Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель Страница 110

Перебежчик А. Бармин, бывший сотрудник военной разведки, после долгого перерыва вернувшись из-за границы, посетивший Тухачевского в 1934 году, свидетельствует о его полной встроенности в номенклатурную систему: «Моя первая встреча с Тухачевским после долгой разлуки прочно осталась в моей памяти. Маршал вышел из-за стола мне навстречу с непринужденной вежливостью, с какой он всегда обращался с младшими. Он пополнел, виски его были тронуты сединой. Но лицо его было по-прежнему молодым и оживленным. Он был так же уверен в себе, так же внимателен к собеседнику. Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взял трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом: «Доброе утро, Климентий Ефремович… Так точно, как вы скажете, Климентий Ефремович… Будет выполнено, Климентий Ефремович…» Так он говорил с Ворошиловым. Этот случай произвел на меня тяжелое впечатление. Даже Тухачевский уже не мог принимать решения, он просто выполнял приказы… В ходе последующих контактов с ним я сделал вывод, что его воля была сломлена; в огромной бюрократической машине он стал простым винтиком. Из лидера он превратился в простого служащего».

Это свидетельство А.Г. Бармина, как нам представляется, доказывает, что тогда Тухачевский и не помышлял о заговорах. Только во второй половине 1936 года Сталин посчитал, что пора уничтожить Тухачевского и его соратников. В качестве непосредственного повода обычно упоминают ссору во время банкета после парада 1 мая 1936 года. Тогда после изрядной дозы спиртного Ворошилов, Буденный и Тухачевский заспорили о делах давних: кто же был виновником поражения под Варшавой, а затем очень скоро перешли на современность. Тухачевский обвинил «конармейцев», что они на ответственные посты расставляют лично преданных себе командиров, создают собственную группировку в Красной Армии. Ворошилов раздраженно бросил: «А вокруг вас разве не группируются?»

О том, что было на банкете, а потом на Политбюро, Ворошилов рассказал в начале июня 1937-го на расширенном заседании Военного совета, целиком посвященном «контрреволюционному заговору в РККА»:

«В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т. д. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного… тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание Политбюро и на этом заседании подробно разобрать, в чем дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопросы и опять-таки пришли к прежнему результату». Тут подал реплику Сталин: «Он отказался от своих обвинений».

«Да, – повторил Ворошилов, – отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня очень скверно».

Таким образом, Тухачевский сам ускорил свой конец. На следствии и суде он и другие обвиняемые признались, что хотели всего лишь добиться смещения Ворошилова с поста наркома обороны. В преемники ему прочили Тухачевского, хотя на следствии Примаков говорил о Якире в качестве кандидата в наркомы, поскольку тот якобы был близок с Троцким. Но это скорее выглядит подсказкой следствия, стремившегося покрепче привязать участников военно-фашистского заговора к Троцкому (Тухачевский, в отличие от Якира, никогда не был близок к Троцкому). Скандал на первомайском банкете не был случайностью. Уборевич на суде подтвердил: «Мы шли в правительство ставить вопрос о Ворошилове, нападать на Ворошилова, по существу уговорились с Гамарником, который сказал, что он крепко выступит против Ворошилова». Из единомышленников Тухачевского только начальник Политуправления РККА Гамарник и командующий Киевским военным округом Якир были полноправными членами ЦК. Поэтому именно Гамарнику, второму лицу в военной иерархии, руководителю всех армейских политработников, доверили главную роль в критике Ворошилова на Политбюро.

Кстати сказать, Якир 10 июня 1937 года, накануне суда и предрешенного смертного приговора, написал Н.И. Ежову письмо о перспективах строительства Красной Армии с просьбой передать его в ЦК и Наркомат обороны. Иона Эммануилович мрачно заметил в конце письма: «Продолжение, видимо, не последует». В нем бывший командующий Киевским военным округом призывал, в частности, сделать штат стрелковой дивизии в 17 000 человек. Насчет бронетанковых войск он писал: «Красная Армия располагает очень большим количеством танков. Большая половина их придана дивизиям стрелковым и кавалерийским и в какой-то части может оказаться на второстепенных направлениях. Это хорошо для совместного обучения пехоты и артиллерии с танками в мирное время, но это может затруднить использование части танков на нужных оперативных направлениях. Сохраняя танки в дивизиях, я считаю необходимым такую организацию управления их в стрелковом корпусе в виде командной головки небольшого тыла и небольшой ячейки связи, которая позволила бы в случае нужды использовать часть этих танков в виде полков или бригад трехбатальонного состава». Он также предлагал увеличить штат существующих танковых бригад со 100–120 до 220 танков. Это примерно соответствовало штату танкового полка немецких танковых дивизий во Второй мировой войне.

С точки зрения опыта Великой Отечественной войны предложения Якира выглядят архаичными. Но это только на первый взгляд. Почти весь период войны советские стрелковые дивизии имели штат значительно меньший, чем 17 000 человек, и уступали по этому показателю германским пехотным дивизиям. При этом, особенно во второй половине войны, начиная с 1943 года, по своей фактической численности советские дивизии нередко превосходили ослабленные в боях и не получавшие достаточно пополнений германские дивизии. Что же касается танковых соединений, то к началу Великой Отечественной войны основными соединениями были механизированные корпуса, имевшие по штату 1018 танков. В дальнейшем штат танковых и механизированных корпусов был уменьшен до 246–270 танков и САУ, а танковые армии, в составе которых преимущественно действовали танковые и механизированные корпуса, насчитывали от 600 до 1000 танков и САУ. Однако на самом деле в предложении Якира сохранить большой по численности личного состава штат стрелковой дивизии был свой смысл. Это уменьшало общее число дивизий в Красной Армии и облегчало управление, особенно принимая во внимание недостаток в Красной Армии опытных штабных офицеров. Что же касается гигантских механизированных корпусов в начале войны, то при остром дефиците средств связи эти корпуса оказались очень плохо управляемы и были легко уничтожены немцами. Однако и последующие меньшие по численности танков танковые и механизированные корпуса, а также танковые армии, которые по численности приближались к численности первоначальных механизированных корпусов, применялись очень неэффективно и несли огромные и напрасные потери. Самый классический пример здесь – танковое сражение под Прохоровкой 12 июля 1943 года, в котором 5-я гвардейская танковая армия П.А. Ротмистрова была практически разбита и потеряла боеспособность, не достигнув сколько-нибудь существенных результатов. Здесь сказывался более низкий уровень подготовки советских танкистов и танковых командиров по сравнению с немецкими. В этих условиях гораздо более рационально было бы использовать танки непосредственно для поддержки пехотных (стрелковых) соединений и использовать их массированно лишь в составе бригад с численностью танков не более 200–220, причем в одном бою должны были совместно действовать не более 30–40 танков.

Намерение сместить Ворошилова Специальное судебное присутствие расценило как умысел на теракт. Хотя еще на следствии Примаков показал, что вел со своими друзьями разговоры, «носящие характер троцкистской клеветы на Ворошилова, но никаких террористических разговоров не было. Были разговоры о том, что ЦК сам увидит непригодность Ворошилова…» Потом, правда, со ссылкой на Н.В. Куйбышева, Виталий Маркович выразился насчет наркома еще резче: «Комкор Куйбышев говорил мне, что Ворошилов, кроме стрельбы из нагана, ничем не интересуется. Ему нужны либо холуи вроде Хмельницкого (многолетнего ворошиловского адъютанта в генеральском звании. – Б. С.), либо дураки вроде Кулика, либо на все согласные старики вроде Шапошникова. Ворошилов не понимает современной армии, не понимает значения техники…» Схожим образом оценивал Климента Ефремовича и Тухачевский.

И в данном случае, разумеется, речь не могла идти ни о каком заговоре, поскольку Тухачевский, Якир и Гамарник собирались открыто поставить вопрос о смещении Ворошилова с поста наркома обороны перед правительством, т. е. перед Сталиным. Если бы Сталин действительно решил сместить Ворошилова, Тухачевский рассчитывал стать наркомом обороны. В случае же, если Сталин сохранит Ворошилова, Тухачевский и его товарищи думали, что все останется по-прежнему, и они сохранят свои высокие посты.