированные районы, опираясь на поддержку советской власти, и «освоил» украинский национализм.

Однако даже несмотря на наличие, на первый взгляд, внушительной базы в Центральной и особенно Западной Украине, украинство остается слабым неконкурентным проектом, живущим в постоянном страхе перед угрозой «русификации».

И этот страх вполне обоснован, поскольку, как отмечают многие исследователи, в том числе вполне украинской ориентации, востребованность русского языка на Украине продолжает расти, несмотря на все попытки государства повысить престиж и обеспечить доминирование украинского языка{21}.

В Белоруссии ситуация еще более однозначная. Советская индустриализация здесь имела гораздо больший охват, чем на Украине (в том числе за счет территориальной компактности и относительной малочисленности населения Белоруссии). В сочетании с изначальной слабостью белорусского национализма даже в сравнении с украинским это не оставляло данному проекту практически никаких шансов на успех. В результате националистический проект фактически так и не вышел за рамки «творческой» гуманитарной интеллигенции, сконцентрированной преимущественно в Минске.

Основная масса населения Белоруссии и более половины населения Украины, несмотря на «национальный суверенитет» своих государств, остаются в зоне цивилизационного и культурно-языкового тяготения России. В то же время, самосознание этих людей остается размытым, неструктурированным и мозаичным — советская и постсоветская национальная политика не дают оформиться полноценной русской идентичности. Ситуация «двоемыслия», когда декларируемая национальная (белорусская или украинская) идентичность сочетается с фактической принадлежностью к русскому культурно-языковому пространству, стала рутинной.

Таким образом, общерусская идеология остается объективно востребованной в Белоруссии и на Украине. За ней стоит историческая правда, объективные симпатии большинства населения, сила, мощь и широкий спектр возможностей, которые может дать только Большое культурное пространство.

Перед общерусски мыслящей интеллигенцией Белоруссии и Украины, которая сохранилась и выжила, несмотря на десятилетия гонений и запретов, стоит масштабная задача по возрождению полноценной западнорусской идентичности, сочетающей местное культурно-историческое своеобразие с принадлежностью к Большому русскому пространству.

ГЛАВА 2. ЯЗЫКОВОЙ СЕПАРАТИЗМ БЕЛОРУССИИ

Slavia Latina и Slavia Ortodoxia: католические и православные славянские языки

Языковой вопрос является одним из самых спорных и запутанных для белорусского общества. Запутанность эта, как представляется, объясняется той драматической ситуацией цивилизационного пограничья, в которой пребывают белорусские земли на протяжении многих столетий. Ситуация цивилизационного пограничья здесь развивается в двух основных плоскостях: этноязыковой и конфессиональной.

С точки зрения этноязыковой здесь происходит столкновение восточнославянской (русской) и западнославянской (польской) языковых стихий. С конфессиональной точки зрения Белоруссия является ареной взаимодействия и противостояния двух основных ветвей христианства — православия и католичества. Очевидно, что этноязыковые и конфессиональные факторы здесь взаимосвязаны и взаимообусловлены. Польское начало однозначно отождествляется с католицизмом, русское — с православием: недаром на бытовом уровне обе ветви христианства имеют четкие этнические маркеры, выступая как польская и русская вера соответственно.

Русские и поляки — народы, в наиболее концентрированном виде выразившие два противоположных цивилизационных начала в славянском мире. Поэтому их столкновение не могло не обрести острого и драматического характера.

Белоруссия, изначально входившая в восточнославянское (русское) языковое и конфессиональное пространство, оказалась на передовой этого конфликта, превратившись в пограничную, буферную зону, где происходило не только столкновение, но и взаимопроникновение, диффузия русского и польского начал.

Такая гибридизация могла носить сугубо внешний, поверхностный характер. Примером может служить архитектура многих белорусских православных церквей, которые в условиях политического доминирования католицизма были вынуждены «мимикрировать» под костелы (как, например, собор Петра и Павла в Минске или церковь Святого Духа в Вильне). Однако оба названных храма оставались оплотами православия, несмотря на отсутствие характерных признаков конфессиональной принадлежности в своем внешнем облике. В то же время, возникали и более глубинные по своей природе гибриды, как, например, церковная уния, появление которых вызывало дополнительные конфликты и противоречия.

Ситуация пограничности сказалась и на развитии языковых процессов, где также происходило сложное взаимодействие и гибридизация языковых систем.

Прежде, чем говорить о взаимодействии восточнославянской (русской) и западнославянской (польской) языковых систем в Белоруссии, следует сказать несколько слов о самом разделении славянских языков на восточные и западные, а также об эволюции славянских языков в целом.

В соответствии с современными представлениями, все славянские языки имеют общего предка — так называемый праславянский язык. Причем распад этого праславянского языка не был завершен даже в историческую эпоху, когда существовало древнерусское государство.

Как отмечает современный российский лингвист А. Зализняк, «языковые различия между всеми славянскими племенами, скажем, в XI в. с чисто синхронической точки зрения не выходят по своему масштабу за рамки междиалектных различий, существующих внутри любого современного языка. Взаимное понимание между всеми славянами в это время еще не составляло особых трудностей. С этой точки зрения мы вправе говорить еще и в XI в. о позднем праславянском языке и его диалектах»{22, c. 7}.

Таким образом, говорить о членении славянских языков на восточные, западные и южные в тот период не имеет смысла, так как все они были, по сути, диалектами единого праславянского языка. Это подтверждают и летописные источники, зафиксировавшие факты общения между древними русичами и поляками без посредства переводчика.

Что означало праславянское языковое единство? Оно означало наличие