Ричард Эванс - Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 Страница 113

Первоочередной целью культурной политики нацистов была ликвидация «культурного большевизма», который, по заявлениям различных органов и представителей нацистской партии, заполонил художественный, музыкальный и литературный мир Веймарской республики. Способы достижения этой цели дают еще более наглядные примеры (если они нужны) размаха и глубины процесса координации в Германии, обеспечившего социальное, интеллектуальное и культурное единообразие — ту основу, на которой должен был быть воздвигнут Третий рейх. Как и в других областях жизни, процесс координации в культурной сфере включал полномасштабное изгнание евреев из культурных учреждений и быстро нарастающую агрессию против коммунистов, социал-демократов, левых, либералов и всех остальных, имевших независимый склад ума. Устранение евреев из культурной жизни было главным приоритетом, поскольку нацисты считали, что именно они несли ответственность за подрыв немецких культурных ценностей посредством таких модернистских изобретений, как атональная музыка или абстрактная живопись. На деле, разумеется, такие сравнения даже отдаленно не соответствовали действительности. Модернистская культура Германии не поддерживалась евреями, многие из которых на самом деле были так же консервативны в культурном отношении, как и другие немцы среднего класса. Однако в жестоких условиях политики силы в первой половине 1933 г. это не имело особого значения. Для нового нацистского правительства, поддерживаемого националистами, «культурный большевизм» был одним из самых заметных и опасных творений Веймарской Германии. Как писал Гитлер в «Моей борьбе», «художественный большевизм — это единственная возможная культурная форма и духовное выражение большевизма в целом». Основными направлениями в этих культурных выражениях были кубизм и дадаизм, которые Гитлер приравнивал к абстракционизму. Чем скорее эти ужасы были бы заменены истинно немецкой культурой, тем лучше. Таким образом, нацистская революция была направлена не только на уничтожение оппозиции, но и на преобразование немецкой культуры[924].

Чистки и высылки наподобие тех, что происходили в музыкальной жизни Германии в первые недели после захвата нацистами власти, не происходили в молчании. 1 апреля 1933 г. группа музыкантов из США отправила личную телеграмму Гитлеру с выражением протеста. Нацистский режим ответил в характерном для себя стиле. На государственном радио Германии немедленно была запрещена трансляция композиций, концертов и записей подписавшихся под обращением, среди которых были дирижеры Сергей Кусевицкий, Фриц Райнер и Артуро Тосканини[925]. Самым выдающимся критиком чисток в самой Германии был Вильгельм Фуртвенглер. Во многих отношениях Фуртвенглер был консерватором. Например, он считал, что евреи не должны были занимать ответственные должности в культурной сфере, что большинство еврейских музыкантов не обладали подлинным пониманием немецкой музыки и что еврейских журналистов следовало уволить с работы. Как он однажды написал, ни один ненемец ни разу не написал настоящей симфонии. Он не доверял демократии и «еврейско-большевистскому успеху» при Веймарской республике[926]. Поэтому он не имел принципиальных возражений против прихода нацистов к власти, и это его нисколько не пугало. Его международная слава была огромна. Он работал дирижером в Венской филармонии в 1920-х гг. и два раза успешно выступал с гастролями в качестве приглашенного дирижера в Нью-Йоркской филармонии. Его личное обаяние было необычайно велико, известно, что он стал отцом не меньше чем тринадцати внебрачных детей в продолжение своей карьеры. Высокомерный и самоуверенный, он тем не менее был консерватором, а его оценка нацистов оказалась печально неадекватной[927].

В отличие от других оркестров Берлинская филармония Фуртвенглера не была государственной корпорацией и поэтому не попадала под действие закона от 7 апреля, в котором объявлялось об увольнении всех евреев с государственных должностей. 11 апреля 1933 г. Фуртвенглер опубликовал в либеральной ежедневной газете открытое письмо Геббельсу, в котором заявлял о том, что не готов разорвать контракты с еврейскими музыкантами в своем оркестре. Выражения, в которых это было указано, указывали не только на его уверенность в себе и смелость, но и на сходство его взглядов с позицией нацистов, политику которых он теперь критиковал:

Если борьба против еврейства в основном направлена против музыкантов, не имеющих корней, стремящихся произвести впечатление за счет кича, пустой виртуозности и подобных вещей, то это правильно. Борьба против них и представленного в них духовного начала, которое случайным образом имеет своих представителей и среди немцев, должна идти со всей решительностью и последовательностью. Однако если эта борьба направлена против истинных артистов, то это не в интересах культурной жизни… Поэтому необходимо четко сказать, что такие люди, как Вальтер, Клемперер, Райнхардт и другие, должны иметь возможность сделать свой вклад в культурное наследие Германии на будущее.

Увольнение такого числа хороших еврейских музыкантов, заявил он Геббельсу, было несовместимо с «восстановлением нашего национального достоинства, которое сегодня все приветствуют с такой радостью и благодарностью»[928]. С олимпийским презрением Фуртвенглер продолжал игнорировать шумную кампанию в нацистской прессе, посвященную увольнению еврейских музыкантов из Берлинской филармонии, включая солиста Шимона Гольдберга и Йозефа Шустера, главного виолончелиста[929].

Геббельс был слишком тонким политиком, чтобы ответить на публичный протест Фуртвенглера открытым гневом. Его многословный открытый ответ великому дирижеру начинался с поддержки правильной позиции Фуртвенглера по отношению к «восстановлению национального достоинства» правительством Гитлера. Однако он предупреждал его, что немецкая музыка должна стать частью этого процесса и что принцип «искусства ради искусства» больше не был актуален. Конечно, Геббельс признавал, что живопись и музыка должны быть высочайшего уровня, но они также должны были «помнить о своей социальной ответственности, быть совершенными, близкими к народу и полными духа борьбы». Искажая заявление Фуртвенглера в своих целях, Геббельс соглашался, что в музыке больше не должно быть «экспериментов» (об этом дирижер не говорил ни слова), а потом продолжал:

Тем не менее также будет правильно протестовать и против экспериментов в изобразительном искусстве в то время, когда художественная жизнь Германии практически полностью определяется страстью к экспериментаторству, присущей элементам, которые далеки от народа и являются представителями чуждой расы и, таким образом, подрывают художественную репутацию Германии и компрометируют ее перед всем миром.

То, что «германские» музыканты также вносили свой вклад в такую деформацию искусства, по мнению Геббельса, говорило о том, насколько глубоко проникло еврейское влияние. Он приветствовал Фуртвенглера как союзника в борьбе по его искоренению. Истинные художники, такие как он, всегда будут иметь голос в Третьем рейхе. Что касается людей, увольнение которых так оскорбило дирижера, то рейхсминистр пропаганды отбросил этот вопрос как несущественный, в то же время изворотливо сняв с себе ответственность за это:

Возмущаться тем, что здесь и там людям вроде Вальтера, Клемперера, Райнхардта и другим пришлось отменить концерты, кажется мне еще более неуместным в данный момент, учитывая тот факт, что последние 14 лет истинные немецкие артисты были обречены на молчание, и события последних недель, которые не находят у нас одобрения, только представляют естественную реакцию на этот факт[930].

Он не сказал, кем были эти «истинные немецкие артисты», а на самом деле и не мог, потому что его утверждение было полностью высосано из пальца. Понимая, какой урон будет нанесен музыкальной репутации Германии в мире, если он будет действовать поспешно, Геббельс заставил великого дирижера и его оркестр подчиниться не путем открытой конфронтации, а закулисными способами. В результате депрессии Берлинская филармония лишилась большей части государственных и муниципальных субсидий. Имперское правительство позаботилось о том, чтобы в будущем не поступало никаких субсидий до тех пор, пока оркестр не оказался на грани банкротства. В этот момент Фуртвенглер обратился напрямую к Гитлеру, который, возмущенный тем, что самый знаменитый оркестр в стране оказался на грани распада, приказал перевести его под управление рейха. Таким образом, с 26 октября 1933 г. Берлинская филармония потеряла свою независимость и Геббельс со своим министерством получили прекрасную возможность подмять ее под себя, чем они и занялись[931].